И все-таки остановиться мне пришлось: платье зацепилось за какой-то куст и ни в какую не желало выпутываться. Провозилась я с ним не менее получаса, и когда уже почти все было отцеплено, платью надоела эта канитель, и оно с громким треском порвалось. От обиды я плюхнулась на траву и едва не заревела. Остановило одно: дала себе слово больше не плакать, значит, я его сдержу. Просто посижу немного, дыхание переведу, да и ногам отдых нужен.
Когда первые робкие лучи коснулись небес, я вновь шла по тропе. Теперь хоть ориентир был четко виден: на восход солнца, значит туда, где оно встает. Небо уже окрасилось в розовый цвет с оранжевыми прожилками, когда я вышла к сосновой роще. От боли медленно засыхающих сосенок прихватило сердце, а от приторного до колик вкуса соли на языке согнуло пополам. Золото… Оно везде… «Бежать!» — была первая мысль, но зов крепчал, не позволяя повернуться и уйти. Впервые в моей жизни золото молило о помощи, но не для себя, а для этих молодых сосенок, умирающих оттого, что их слабые корни не могут добраться до воды.
Что же мне делать? Как поступить? Ведь я давала слово больше не призывать золото и нарушать его не намерена. Но и сил уйти нет, не могу отмахнуться от мольбы, как от писка надоедливого комара. Не могу… А золото все просит спасти сосенки. Да что же это?! Из огня да в полымя! Ах, как мне не хватает маман, ее совета, ее знаний.
Вставшее солнце в полной мере высветило жалостливую до слез картину сосновой рощи — ясно, почему леший так переживает. А я все стою и не решаюсь что-нибудь сделать. Эх, была, не была. Я только попробую, только осмотрюсь…
Юбка-сума с провизией и одеждой небрежно отброшена в сторону, словно ненужный хлам. Ноги сами ведут меня к пожелтевшей сосне, склоняющейся в земном поклоне. Нет, я не буду призывать, просто попытаюсь понять, почему столько золота, где оно. Ой-ей! Создается впечатление, что золото сеяли. Помочь бы… Ну вот, опять на неприятности нарываюсь, и вновь по собственной воле. Дошла до самой ссохшейся сосенки и едва не упала — так велико было скопление золота в этом месте. Хм, впервые встречаю такое совестливое золото: оно просило помочь молодым деревцам, забрав его из земли. Именно золото поведало мне, что весеннее половодье смыло разбойничий тайник, и теперь лес вынужден страдать. Как же тут не помочь? Вот именно… Ох, опять мне потом расплачиваться, но я все равно вытащу золото из земли.
Солнышко разбросало лучи, вызолачивая редкие облака. Птицы откликнулись робким щебетом. Скоро все проснется, заживет обычной жизнью в соответствии с заведенным порядком — изо дня в день одно и то же. Мне бы так, да верно говорят: что имеем, не храним, потеряем — плачем. Бесцельные рассуждения не помогут достать золото, но… да, не хочется мне этого делать! Но придется.
Медленно опускаюсь на колени — потом сил не будет, так хоть падать не высоко. Руками легко касаюсь земли. Да, даже вверху чувствуется золото. А уж на языке, будто ком соленый! Тихо-тихо, словно колыбельную, призываю. Стук сердца как молот в ушах. Всевышний, я ведь только начала… Но не остановлюсь: с каждым мигом зов крепчает, набирая силу и высоту. Вот уже первая пыль появилась на поверхности — она везде, по всей роще, во всяком случае, на той части, что охватывает взгляд. Не все это еще, не все. И вновь зову золото. Нет, это не то призывание, что было в Старом Лесу. Тогда я не пыталась привести золото, точнее золотую деталь на секстанте к себе, приходилось, будто перекликаться, вести разговор. Вроде бы легче, но и в тоже время сложнее: постоянно нужно удерживать голос золота, следя за направлением, чтобы мимо не пройти. Сейчас… мне не надо было призывать золото, удерживать его голос. Вроде бы легче. Но намного сложнее: ведь нужно, чтобы золото вышло на поверхность. А на это сил уйдет намного больше. И если меня тогда крутило как былинку на ветру, то после сегодняшних подвигов — даже думать боюсь. Вот появились первые самородки — яркие, блестящие под солнечными лучами. А за ними еще и еще… Да сколько же вас здесь? Перед глазами все кружится. Или это золото пустилось в хоровод? О, личность какая-то из кустов выглядывает — похоже, та самая кикимора, о которой меня Вираг предупреждал: глаза блюдцами от увиденного, рот открыт — о шалостях напрочь забыто. Не стоит так застывать, еще и схлопотать можно. И точно: в затылок кикиморе влетел очередной золотой самородок, нет, уже слиток — большие запасы у разбойников были. Уж не мои ли это знакомые под предводительством Гудраша? Да нет, вряд ли — далековато для них.
Соль во рту — будто ковш цельный проглотить пытаюсь. На губах капли крови, руки мелко дрожат, а золото все пребывает и пребывает. Когда же ты закончишься?..
Не знаю, сколько времени прошло, но золото, наконец, все вышло на поверхность. Да… Такого количества желтого металла я еще не видела. И что с ним делать? С одной стороны, я теперь обеспечена деньгами — мелькали монеты, да и самородки все сплошь высокой пробы: да, метки на них нет, но для пиктоли разобрать ценность золота, его качество — не проблема. С другой — на дорогу мне столько не нужно, да и не унесу! Физически это вполне возможно — если смениться, но зачем это делать? Только ящерицей расхаживать мне не хватало!
Пришлось еще помучиться, чтобы собрать золото в одно место. Получилась приличная горка, локтей пять в высоту. Даже после отбора нужного, на мой взгляд, количества монет и самородков, «горка» не уменьшилась. И что с ней делать? Будто подслушав мои мысли, золото вновь позвало, попросило… возвратить его. Не знаете что это? Ох, хуже этого, только розыск золота, призывание его и вытаскивание на поверхность одним махом. Почему? Да потому что золото истокам вернуть надо, в золотоносные жилы. Такого я еще не делала. Да, призывание тоже не практиковала, но маман рассказывала о нем. А тут… Придется самой разбираться.
Сил почти нет, кровь бьет в ушах, глазам больно смотреть на яркий мир красок — так и к предкам отправиться недолго…
…Шорох песка — время будто идет вспять…
…Шепот земли — колыбельная для дитя…
…Звон металла — все вернется…
…Шелест трав — земля успокаивается…
…Капли крови — так должно…
Птичий щебет пробился сквозь сон. Сон? Ой ли?.. Мда… везет мне с моим золотым даром. Хорошо хоть поблизости никого рядом не было — кикимора не считается: получив один раз по затылку, она предпочла посидеть в овраге, подумать о вечном, добром. Все тело ломит и во рту сухость страшная. А еще вечная соль. Ну да, я же сама оставила немного монет на нужды. Солнце давно перекатилось с зенита, воздух наполнен жаром и ароматом трав, цветов, хвои. Теперь сосенки оживут, зазеленеют: не важно, что скоро осень, леший их в обиду не даст, присмотрит, приголубит.
Только сейчас сообразила, что лежу в тени сплетенных ветвей кустарника: словно беседка или шалаш, большие листья укрыли бедную меня от солнечных лучей и любопытных глаз. Не припомню, чтобы утром здесь были кусты. Да и лежанку я себе точно не делала — кажется, рухнула там, где стояла (решение встать на колени оказалось весьма мудрым). Ой, у изголовья букетик лесных цветов — не иначе Вираг постарался, а рядом… туесок с земляникой — тут уж явно леший благодарил. Да, роскошный подарок: хоть и зовут последний месяц лета ягодником, а все ж не клубники, не земляники нет — еще до середины ньяра отошли. В прошлый раз Леший вину заглаживал, а теперь благодарили. Надеюсь от чистого сердца. Вообще-то так и есть — земляника, кусты листицы да лежанка тому подтверждение.
Встать бы теперь… Через «не могу» пытаюсь встать на четвереньки. Со стороны, наверное, забавно выглядит, а мне как-то не до смеха: руки разъезжаются, ноги дрожат, голова болит. Продолжать можно долго, а толку? Никакого. Кто-то вредный внутри все нашептывал по поводу возвращения в Ориенрог в объятия тетушки Хафелы. Ага, размечтался! Уж лучше тут мучаться, чем там!
Уй, во что это я такое врезалась? Да это же мои пожитки. О, самое время разобрать и переодеться. Мда, при свете солнца, пусть и клонящегося к закату, вещи выглядели не просто обносками, а натуральным тряпьем! Брюки, оказывается, были оборваны по длине ниже колен, куртка протерта до дыр на рукавах, совсем потеряла прежний цвет, пребывая ныне в серо-коричневых оттенках. Рубаха была сплошь колючая, да размеров на пять больше нужного. Пояс. Вот о поясе сказать ничего плохого не могу: плотное, но гибкое плетение, прочные шнурки — хорошая работа, одним словом. И я была права, посчитав, что в плетение можно спрятать монеты. На такое количество, как у меня, он рассчитан, наверное, не был, но старалась изо всех сил, расталкивая монеты и самородки. Мда, теперь этим поясом и убить можно, вес-то немалый. Все же одна монета не поместилась — бруйсьский золотой, стертый на боках, но ничуть не утративший свою ценность. Как он здесь оказался? Или до княжества Бруйсь не так уж и далеко.
