— Еще долго? — Фларимон нетерпеливо заглядывал в котелок.

— Еще… часа два.

— Что?

— Шучу, шучу… Еще немного и будет готово, — позволю себе маленькую улыбку.

— Это хорошо, — довольно заулыбался парень. — И вообще, горячо сыро не бывает!

— Кому как…

— Вообще-то да. Знал я одного гнома, так он ел только трижды переваренное мясо, да и ко всей еде так относился, — ударился в воспоминания Фларимон.

Я не смогла удержаться и ехидно поинтересовалась:

— С ним вы тоже пили?

— Нет, — покачала головой парень. — Плюглик вообще не пил, даже воду, только молоко — ел, квашенное. Это было в деревушке Скильд на склоне горы Ахвида.

— Ахвида? Что в Корольском крае? — я не то чтобы хорошо знаю географию, но обстоятельства вынуждают.

— Да, только местные жители говорят не Корольский край, а Корольское королевство. Забавно получается, — улыбнулся Фларимон. — Это было целое поселение кузнецов, что для гномов почти характерно. Почти, поскольку «характерно» для них в горах камни да металлы добывать.

На самом деле «добывать» гномы ничего не добывают, в том смысле, что они разрабатывают только те месторождения, где «добыча» на поверхности лежит. Пусть не прям на земле, но допустим в пещере, где есть наросты драгоценных камней. Рыть, долбить и прочее им неинтересно. Правда, чтобы найти такие «открытые» места порою нужно прорыть тоннель или лаз. Вот поэтому и создается такое впечатление.

— И? — мне не терпелось узнать, что за история там приключилась.

— Если тебе интересно… В принципе кузнецы — не воины, а на их деревеньку стали постоянно нападать наемники, хотелось бы сказать тролли, но увы люди. Они почему-то считали, что имеют право отбирать все, что им понравится. Мне тогда кольчуга нужна была: таскать тяжеленные доспехи — я не псих, да и не всякий конь выдержит; Лойрит, конечно, выдержит, но зачем ему такая тяжесть? — а защита нужна. Один из торговцев на Сивилской ярмарке посоветовал обратиться к гномам в Скильд, дескать, лучших мастеров не встретить. Они раньше часто привозили добро на ярмарку, да видимо покупатели сами стали ездить за товаром. Так я там и оказался. Меня сначала не хотели принимать, памятуя о наемниках. Но мне повезло, что Плюглик тогда убегал от коровы и я вроде как его спас — в благодарность он пригласил меня к себе. И от него же я узнал всю эту историю. Долго, да и скучно рассказывать как, но вместе нам удалось проучить наглецов. Плюглик выковал кольчугу, ту самую, что ты видела, не взяв за работу ничего, что согласись для гномов нехарактерно… Вот собственно и все.

— Да? Тогда… Добро пожаловать к столу!

— Ох, здорово!!! — почти облизнулся парень.

— Э… Фларимон, я, конечно, понимаю: походы, переезды и все такое, но… ложки у тебя нет?

— Есть! И даже две! — ухмыльнулся он в ответ, но не поспешил извлечь на свет такую драгоценность. — А что мне за это будет?

Ну нахал! Я приготовила, насобирала ему земляники, а он еще чего-то хочет.

— Будет! В лоб или зубы… — мрачно пообещала я.

— Да ладно, не сердись, я пошутить хотел, — обезоруживающе улыбнулся Фларимон и, подтянув одну из сумок, откуда-то со дна достал две ложки. Одна была простая деревянная, зато вторая… Изящная серебряная вещица, больше похожая на украшение, с золотым напылением на ручке, вензелем на оборотной стороне… И откуда она у него? За очередные заслуги?

— Держи, — протянул он мне серебряную.

— А может деревянную? Неудобно как-то…

— Не переживай… Просто у нас в роду принято если родился мальчик, дарить ему ложку. И эту самую ложку он должен все время носить с собой.

— А если девочка?

— Вилку, — охотно ответил Фларимон и потянулся к котелку. — Приступим?

Возражений не последовало…

Ночь мы решили провести на этой полянке: хворост уже есть, подножного корма для Лойрита через глаза, вода рядом… Фларимон оказался бесподобным рассказчиком: постепенно разговорившись, он поведал несколько историй о своих приключениях, и всегда с юмором и какой-то несерьезностью. То есть если его послушать, так ничего страшного не происходило. Но быть может, он специально выбирал подобные истории, чтобы не пугать, на ночь глядя. Не знаю… Знаю только то, что мне он нравится все больше и больше, и дело тут не во внешности: он ни слова не сказал, позволив мне слопать все кусочки сыра, старался и мясо оставить мне, сам сходил к ручью вымыть котелок, да воды набрал заодно, поделился единственным одеялом… И радостно, и обидно: он все делает хорошо, но так бы он поступил с любым бедолагой, попавшим в неприятности. Ладно, нечего обижаться на то, чего в принципе и нет. Завтра будет день, завтра и буду думать, как поступить: возвращаться в Липово, хоть там и хорошо, не хочется, домой тоже не тянет. Может к Фларимону в попутчики напроситься? Завтра, все завтра…

Хорошо в летнем лесу, красиво… Темно-зеленая листва перешептывается о чем-то важном, вечном. Ручейки, прячущиеся в корнях деревьев, журчат о прохладе, что скрывается в их водах. Средь больших старых деревьев, словно малое дитя, прячущееся за взрослыми, высунув наружу только макушку или край рукава рубашонки, притаились молодые зеленые побеги. Пройдет немало лет, не единожды сменится листва, прежде чем нынешние деревца займут круг степенных старожил леса, а между ними будут прятаться новые с такими же, как и у них когда-то, зелеными листочками побеги. Птицы звонко переговариваются, каждая на свой лад восхваляя красу и благодать, царящую в прохладе леса: там, за его кромкой солнце так нещадно палит, что не хочется петь, не хочется летать, не хочется жить, а здесь легко, прохладно, благообразно. Поворачивая головки, лесные цветы играют в догонялки с солнечными зайчиками, скачущими по лапам пушистых елей, узловатым ветвям старых вязов и дубов, широким листам разросшихся лопухов. И даже ночью природа шепотом воздает хвалу самой себе: переливчатыми трелями заливается соловей, ночные мотыльки свободно порхают меж листвы, даже звери спокойно смотрят друг на друга, не думая, что может быть уже завтра, один попадет на обед к другому. Романтика, одним словом…

И только одна я пребываю в дурном настроении! Почему? Ну… Вообще-то поводов немало, но все сплошь несущественные и надуманные. Мы блуждаем по лесу третий день подряд, вернее уже не блуждаем, а целенаправленно идем в не совсем ясном направлении. Нам повезло набрести на больший ручей, чем в первый день знакомства, и Фларимон решил, что он впадает в речушку с незамысловатым названием Крохая, текущую на окраине Старого Леса. С чего он это взял, понятия не имею, переубедить мне его не удалось, да я особо и не старалась. Дело в том, что с каждым днем я… ну… похоже… влюбляюсь в Фларимона все больше и больше… Не то чтобы влюбляюсь, просто нравится… или не очень просто… Эх, как все запутано! За те дни и ночи, что мы вместе, он ни разу не обидел меня, все время уважителен, добр, внимателен. С каждой минутой он становится открытей по отношению ко мне, но в то же время я почти ничего о нем не знаю: да, он — рыцарь, да, много путешествовал, несмотря на юный возраст — двадцать три года (вообще-то мой папа начал еще в неполных четырнадцать, а в шестнадцать был посвящен в рыцари, так что тут все в норме), да, любит бывать на природе и не любит скучные приемы, но откуда он сам, кто его родители, чего он хочет в жизни и многое другое мне неизвестно, и он умело уходит в сторону от таких разговоров. Мне и самой не жаждется говорить кто я, поэтому очень сильно не давлю на него. Но так же хочется, чтобы он обратил на меня свое внимание не как друг или дальний родственник: вежливо и сердито, а как…

— Да что на меня смотреть? — невесело усмехнулась я своему отражению.

Действительно, было бы на что смотреть: невысокая (метр с шляпкой в прыжке — шутка! Но все равно маленькая), волосы чуть ниже плеч — темно-русые, невзрачные, прямые, глаза серые, самые что ни на есть обыденные, фигура детская (и это в девятнадцать лет!), наряд и того хуже — длинная юбка из холстины немаркого коричневого цвета (в такой удобно по хозяйству возиться, а не на прогулку с парнем ходить), белая рубашка с непритязательной вышивкой по вороту (Вообще-то вышивка — отдельный разговор! В нашей семье вышивать умеют абсолютно все! Маман объясняла это следующим образом: сидеть с родственниками без дела скучно и нервно, а так следишь за стежком и не слушаешь очередные сплетни или нотации от древних тетушек сомнительного родства). Ну и на что здесь смотреть? На что? Не на что… Вот Фларимон и не смотрит, хотя мне так хочется…