Я ответил, что нет у меня пушек.

— Тогда, может, у тебя есть войско? — спросил Параскевич. — Может, ты полководец?

Я ответил, что я не полководец.

— Вот видишь, — сказал Параскевич. — Так зачем же тебе штаб? Сразу видно, что ты не подумал как следует. Это же бессмысленное занятие.

Я вздохнул. Толик Сергиенко умный парень, но ни ему, ни мне не приходило в голову, что строить штаб бессмысленно. Нам интересно было. Мы долго копали яму, потом доски для крыши доставали. Некоторые во дворе стащили, некоторые от забора отодрали. А какое у нас настроение было, когда мы штаб покрыли и начали лазить в него через узенький люк! Мы чуть ли не обнимались от восторга. Скоро мы сами сделали стереотрубу. Мы высовывали её и смотрели, что творится на земле. Ходили люди, бродили собаки, куры совсем близко подходили к нашему штабу. Мы были почти что невидимками.

— Ну, до свиданья, Водовоз, — сказал Параскевич. — Приходи ко мне в гости. Кстати, два пятака для тебя передал Родионов, а ещё один Лапушкин.

Вот тебе на — ушёл! А я-то думал, что мы подружились.

Я смотрел вслед Параскевичу. Легко ему, наверно, живётся. Всё он знает: как надо поступить, а как не надо, что имеет смысл, а что бессмысленно. Счастливый Параскевич!

После ухода Параскевича я на него разозлился. Подумаешь, вундеркинд! Зря я ему позволил так разговаривать со мной, поучать, как маленького. Я вспомнил, что Параскевич ни разу ни с кем не подрался. А ещё воображает! В общем, я решил, что Параскевич хоть и вундеркинд, но всё же трус и воображала. Я подумал: надо будет ему завтра в школе это сказать.

Но долги свои Лапушкину и Родионову я решил сейчас же отнести. Я даже заторопился, и, пока шёл к Лапушкину, мне казалось, что и Лапушкин и Родионов в это время обо мне плохо думают и, может, даже дома говорят о том, какой я нечестный парень.

Лапушкина я увидел на улице. Он недалеко от своего дома стоял с друзьями.

— Лапушкин, привет! — сказал я. — Получай свой пятак.

Лапушкин посмотрел на пятак в моей руке.

— Ты чего? — спросил он. — Чего ты мне свои медяки суёшь?

— Лапушкин, — сказал я, — может, ты уже забыл, что передал с Корольковым пятак для меня?

— А! — вспомнил Лапушкин. — Ну давай.

Он взял пятак, положил в карман и отвернулся от меня. Зачем я ему был нужен? Рядом с ним стояли трое друзей. Лапушкин опять начал с ними разговаривать. Но не успел я отойти от них и на пять шагов, как Лапушкин окликнул меня.

— Водовоз, — сказал Лапушкин, — у нас к тебе дело есть. Понимаешь, собрались в кино, десять копеек не хватает.

— Видишь ли, Лапушкин, — ответил я, — у меня есть десять копеек, но я не могу их тебе дать, я должен их Родионову.

— Да брось ты! — сказал Лапушкин. — Подождёт Родионов. Да он уже забыл о них — чего тебе нести! Давай-ка нам.

— Нет, Лапушкин, — сказал я. — Как ты не понимаешь! Это же дело принципа, я должен отдать.

Лапушкин обиделся:

— Что ты за человек такой? Нужны позарез десять копеек, а ты не даёшь! Ты что, мелочный?

— Не мелочный, а не могу.

— Мелочный, — сказал Лапушкин. — Я сразу это понял, когда ты мне пятак принёс.

— Лапушкин, дело же в принципе, — сказал я.

— А ну тебя! — ответил Лапушкин. — Знал бы я, что ты такой мелочный, ни за что бы тебе пятак не передавал.

Лапушкин не стал больше слушать моих оправданий, пробормотал: «А иди ты!» — и отошёл. Кто-то из его друзей крикнул мне вслед: «Больше на нашей улице не появляйся, а то плохо будет!»

По дороге к Родионову я размышлял о принципах. Что же это получается? Параскевич бы похвалил меня, если бы я принёс ему пятак, а Лапушкин считает, что отдавать долг не обязательно. Путаница. Попробуй догадайся, какие у человека принципы.

Родионову я сказал:

— Я принес тебе два пятака, которые ты Королькову для меня дал. Хочешь — бери, хочешь — не бери, только ты на меня не обижайся.

Родионов с родителями пил чай в саду. Мать Родионова сказала:

— Как мило!

Отец Родионова засмеялся. Родионов ответил:

— Да ладно тебе. Садись с нами чай пить.

— Если тебе не нужны, то я их сейчас отнесу Лапушкину, — сказал я, — он у меня просил.

Родионов сказал, что пойдёт со мной к Лапушкину, вот только сбегает за курткой. Мне не очень-то хотелось брать его с собой, но не мог же я ему это сказать. Родионов побежал к дому. Ему трудно бегать: он хромает на правую ногу. Дом у Родионовых маленький, одноэтажный. В саду было слышно, как Родионов быстро ходит по комнате. Правая его нога стучит о пол не так, как левая.

Лапушкина с друзьями мы застали всё на том же месте. Я им сказал:

— Вот вам два пятака.

— Молодец! — сказал Лапушкин. — А то мы не любим мелочных. Дим, сколько ты мне должен?

— Тридцать копеек, — ответил Димка Чернов из пятого «В».

— Видишь? — сказал Лапушкин. — Дим, если не хочешь, то и не отдавай, я ни за что не попрошу.

— Ладно, — сказал Димка. — Что я, мелочный — отдавать тридцать копеек. Рубль я бы ещё отдал, а про эти тридцать копеек даже не помню.

Лапушкин с друзьями пошли в кино, а мы с Родионовым решили погулять. Родионов повёл меня через какие-то дворы, по каким-то улочкам — о них я даже не знал. С ним хорошо было гулять, вот только он всё время боялся, что я с ним не долго гулять буду. Он три раза говорил: «Лёня, ты ещё не уходи. Ладно?» Если 6 он этого не говорил, я бы с ним до вечера гулял. А так расхотелось. Я сказал Родионову:

— Идём, провожу тебя, домой.

Я на всякий случай предложил ему строить штаб. Родионов ответил, что он тоже любит строить, только, может, вместо штаба лучше ракету построить и слетать на ней куда-нибудь.

— Родионов, — сказал я, — ты что, космонавт? Это же не реально. Мы же даже секрета горючего не знаем.

Меня что-то потянуло говорить так же, как говорил Параскевич.

Родионов ответил, что можно построить ракету, которой не понадобится горючее.

— Да брось ты! — сказал я. — Давай построим штаб, залезем в него, высунем стереотрубу и будем, как из блиндажа, наблюдать.

Родионов на это ответил:

— Хорошо. Но и ракету тоже. Ладно?

Мне не хотелось его обижать. Я ответил, что подумаю. Мы с ним попрощались у калитки. Родионов ушёл с опущенной головой. Наверно, он понял, что я не соглашусь строить ракету.

Я вспомнил о Толике Сергиенко и подумал, что хорошо бы его навестить. Славно с ним дружить было. Больше ни с кем у меня такой дружбы не получается. У нас всё было общее: и деньги на кино, и школьные завтраки. На переменках мы любили прогуливаться в обнимку. После того как Толик Сергиенко переселился на другую улицу, я попробовал прогуливаться в обнимку с Игорем Первушонком, но ничего не получилось. Я почувствовал: с ним не интересно. Да и Первушонку, видно, неловко было: он ёжился, когда я его обнимал за плечи. С этим Первушонком я чуть было не подружился, но он переехал в другой город.

Мне не терпелось поскорей увидеть Толика, и я не понимал, как это могло получиться, что я его так долго не навещал.

Улица, на которой жил Толик Сергиенко, была застроена новыми домами, и слева от неё был пустырь. Когда я подходил к дому Толика, я услышал, что на пустыре играют в футбол. «Пас! Пас!» — доносилось оттуда. Я пошёл на голоса и увидел играющих, и среди них был Толик Сергиенко. Я думал: представляю, как он обрадуется. И я стал ждать, когда Толик меня заметит, — вот сюрприз будет! Но Толик так увлёкся игрой, что долго меня не замечал, хоть мне и казалось, что он взглядывал на меня.

Наконец он меня заметил.

— Водовоз, привет! — крикнул он. — Ты что здесь делаешь?

Я ничего не успел ответить, а Толик уже побежал за мячом. Вот тебе на!..

Толик как будто забыл обо мне. А я стоял и делал вид, что мне интересно смотреть на игру. Глупо выходило.

Потом Толик опять взглянул на меня.

— Водовоз, — крикнул он, — что ты делаешь на нашей улице? — и опять побежал за мячом.