Как зелен огурец
цельно-малахитовый —
с утра до ночи дворец
занят волокитою.
От зари до зари
дело делают цари.
Ставят крестики и птички,
заполняют рапортички —
что обязан Мастер дать,
что принять и что продать.
И зевают с одури
Карлы, Павлы, Федоры,
а Людовики с Петрами
чешут спины скипетрами.
Антиохи и Титы
охают от скукоты.
От безделья окосев,
говорят величества: —
Мастер-На-Руки-На-Все
номинально числится,
как бы есть и как бы нет, —
в этих обстоятельствах
зря на службу в кабинет
ходит их сиятельство.
А еще, роняя кляксы
и окурками соря,
говорят, что не от Макса
худородных три царя.
Мол, нашел Агрипп премудрый
в армуаре под замком
мемуары про амуры
королевы с мужиком.
Те мастарды, говорят,
стали грядки ковырять,
и уже у них растет
даже спаржа — первый сорт!
От речей дворец гудит:
— Самого судьи Адьи
это юрисдикция!
Три монарха — фикция!
И какого мы рожна тут скучаем от пшена? Сатисфакция нужна, конфискация нужна, строго доискаться и — применить все санкции, и не очень цацкаться с теми самозванцами, а поправших принципы, ставших псевдопринцами — затравить зверинцами, исколоть трезубцами и внести презумпцию: спаржу их продукции отобрать и сожрать до последней унции. Это в нашей функции.
Никуда не денутся! Есть юриспруденция! Хоть Фемида и стара, зверь — не старушенция!
И доходит роптание оное через ухо всегда бессонное к самому, наверх, что на стыд, на грех — три царя незаконнорожденные завели дома огороженные, и невемо, по чьему почину, извлекают рыб из реки, шьют овчину, стреляют дичину, сеют злак и муку толкут, из муки пироги пекут, волокут не в казну Агриппову, а к столу, для гостей открытому. А кто гость у них? Говорят, жених, молодой, из земли отдаленной. А за кем? За царевной Аленой! А у ней, у молодой, с двух буренушек удой, значит — сыр и творог, со сметаною пирог, есть и редька, и лук, и укроп, и урюк, чего быть не могло у Агриппа самого. Раздувают сапогом в новой кузнице огонь, искры кверху кружатся, жаром пышет кузница, а жених промеж них из мехов пофукивает, молотком постукивает, по гвоздочкам цокает, неизвестно, что кует, улетают искры вверх, говорят, на четверг свадебку назначили, так ли все, иначе ли? Молодых венчает Влас, лысоват и седовлас, на цветы благословись! Так ли все, иначе ли, молодые веселы и в саду развесили пестрые фонарики.
Это он, это он, что Аленой утаен, — Мастер-На-Все-На-Руки! Так что дело первое: приготовить вервие и колодки на глотки, на ноги и на руки, да сильней завертывай, пусть как дерево трещит! К делу Мастера тащить. Ишь какой увертливый! Дом Аленин разобрать, а Алену разыграть в кости, что ли, в карты ли! Так цари закаркали.
Срочная получена
от Агриппа санкция,
палачу поручено
сторожить у карцера.
Но еще от канцлера
к Мастеру — дистанция.
Сказ тринадцатый
Завершаю свой сказ, грешный аз.
Идут толпою цесари
с дубинками в процессии,
с кривляками принцессами,
с поклонами, с присестами.
Аттилы и Людовики
несут цепей пудовики,
а Николаи Первые
шпицрутены и вервия,
чтоб Мастера вязать.
Ликуют их величества,
шипы корон колышутся,
несметное количество
колючек в небо тычется.
То — ящерами крючатся,
то — как паук с паучицей
шагают их колючества.
Что из того получится —
еще нельзя сказать.
Три царя спешили, шилом в кожу тыкали, шили, шили, шили сапоги бутылками. На открытом воздухе шили пару пятую, забивали гвоздики, прошивали дратвою, копчики откусывали, луковкой закусывали. Где царевна проживала — с огорода луковицы. А Алена пришивала на кафтаны пуговицы. А Влас-седовлас собирал травы на дорогу про запас от любой отравы,
А Иван все клевал молотком по наковальне. Самоходки он ковал, видом одинаковые. Две подковы беговые, номера сороковые мужикам на сапоги, а Алене на сапожки две с узорами дуги — тридцать пятый номер. Ножки в самой норме! Уж Иван заканчивал, силу в них накачивал. Заправлял в колесики медные волосики. Циркулю не верил, в две ресницы мерил. Пять карат на оси, аккурат как часы! Получилось мирово, за год не испортятся.
А Алена на него смотрит не насмотрится. Вот она, любовь-то!
Остается только пришурупить с толком, чтобы каждый сапог ровно шел, не кособок, и — летите, ноги, вихрем без дороги! Да успеют ли? Гляди — пыль до неба впереди!
Пылища поле застила
от царских ног топочущих,
идут грабастать Мастера
хвощей колючих полчища,
уже заметны издали
на них коронки сизые,
веревки вьются петлями…
Обуться-то успеют ли?
Валом валят — беда!
Два шурупа, два винта вёрткою отверткою — и как будто все обуты в беговые сапоги, разгоняйся и беги! Вот какая быстрота — мимо только пестрота! Все двенадцать каблуков поднялись до облаков, даже искры из подков! Сто ветров заговорило, что архангеловый глас. Раз — на радугу Гаврила, а за ним пустынник Влас.
Мир под радугою той — точно блюдо расписное, с океанскою, лесною и земною красотой!
Глаз не верит — удивлен и Ераст и Родион всей планиды облику.
И с Аленой об руку мчит Иван по облаку, как по зимнему ледку, и целует на лету! Это что — летание! Фигурное катание. Пять соделали колец, и расписались под конец, и встали солнцу под венец. И на веки вечные вот уж и повенчаны!
