Нечего тянуть — пора. На миг мне показалось, что над входом в шатер будто мелькнули выведенные на эльфийский манер (ну, тот самый который считается таковым) удивительные слова: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Но мне это верно только показалось.
Тишина и покой царили в шатре. А может даже и скука. За несколькими занавесями, сплетающимися в настоящий лабиринт, обнаружилось некое подобие комнаты: на полу циновки, покрытые вязаными ковриками, три непонятно на что подвешенные лампы с мигающими язычками свечей, повсюду разбросаны подушки, а в центре, едва возвышаясь над полом, стоит круглый столик. Напротив входа на больших красно-коричневых подушках сидела… девушка. Вполне обычная, между прочим. Немногим старше меня, быть может лет на пять-шесть. Округлое лицо, кудрявые золотисто-рыжие волосы чуть ниже плеч, слегка полноватая фигура, не то каре-зеленые, не то серо-зеленые глаза. Как смогла столько рассмотреть? Все просто: бурча под нос что-то непонятное, девушка поднялась, одергивая простую юбку и кофту с вышивкой на рукавах, что носят крестьянки по праздникам, и сделала несколько шагов мне навстречу.
— И? — Да и голос у нее вполне обычный, иных слов не подберу.
— Наатцхешта? — уточнила я.
— А кто же еще? — усмехнулась девушка, потягиваясь, как кошка.
— Э… точно?
— Что, не похожа? — выгнула бровь наатцхешта (и впрямь: кто может еще здесь быть?!).
— Не очень, — созналась я в своих сомнениях.
— А так?
Миг, до боли короткий, до невозможного незаметный, и передо мной стоит… Госпожа Зимы. Высокая, в ослепительно белых одеждах, сплошь расшитых серебряными искрами, хрустальные бусы играют холодным огнем на шее и груди, стеклянные бусины, словно капли льда, мягко светятся в белоснежных волосах, уложенных крупными локонами вокруг головы. Серебряные ресницы, льдисто-голубые губы и снежно-белые глаза.
— Ик… и… не… уверена… — заикаясь и спотыкаясь, выдавила я.
— Может так?
Я ведь и глазом не моргнула, а пред моим взором совсем иной персонаж. Огненно-рыжие кудри, непокорные даже в тугих косах, спускаются до земли. Багряные, с желто-зелеными искрами глаза в обрамлении каштановых ресниц. Россыпь веснушек, солнечная улыбка. Широкое платье, будто сотканное из листвы, да венок весенних цветов на голове. Хозяйка Природы? Ох, Всевышний… я…
— Внешность — не самое главное, она может меняться и ничего не значить, — глубоким голосом поведала… девушка в крестьянском наряде.
— Ух… Это я уже поняла, — вполне связно и четко удалось мне сказать.
Да, я прекрасно усвоила, надеюсь, урок, но смена лиц, масок — слишком стремительна.
— Итак, что привело тебя ко мне?
— Меня зовут Эредет и я… — а вот дальше не знаю что сказать.
Ну не выпалить же, мол, ищу мужа, он не то чтобы меня бросил, но я его теперь бросить хочу, только на законных основаниях.
— И что, Вёснушка?
— Я — Эредет! — обижено поправляю.
— Уф, ну я и говорю: чего хочешь, Весна, Вёснушка! — наатцхешта пожала плечами с таким видом, будто я пыталась уверить ее, что солнце зеленое. — О, ты не знаешь, что означает твое имя? — неподдельно изумилась она.
Хм, а я думала, наатцхеште известно все. Хотя, что она говорит о моем имени?
— Имя как имя, меня так нарекли…
— Родители, точнее мама, потому как ты родилась весной, так долго ожидаемой в тот год. Эредет — Весна, это ведь на одном из языков вашего мира, вообще-то.
— Быть того не может! Я… далеко не все, конечно, языки знаю, но родители сказали бы. Или… это мертвый язык!
— Язык не умер, пока на нем говорят, — покачала головой наатцхешта. — А на счет «знали-сказали»: как бы ты назвала свою дочь? А сына?
— Дочь — Иболия, сына — Хольд, — не раздумывая, брякнула я и только потом сообразила что сказала.
— Фиалка и Месяц. Красиво, нежно, словно частичка души. Что, впрочем, так и есть. Но ты ведь не одна в семье?
— Два брата и сестра, — пролепетала я: сердце билось так, словно выпрыгнуть собралось, страх липким туманом окутал с головы до ног.
А как иначе? Ведь я не только, с ходу назвала имена детей, о которых даже не думала (у меня их и в проекте нет!), так еще и столь неожиданные. Что более невероятно — еще до слов наатцхешты я знала: Иболия — фиалка, а Хольд — месяц. Но откуда?
— И как зовут?
— Старшего — Сарга…
— Янтарь. У него, наверное, глаза янтарного цвета?
— Да… Близнецов…
— Тель и Тели, — на миг задумавшись, выдала девушка.
Ей не надо было боле ничего говорить, я и сама знала: что Тель, что Тели, все одно — зима. Все верно, в тот год зима стояла снежная — снега намело до верхнего края окон, морозная — прорубь на озере замерзала, едва ее открывали, а близнецы родились в самую большую метель. Им имена тоже маман дала. А она сама, то есть… Арани — золото. И откуда я знаю? Не могу сказать, просто так есть. Быть может я тоже чуточку, самую малость тцхешта?
— Не стоит пугаться, эти знания — часть тебя, часть твоего мира. Да-да, именно так. Ведь это сам мир дает знания тцхеште, а наатцхеште и чудить позволяет, — улыбнулась наатцехшта, возвращаясь на подушки. — Присаживайся, в ногах правды нет.
Присесть? А куда? Уж не…
— Нет ее и выше, но все-таки приземляйся, — похлопала девушка по «соседней» подушке, выглядевшей так, будто сейчас из-под нее кто-то выскочит.
Была, не была. Хотя сюрпризов на сегодняшний день мне вполне хватило.
— Так что тебя привело ко мне? — повторила свой вопрос наатцхешта.
— Я… ищу… человека одного… — слова даются с трудом, будто по капле выдавливаю. — Знаю, он отправился на Вью-Зелейн. Было это больше месяца назад. И я опасаюсь, что его там уже нет.
— Правильно опасаешься, — кивнула наатцхешта.
Ох… Сердце замерло, будто и не стучало никогда, будто и не было его. Тогда почему так больно? Фларимона нет уже на острове, и я не представляю где его искать. Ведь знала, предполагала! Но нет, надо было сойти с ума и отправиться непонятно куда непонятно зачем. Могла же поехать домой или хотя бы присоединиться к родителям, но я сама выбрала дорогу в никуда.
— И чего нос повесила? Ну, нет его здесь, значит, он где-то в другом месте, — пожала плечами наатцхешта: равнодушно, будто так и надо.
Впрочем, ей и так не должно быть дела до меня. Это я пришла к ней с вопросом, с просьбой.
— И я даже знаю где, — как ни в чем не бывало продолжила девушка.
Но… это же все меняет! Нет, спрашивать где он не буду: какой толк, если я все равно пока доберусь, он вновь уедет. Так почему бы не попросить о чуде?
— Вы можете перенести меня туда? К нему… — затаив дыхание, робко, несмело спрашиваю.
— Могу. Но не буду.
— Почему? — у меня глаза, наверное, размером с тарелку стали от изумления.
— Не хочу, — зевнув, поведала наатцхешта.
Как это: «не хочу»? Да у меня в голове такое не укладывается! И если миг назад я дрожала от страха и робости, сейчас гнев алой волной взлетал до небес. Вот сейчас как сменю ипостась!..
— Не понимаешь? Не хочу — и все тут, влом мне. К тому же отправь я тебя сейчас туда, все будет слишком просто, и ты не поймешь, для чего с тобой всё это случилось, почему вы встретились, поженились. Да, я знаю, вас поженили против вашей воли в Старом Лесу. А против воли ли? Догадываюсь, ты хочешь отменить обряд. Но так ли это? Настоящее ли это твое желание? Я могу сказать, где он будет через две недели, и ты как раз успеешь добраться до назначенного места.
— Где будет? Зачем? Это значит, что мне опять придется отправиться в путь. Опять дорога… Для чего? И так у меня это лето с осенью — одно сплошное путешествие!
— Хм, дорога… А что это? Что как не жизнь? Вспомни, всегда говорят: выбрать путь, на жизненном пути, свершить путь. Путь — это дорога. У всякой дороги свое очарование, своя загадка, и каждая дорога куда-нибудь приведет. Пока ты не знаешь, куда ведет твоя дорога, но у тебя хватило смелости последовать по ней.
Смелости? Вряд ли, скорей уж глупости, причем неимоверной. И я еще смеялась над героинями книг кузины, сама же повторила их действия с точностью до запятой.
