Пришло время прощаться?

— Знаешь, дни, проведенные с тобой в дороге, были золотыми, — чуть слышно шепчет эльф другу, будто подслушав мои мысли.

— Золотыми… А раньше говорил, — начал было рыцарь, но вдруг оборвал себя и с надеждой уставился на поляну. — Золото… Эфиан, ты же говорил, золото и радунит создают собой идеальное магическое зеркало. Такое зеркало способно спасти от взгляда горгонита? — парень едва не подпрыгивал от нетерпения.

— Ну… В идеале — да, только на практике не проверяли… — задумчиво протянул Эфиан, только и он загорелся идеей.

— Значит, нам нужен щит с поляны! — и Жармю решил не ограничиваться словами, сделав пару шагов по тропинке.

Стоит говорить, что эльф вновь клещом повис на друге, и, на сей раз, ему удалось его свалить?

— Совсем сдурел?! Забыл, о чем я говорил? Ты там умрешь! — гневный вопль эльфа всего лишь на миг опередил громовой раскат.

А гроза все ближе. Как и горгониты.

— Так я ж внутрь и не пойду. С краю щит сниму и сразу назад, — пытался вырваться из цепких объятий (Сирин обзавидуется и будет дуться после, если выживем) друга Жармю.

— Угу, а вдруг снимешь? Ты подумал: куда направится поток тогда?

Судя по притихшему рыцарю, он об этом даже не задумывался. Всевышний, а ведь чудо было так близко!

Чудо… Близко… Чуть ближе горгонитов, чей крик перекрывает грохочущий громовой барабан. Совсем они меня заморочили. Я же пиктоли! А что лучше всего может делать пиктоли? Правильно, с золотом управляться. Главное чтобы услышало. Кто ж знает, как поведет оно себя в этих потоках, про которые эльф говорил.

Зову. Тихо-тихо. Не отвечает. А время уходит. Сирин рассматривает что-то под ногами. Жармю вытащил меч из ножен, будто он может тут помочь. Эльф лихорадочно озирается по сторонам в поисках чуда, пытаясь магией пробиться к внутренним щитам. А чудо близко. Только сбыться ему сложно.

Приходится призывать громче, сильнее, быстрее. И чудо свершается. Но описать его не могу — все случилось одновременно. Один из щитов засиял ясным солнышком, утренним туманом заклубился и исчез, чтобы появиться в шаге от нас. Эфиан и Жармю подхватили щит, оказавшийся приличного размера — с головы до пят укрыть сможет. Горгониты показались над верхушками деревьев, красуясь в свете молний. И Сирин с криком: «В этой яме можно спрятаться!» столкнула всех нас действительно в яму (а это уже традиция — прятаться по всяческим ямам и оврагам). Ребята успели щитом, словно крышкой, прикрыть наше убежище.

Гневный вопль горгонитов смолк на самой высокой ноте. Смолк и гром. Стало так тихо, что можно было услышать собственное дыхание и стук сердца. Как тогда сказал огои? Кабы замужем не пропасть? Это чем ближе к мужу, тем больше неприятностей попадается на пути? Второй раз такой неприятности мне не пережить…

Осторожно, боясь лишний раз вздохнуть, парни сдвинули золотой щит и стали оглядывать поляну. Поскольку застывать каменной куклой никто не собирался, мы с Сирин тоже высунули любопытные носы.

Три горгонита. Вспоминая рассказы эльфа, остается только удивляться, как до сих пор люди живы в Скамме и окрестных деревнях да селах. Горгониты здесь недавно? Понятия не имею и вряд ли узнаю. Даже если бы они могли говорить, сейчас…

Ужас бывает разным: покрытый шерстью, запутавшийся в водорослях, с когтями в ладонь и зубами в три ряда. А горгониты были… странными. Обтянутые кожей кости, белесые крылья, словно продолжение тела. Как и положено, когти и зубы страшные. Но ужасней всего глаза: огромные, в полголовы, без зрачков и абсолютно зеленые — даже в ночной темноте можно разглядеть их блеск. У страха глаза велики, гласит народная мудрость. Что ж, это правда. Даже сейчас страшно было смотреть в их глаза: а вдруг веко дрогнет и тогда все, можно ни о чем не заботиться, потому что тебя уже не будет.

Гроза прошла стороной, подарив на прощание несколько крупных капель. Сил возвращаться в деревню не было. Собственно просто стоять тоже было тяжело, посему все относительно удачно плюхнулись на землю — только под Жармю что-то обиженно тренькнуло, и через миг парень явил нашим взорам лютню. Откуда здесь она? Наверняка среди жертв горгонитов или аномалии найдется музыкант, в недобрый час решивший сократить дорогу лесом. Хм, может привести в пример эльфу, дабы перестал таскать нас по дебрям всяким?

Жармю бережно провел руками по струнам лютни, и те отозвались серебристым перезвоном. Хороший мастер делал — звук чистый, словно вчера настраивали. Парень поудобней перехватил лютню, устроил ее на коленях и стал перебирать струны. Чтобы через миг запеть:

Голос звучит ровно, без надрыва, с той самой щемящей нежностью и искренностью, заставляя замирать сердца. Какие таланты, оказывается, скрываются под маской недовольства и раздражения.

— Неплохо-неплохо. Даже очень. Если судьба не будет к тебе благосклонна, сможешь зарабатывать на жизнь в образе менестреля, — ухмыльнулся Эфиан, пряча за ехидством грусть и непрошенные слезы.

— О, какая похвала. В прошлый раз провозгласил трубадуром, — тут же ответил Жармю.

— Трубадур, менестрель? А разве это не одно? — только Сирин умеет строить такие недоуменно-обиженные рожицы.

— Трубадур — вольный певец, балагур и шутник. От него не ждут героических баллад и сказаний. Но и вечно дурачиться ему не с руки, по званию не положено — на то шуты да скоморохи имеются. А менестрель, он больше на праздниках что-то шибко умное и величественное поет, да ежемесячные взносы в Гильдию менестрелей платит, — как всегда пояснил эльф.

Да какая разница?! Мы ведь живы. И сами же себя спасли, дружно приложив руки к оному делу.

Рассиживаться долго нам не дали: гроза ушла, но дождик передумал и решил вернуться, с мрачной решимостью припустив, грозясь затянуться до утра. Хотя до рассвета не так уж и долго осталось, как я подозреваю.

— Ты очень вовремя успел справиться с золотом. Только в следующий раз не тяни так долго, — прошептал Жармю другу и пошел вперед, намечая дорогу.

Эльф даже замер.

— Это не я… — испуганной птахой сорвались с губ слова.

Не ты. Только и я правды не скажу. Во всяком случае, сейчас. Может, когда-нибудь за чашкой ароматного чая в родовом замке. О чем я думаю? Не бывать такому никогда. Странные мысли меня посещают. Видимо от того, что приходится пробираться по мертвому лесу да еще в дождь, ночью и по холоду. А еще идти и идти.

В деревне нас не встречали песнями и плясками. И не чествовали как победителей. Во-первых, о победе никто не знал, кроме участников «великого» сражения (точнее великолепного и удачного прятания), да и поляну никто не отменял. Во-вторых, деревня спала, лишь в редких домах светились окна — готовились к похоронам.

Гюлхалум тоже не спала, все еще хлопоча у печи. Увидела нас, охнула и едва не рухнула на пол — ребята вовремя подскочили, успев подхватить и усадить на табурет. Женщина тихонько заплакала, закрывая рот руками, боясь, что рыдания вырвутся наружу. Да и сына разбудить не хотела.