ПРОДОЛЖАЯ ИДТИ К СВОЕМУ ДВОРЦУ, — древняя столица Декана была всегда резиденцией брахматмы, — Арджуна придумывал самые мрачные планы мести, вспоминая разыгравшуюся ночью сцену с Старшим-Из-Трех. Он слишком хорошо знал освященные веками обычаи таинственного Совета, чтобы не понять значения презрительных слов: «Вон отсюда, собака!», которые были ничем иным, как кратким приговором к смерти; никакое соглашение не было больше возможно с людьми, нанесшими такое оскорбление.

— Дней через восемь, быть может, — говорил он себе, — Утсара получит приказание заколоть меня кинжалом, — если только не поручат сделать это кому-нибудь другому. С сегодняшнего дня я должен во всяком случае смотреть на себя как на человека, имеющего законное право принимать все меры для своей защиты.

Брахматма и факир подходили уже к концу необитаемой части развалин и приближались к старой пагоде, когда вдруг, проходя через рощу тамариндов, куда еле проникал дневной свет, Арджуна споткнулся о чье-то тело и едва не упал в высокую траву. Он наклонился, ожидая увидеть какого-нибудь бездомного нищего, который спал под открытым небом, и вдруг вскрикнул от удивления:

— Дислад-Хамед, падиал!

— Не случилось ли с ним какого-нибудь несчастья? — сказал Утсара, подходя ближе.

— Он не ранен, — отвечал Арджуна, внимательно осмотрев падиала. — Странно! Совсем не слышно биения сердца, а между тем он дышит… Нельзя оставлять его умирать здесь без всякой помощи.

Роскошное жилище брахматмы находилось всего в нескольких шагах оттуда. Арджуна сделал знак факиру, который взвалил падиала себе на плечи, и оба направились в Джахара-Бауг, или дворец Святых, — название, присвоенное жилищу брахматмы.

Отдавая приказ перенести к себе ночного сторожа Биджапура, Арджуна действовал под влиянием не только человеколюбия, но и какого-то инстинктивного любопытства; тайное чувство подсказывало ему, что здесь кроется что-то особенное и в высшей степени важное и интересное для него. Вместо того, чтобы войти через главный вход, охраняемый постоянно дюжиной сиркаров, он обошел сад, открыл маленькую дверь и провел Утсару с его ношей в свои частные апартаменты.

Падиала положили на кровать, и пока факир смачивал ему виски уксусом, Арджуна дал ему несколько капель укрепляющего средства, рецепт которого был известен только брахманам; прошло несколько минут, и негодяй очнулся от довольно продолжительного обморока. Он открыл глаза и, узнав брахматму, чуть снова не потерял сознания. Вид верховного вождя общества Духов Вод подтвердил его уверенность, что его спасли только для того, чтобы посмеяться над ним и затем подвергнуть ужаснейшим пыткам.

— Пощади! Пощади! — воскликнул он, складывая руки. — Клянусь служить вперед с верностью собаки.

— О! О! — подумал Арджуна, — что за преступление совершил он, чтобы так молить о пощаде? Будем осторожны, если хотим все узнать… Он, видимо, уверен, что мне известны все его злодеяния.

Затем он с необыкновенной проницательностью продолжал делать разные выводы, которые дали ему возможность угадать часть истины.

— Не меня просит он о пощаде, а брахматму, и, обещая верно служить мне, он в моем лице обращается также к обществу Духов Вод; а обещание, которое он дает на будущее, указывает на то, что он не был верен в прошлом. Так как я никогда не пользовался услугами этого простого субедара, значит, он имел дело с Комитетом Трех.

Точно молния, радость осветила лицо Арджуны при мысли о том, что он, быть может, узнает сейчас важную тайну трибунала. Но для этого ему необходимо было сделать вид, что он все знает, и заставить падиала признаться во всем, что, по мнению последнего, уже известно брахматме. Одно только смущало его: если Комитет Трех знал виновность этого человека, как мог он не только отпустить его на свободу, но еще приказал брахматме доверить ему важное поручение относительно Нана-Сахиба? Он решил вести допрос с большой осторожностью.

— Видишь ли, — сказал он Дислад-Хамеду, который с невыразимой тревогой ждал его ответа, — я ничего лучшего не желал, как дать тебе пощаду, о которой ты просишь; но кто поручится мне, что ты снова не изменишь своему слову?

— Ты знаешь, о брахматма, что это невозможно теперь… Общество предупреждено, и при малейшем проступке с моей стороны наказание будет еще ужаснее.

— Но одного моего согласия мало, — продолжал Арджуна, — я могу действовать только с согласия Трех. А я получил очень строгие приказания и не смею противиться им.

— Увы! Что же ты сделаешь со мной? — воскликнул несчастный, который не мог понять, по какому стечению обстоятельств он очутился у брахматмы, и думал, что его арестовали по выходе из собрания. — Зачем было внушать мне надежду, чтобы потом разбить ее?

Арджуна молча покачал головой; он чувствовал, что малейшее неосторожно сказанное слово может показать падиалу, что тайна его еще не раскрыта.

— Сжалься, господин! Сжалься! Я презренный негодяй, я это знаю, но когда я понял, что мой обвинитель пал под ударом Кинжала Правосудия, мог ли я не подумать, что Комитет Трех хочет простить меня… А свидание, назначенное мне сегодня вечером у Башни Мертвых между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи?.. Неужели все это пустые хитрости?..

Услышав эти слова, сразу освещавшие положение вещей, Арджуна едва не вскрикнул от радости. Одаренный тонким умом, он сразу понял, какую выгоду мог извлечь из этого открытия.

Итак, изменник, имя которого хотел ему открыть англичанин, был Дислад-Хамед и знаменитый трибунал, такой безжалостный и суровый, удалявший брахматму за малейшую ошибку, — этот трибунал не остановился перед убийством, чтобы спасти изменника, по доносам которого англичане уничтожили более тысячи пятисот единомышленников общества!..

«Ага, мои милые, — подумал Арджуна, — на этот раз я поймал вас… Вы забыли, что в случае измены устав Духов Вод дает брахматме право призвать четырех членов Совета Семи и выдать им весь тайный трибунал… Но что я говорю? — остановил он себя сейчас же. — И наивен же я! Как будто Три и Четыре не составляют одно в Совете Семи… Нет, нет! Затронуть часть значит затронуть все… Таким путем мне не осуществить своей мести. Этих людей я должен предать общему суду жемедаров, и тогда увидим, имеет ли право Совет Семи спасать от нашего правосудия поставщика английских виселиц!»

Арджуна решил, что он близок к исполнению давно лелеемых им мечтаний: добиться реформы всего устава общества, доказав всем опасность, связанную с тайной и бесконтрольной властью, и уничтожить Комитет Трех и совет Семи, заменив его Советом из двенадцати сменяемых членов во главе с ним как с президентом этого Совета, которым он будет управлять по своему усмотрению. Власть будет тогда в его руках, а вместе с тем и все средства для проведения будущего восстания, которое навсегда освободит его родину, Индию, от гнусного ига Англии…

Надо только действовать быстро и с величайшей осторожностью, ибо ввиду положения, занимаемого им теперь по отношению к Совету Семи, достаточно малейшего подозрения, чтобы он присоединился к своему предшественнику в Башне Мертвых. Но прежде, чем начинать борьбу, необходимо быть в курсе всего дела и дальнейших планов своих врагов.

Падиал только и ждал, чтобы ему позволили говорить. Осторожно расспрашиваемый Арджуной, он рассказал все, что знал, между прочим и то, как во время собрания незнакомый голос обещал ему спасти его и приказал явиться на свидание вечером у Башни Мертвых, угрожая самой ужасной местью, если он не сдержит своего слова.

Брахматма сразу понял, что вся разгадка дела кроется в этом: надо полагать, Старший-Из-Трех нуждался в очень большой услуге со стороны падиала, если приказал Утами убить англичанина; он не сомневался относительно роли, которую играл факир после его поспешного ухода из зала: от слуги он дошел до господина и увидел во всем этом руку президента Комитета Трех и Совета Семи, самого жестокого своего врага.

Необходимо было поэтому прежде всего узнать результат предстоящего разговора между членами Совета и падиалом; а до тех пор он не мог остановиться на каком бы то ни было плане. С этой целью он заставил ночного сторожа дать «страшную клятву», что он передаст ему все, что произойдет во время этого свидания. Он потребовал от него под той же клятвой, чтобы он не открывал ни единой душе того, что решено между ними, и пригрозил ему, — он заметил, что негодяй, как и все подлые люди, был трус, — в противном случае привязать его заживо возле гнезда красных муравьев, которые так мелки, что мучения несчастных, отданных им на съедение, длятся несколько дней.