Покончив со всеми неотложными делами, брахматма, остаться один, предложил членам Совета пойти отдохнуть. Большинство из них достигли довольно пожилого возраста и чувствовали себя разбитыми после пережитых в течение последней ночи волнений. На Совете, устроенном брахматмой, они несколько раз переглядывались с улыбкой: последний говорил так, как будто он не был в заключении, а только что вышел из Джахара-Бауга. Все они не прочь были отдохнуть, но для этого не хватало, по-видимому, места. Арджуна понял их мысли и улыбнулся в свою очередь… Он открыл нечто вроде шкафа, вделанного в стену, где спрятаны были еще шахматы, служившие свите раджи, нажал пружину — и стенка шкафа вместе со всеми полочками отодвинулась в сторону, открыв перед глазами Семи маленькую винтовую лестницу.
— На каждом этаже, — сказал Арджуна, — находится такая же комната, как и эта, но только разделенная на четыре спальни с широкими диванами; они ничем не освещаются, так как башня устроена в месте пересечения четырех внутренних стен. В темноте сон ваш будет еще крепче, и вы без всяких опасений можете отдыхать; нигде нет ни малейшего сообщения с нижним этажом, и пройти к вам можно только через этот зал.
Все Семь удалились, и брахматма остался один.
— Наконец, — сказал он, — наступает тот день, когда я приму участие в борьбе, о которой мечтаю в течение двадцати лет. Юг Индии восстанет, как один человек, под управлением четырех раджей, которых я склонил на свою сторону, а север, хотя и истекающий кровью, с тем же неистовством возьмется за оружие по призыву Нана-Сахиба. Полк морской пехоты, расположенный в Пондишери и управляемый одним из моих друзей, доставит нам три тысячи человек, которые дадут нам возможность снабдить туземные войска достаточным количеством офицеров. «Диана», «Раджа» и четыре других судна Ковинда-Шетти только что прибыли в Гоа, снабженные пушками, ружьями нового образца и всеми необходимыми снарядами. Недели через две мы двинемся против красных мундиров с двумя миллионами хорошо вооруженных людей — и тогда конец Индийской империи и британскому владычеству… Честь моя восстановлена, но я не могу забыть, что двадцать лет тому назад англичане несправедливыми обвинениями разбили мою жизнь. К моей ненависти человека прибавляется еще ненависть француза, ибо я не могу забыть, что Англия в течение нескольких столетий всегда пользовалась самыми тяжелыми моментами нашей истории, чтобы разорить Францию, вырвав лучшие жемчужины из ее колоний… Теперь я вырву у нее Индию! Все идет по моему желанию, и в этот час я вознагражден за все мои страдания. О! Сэр Джон Лоуренс, ты думаешь, что я нахожусь во Франции и спокойно наслаждаюсь шестимесячным отпуском?.. Какое тяжелое пробуждение готовлю я тебе, и ты не знаешь, что близок уже час возмездия за все твои преступления…
Подумать только, что не приди мне в голову мысль воспользоваться этим странным сходством и просить Арджуну позволить мне присутствовать на последнем собрании жемедаров, чтобы узнать настроение умов, — все принятые мной меры потерпели бы полную неудачу! Этот проклятый Кишнайя нашел способ взять в свои руки даже управление обществом Духов Вод! Хорошо еще, что я переписывался с одним только Арджуной, — иначе все мои тайны, все проекты были бы известны этому негодяю. Кроме часа, назначенного для восстания, Кишнайя ничего не знает о наших союзниках, о действительных наших силах, не знает, наконец, о моем пребывании в Индии. А последнее его покушение на нас, которое он считает необыкновенно ловким ударом, совсем отдает его в наши руки. Слишком понадеялся он на толщину плит, заделанных над нашей головой! Я затеял рискованную игру, допустив арест, которого мог избежать, но бывают случаи, когда смелость полезнее осторожности. Это было единственное средство усыпить бдительность наших противников, дав им возможность наслаждаться своим триумфом. Без этого события могли бы развиваться так, что пришлось бы начинать борьбу, не будучи еще к ней подготовленными. Недели две необходимы нам для того, чтобы вооружить наших людей, а в это время Кишнайя, совершенно успокоенный на наш счет, устроит экспедицию в Нухурмур, где все уже подготовлено Барбассоном к его приему. Вице-король будет терпеливо ждать взятия в плен Нана-Сахиба, в котором он теперь вполне уверен. И только после этого он собирается начать действия против раджей Декана.
Пока брахматма говорил вполголоса, делая обзор всего положения вещей, чтобы проверить, приняты ли все предосторожности и не упущено ли чего-нибудь из виду, в зал неслышно вошел Анандраен и остановился позади кресла мнимого Арджуны, рискуя выдать свое присутствие охватившем его волнением.
Сердар — читатель, конечно, узнал его — сидел несколько минут молча, подперев голову руками и погрузившись в глубокие размышления. Затем продолжал:
— Я так прекрасно замаскировался, что никто меня не узнал, за исключением Анандраена… Честный друг! Неуверенность, вызванная моими словами, заставила его страдать, я уверен в этом… А между тем мои старания уклончиво отвечать на все его вопросы должны были показать ему, что он не ошибается!.. Мое недоверие в этом случае огорчило его, конечно, но он должен был понять, что я не мог признаться при факирах и дорванах; я не хотел открывать своего инкогнито и другим членам Совета. Тайна, известная стольким лицам, — уже не тайна… Что касается старого Анандраена, то сегодня же вечером я предупрежу его…
— Ты, следовательно, прощаешь мою нескромность, — сказал Анандраен, который не в состоянии был больше удержаться от душившего его волнения…
— Ты здесь! — воскликнул Сердар, оборачиваясь к нему.
— Это так же верно, как то, что в течение двадцати лет ни одно облачко не омрачило моей привязанности к тебе; верно и то, что я пришел сюда не для того, чтобы подслушивать твои мысли… Когда ты появился на собрании жемедаров, я узнал тебя глазами и сердцем, несмотря на твою туземную одежду и бронзовый цвет кожи, натертой куркумой… Напрасно старался я заснуть в комнате над тобой, которую я сам себе выбрал, я решил прийти и сказать тебе: «Сердар, это ты! Зачем ты скрываешься от своего верного друга?»
— А я отвечаю тебе: «Да, это я, и у меня нет тайн от моего самого преданного и старинного друга»… Ты первый человек, с которым я познакомился в Индии, Анандраен…
— И ты прощаешь меня?
— Нужно ли это?
— Какое счастье видеть тебя снова!
Оба крепко пожали друг другу руку.
— Что ты слышал? — спросил Сердар.
— Все или почти все, — отвечал Анандраен.
— Одобряешь ты меня?
— Совершенно.
— Как я играл свою роль, по-твоему?
— Превосходно! Ты обманул даже Кишнайю… Никогда Арджуне, который вот уже несколько месяцев ведет с ним борьбу, не удалось бы проникнуть во все его хитрые планы.
— Его странное поведение и пробудило во мне подозрение… Мне нечего больше прибавить тебе.
— Есть еще один пункт, оставшийся непонятным для меня.
— Какой?
— То, что ты говорил о солдатах Пондишери.
— Все это очень просто… В качестве губернатора владений моей родины в Индии я назначил одного из моих друзей полковником тамошнего гарнизона; он предан делу, которое я защищаю, и в одну прекрасную безлунную ночь, недели через две, в тот час, когда вся Индия будет вооружена, этот полк покинет французскую территорию и присоединится к нам. Индийской армии не хватает командиров, к которым она питала бы доверие; всех офицеров полка мы произведем в генералы, унтер-офицеров — в полковники, а солдат — в капитаны. Полковник де Лотрек будет назначен командующим армией, которая отправится в Бенгалию против Хейвлока; командир батальона Картье де Ла Шене направится в Мадрас, тогда как Нана-Сахиб и я двинемся во главе западной армии на Бомбей. Четыре раджи во главе двухсот тысяч маратхских всадников под начальством Нариндры займутся очисткой центра, не давая англичанам соединиться и отрезая их от всех пунктов, откуда доставляются съестные припасы… Если все удастся, как я рассчитываю, недель через шесть в Индии не будет ни одного красного мундира.
