Литмир - Электронная Библиотека

Одно обстоятельство, однако, крайне беспокоило факира: в этом проходе не чувствовалось ни малейшего сквозного ветерка — очевидное доказательство того, что ни с какой стороны не было с ним сообщения извне. Что мог он в таком случае найти в конце этого длинного спуска?

Ночной сторож шаг за шагом следовал за своим другом, с тревогой следя за малейшими его жестами; но лицо факира оставалось непроницаемым… Однако по мере того как он продвигался, его руки и губы все больше начинали нервно подергиваться… Неужели он прозревал ужасную истину?.. Сырость, смешанная со смрадными испарениями, в течение нескольких минут подымалось к ним снизу и не предвещала ничего доброго Утсаре, который привык принимать во внимание даже самые ничтожные обстоятельства.

— Можно подумать, что мы приближаемся к какому-нибудь зачумленному болоту, — шепотом заметил ночной сторож.

Товарищ его оставил без ответа это замечание; он сам давно уже подозревал то же самое.

Вдруг впереди них послышался какой-то странный шум. Можно было подумать, что кто-то ударяет мокрым бельем по камням… Они увидели на ступеньках целый легион прыгающих, теснящих друг друга исполинских жаб Индии. Эти несчастные животные достигают тридцати трех сантиметров длины и двадцати пяти или тридцати вышины. Их было здесь так много, что тесно сплоченные ряды этих существ производили впечатление целой волны черной и жидкой грязи, медленно переливающейся по ступенькам лестницы… Столь отвратительное зрелище могло привести в содрогание даже самого хладнокровного человека.

Этот шум сменился скоро другим, более резким и напоминающим шум множества тел, погружающихся в воду…

Таким омутом кончалась длинная галерея, целая треть которой была вырыта в земле.

Факир почувствовал, что надежда окончательно покидает его… Случилось то, чего он боялся.

Снаружи здания находился колодец, примыкающий непосредственно к стене дворца, из которого во время душных ночей часто выходили языки пламени и, дрожа, исчезали среди высоких трав. Суеверный народ был убежден в том, что этот колодец сообщается с адом, а потому ни один из жителей Биджапура не посмел бы набрать оттуда воды.

Утсара, который давно уже доискивался причин того, что таинственный колодец устроен был у самого замка, спрашивал себя, совершая теперь этот длинный спуск и сравнивая его расположение с направлением лестницы: не сообщаются ли оба колодца между собой и не служит ли наружный для удаления зловонных газов, скопляющихся в подземельях от разложения трупов?.. И чем дальше он продвигался, тем более убеждался, что расположение мест подтверждает правильность его предположения…

Газы, скопляясь в резервуаре, находившемся внизу у лестницы, насыщали воду, выходя затем через колодец; главная их составная часть, фосфористый водород, воспламенялась от соприкосновения с воздухом и разносилась по траве блуждающими огоньками… Это предположение объясняло также и отсутствие створки, служащей для закрытия двери, которая вела к подвалу над лестницей.

Несмотря на то, что эти мысли уже некоторое время мелькали в его голове, факир все еще пробовал пробудить в себе хотя бы какую-нибудь надежду; но встреча с целой армией жаб и звучное падение их в воду окончательно отняли у него и последнюю тень надежды… Скрывать от себя действительное положение дел было невозможно. Оба они погибли безвозвратно…

Когда они подошли к краю этой жидкой массы, последняя жаба уже скрылась на ее тинистом дне, и сотни воздушных пузырей на поверхности указывали, что гады медленно выпускали воздух, собранный ими в своих легких.

— Ну! — сказал падиал, тупо уставившись на поверхность воды.

— Ну, мой бедный Хамед! К чему скрывать от тебя, — отвечал ему Утсара, — вода эта представляет непроходимую преграду; нам ничего больше не остается, как поискать лучшего и наименее болезненного способа покончить с собой, — ибо я не думаю, чтобы ты имел намерение претерпевать ужасные страдания смерти от голода…

— Смерти! — воскликнул падиал с растерянным видом. — Смерти! Невозможно, Утсара, чтобы ты не нашел способа выйти отсюда.

— Не знаю такого… Нет его, — отвечал факир с едва слышным рыданием в голосе. Это было единственное проявление его слабости. Но затем он продолжал:

— Падиал, судьба каждого определена заранее, смотря по заслугам его в предыдущей жизни; надо полагать, что мы тогда совершили какие-нибудь преступления и должны искупить их, ибо с самого дня нашего рождения Исания написал в книге судеб все, что с нами случилось сегодня… Не будем же сопротивляться воле богов, падиал; божественный Ману говорил нам: «Вечная награда ждет того, кто без жалобы перенесет последнее искупление; для него не будет больше земных переселений, и душа его растворится в Великом Духе»…

— Утсара! Утсара! — прошептал вдруг падиал. — Слушай! Нac преследуют… Вот они идут. Спрячь меня… Защити меня…

— Ошибаешься, Хамед, никакого шума не слышно… Нам уже не дождаться этого счастья. Там думают, что ты бежал, и плита навеки закрылась над нашей могилой.

— Да, я убежал, — прошептал падиал, напевая какой-то странный мотив, — смотри, как нам хорошо здесь, в тени пальм…

— Успокойся, Хамед, — сказал факир, думая, что это обыкновенное расстройство, причиненное страхом. Вдруг падиал вскочил с безумным взглядом, растрепанными волосами и судорожно сжатыми руками и крикнул наводящим ужас голосом:

— Прочь отсюда, факир… Уходи! Разве ты не знаешь, что я проклят… Руки мои запачканы кровью моих братьев… Прочь, ракшаса нечистый, прочь! Ко мне! Ко мне! Они идут грызть мои внутренности…

И прежде чем Утсара успел прийти в себя от удивления, несчастный одним прыжком бросился в цистерну и исчез в грязной воде, которая обрызгала факира с ног до головы и погасила огонь. Несчастный падиал помешался от страха…

— Так будет лучше! — воскликнул Утсара, когда волнение его несколько улеглось. — Этот человек сумел умереть… Теперь моя очередь.

Но он не хотел бросаться в эту грязную клоаку, а взял кинжал и поднял руку, чтобы нанести себе удар в сердце. Верный слуга, умиравший в эту минуту за великое и благородное дело, которое защищал его господин, не дрожал, принося эту жертву. Факир знал теперь, что Кишнайя не проникнет в планы брахматмы; он умирал даже с радостью, уверенный в том, что падиал не будет больше говорить…

Рука его была уже готова опуститься; еще две секунды — и он перестанет жить… Вдруг из цистерны послышалось бульканье, а затем донесся голос Дислад-Хамеда, хриплый и глухой, как у пловцов, которые долго оставались под водой… Ощущение холодной воды, видимо, успокоило волнение падиала. Превосходный пловец, как и большинство индусов, он инстинктивно задержал дыхание, когда почувствовал прикосновение воды, и пошел таким образом ко дну, не сознавая, что делает… Опомнившись, он мгновенно всплыл на поверхность… Он не помнил, что сам бросился в воду, и думал, что случайно упал туда, поскользнувшись на ступеньках. Первые слова его были:

— Ко мне, Утсара!.. Зачем ты погасил свет, я не знаю, куда пристать.

Факир колебался с минуту.

— Где ты? — воскликнул несчастный, и голос его снова начал дрожать от ужаса.

— Зачем помогать человеку, осужденному на смерть? — говорил себе Утсара.

Тут он понял, что не имеет права насильно заставлять падиала умирать, и, когда тот вторично обратился к нему, ответил:

— Сюда, Хамед… лестница должна продолжаться под водой.

Ночной сторож, плывший в противоположную сторону, вернулся к своему товарищу, руководствуясь его голосом; он вышел из воды с глубоким вздохом облегчения… Давно установлен тот факт, что если человек избежал смерти, то каково бы ни было его положение потом, он с удвоенной силой привязывается к жизни.

— Уф! — сказал он, сделав несколько глубоких вдыханий. — Скверная смерть, когда тонешь!

— Ты предпочитаешь кинжал? — холодно спросил его факир.

— Я не хочу ни того, ни другого, Утсара! Что ни говори, а мы выйдем отсюда! Я чувствую это…

— В таком случае, так как я не разделяю твоей уверенности, ты останешься здесь один в ожидании чудесной помощи, на которую ты надеешься… Прощай, Хамед!

124
{"b":"224957","o":1}