Ко мне вернулось детство. Увы, только ко мне. Следующий поцелуй пришелся ровно по моим губам. Тонкие руки властно притянули моё слабо сопротивляющееся тело к себе. Сердце неловко забилось.

Очередное касание губ получилось отвратительно обоюдным.

Признаюсь, это не первое утро, когда я просыпалась с бьющей о затылок мыслью: «Что же ты наделала, бестолковая?» Каждая попойка с парнями или ссора с родителями служила причиной утренних самоистязаний. Да вот сегодняшнее её появление запомнилось особо сильно благодаря сжавшему живот стыду.

Но будем откровенны, случилось ли что-то плохое? Будем откровенны — случилось. Угораздило же! Целоваться на сеновале с варреном. С малолетним варреном!

«Женщина должна рожать детей», — уверяла матушка. Ох, если я продолжу вести столь распущенный образ жизни, то пророчествам суждено сбыться очень скоро. Сегодня поцелуи, а завтра что?

Прохрипел первый петух. Я поднялась на локтях и бегло осмотрела лежащее рядом тело. Увы, живое, иначе причин для беспокойства просто бы не нашлось — закопать и забыть. Затем я отодвинулась от спящего паренька, попутно ударяя себя по бестолковому лбу.

— Дурная, дурная, дурная, — в полголоса причитала я, нащупывая откинутую рубаху.

Юноша перевернулся во сне, показывая мне сильно выступающие лопатки. Стыд и срам, прикрылся бы хоть.

Какой, к бесам, срам? Сама хороша!

Взрослая барышня, учительница, с огромным сундуком опыта, а повела себя подобно девочке, обалдевшей от мальчишки, играющего на губной гармошке. Лис даже не соблазнял — сама поддалась. Нельзя же так, это неправильно.

Варрен протяжно зевнул, развернулся ко мне. Он приоткрыл глаза и тепло поздоровался, заодно интересуясь, чего я потеряла.

Мозги. Да только они давно плюнули на бестолковую хозяйку. Мозги и совесть. И честь. И осталась хозяйка покинутая, одинокая, забытая любыми разумными побуждениями.

— Что с тобой? — Лис ласково дотронулся до моей щеки. Я отпрыгнула от поглаживания и едва не навернулась с горы сена.

— Утренняя зарядка, — со всхлипом.

— Какая-то несуразная.

Лис начал собираться, безостановочно наблюдая за дергаными телодвижениями встрепанной ночной подруги.

— Какая есть, — обиделась я за несуществующую зарядку.

Второй петух прокукарекал чистым певучим голосом. Ему ответили разноголосые собратья. Вдалеке раздался перекрывающий петушиное пение отборный мат. Кричащий обещал поджарить бесполезных птиц на обед. Судя по интонации, «птицеубийцей» был дядя Болемысл, который орал на петухов ещё во времена моего детства. Любил он сие дело: орать да обещать.

Лис протянул мне разыскиваемые вещи. Я натянула их и только тогда почувствовала себя менее гадко. Но на груди ощущался любопытный взгляд пронзительно черных глаз, а губы до сих пор вспоминали ночные поцелуи.

— Я пойду, — неуверенно протянул Лис. — Ты, кажется, не настроена на общение.

— Твоя правда.

Парень отряхнулся от налипшей травы, сладко потянулся и шепнул мне на самое ухо:

— Слав, ты — чудо, честное слово.

После он исчез в темноте. Послышался скрежет дверей, но затем все звуки окончательно утихли. И только непрерывная ругань дяди Болемысла будила селян лучше любого петушиного крика.

А я долго разглядывала пустоту. В ушах стоял звон сотен колоколов. Хотелось выть.

Настолько всё было неправильно. И настолько всё выглядело верным совсем недавно. Всего лишь поцелуи, а как перевернули душу.

Бесова ночь. И во всем виновато моё желание «подыграть». Кстати, а что Лис поспешил спрятать за спину, когда узнал, что я не сплю? То ли прицепить на ремень, то ли положить в карман. Уж не это ли он выронил позднее?

Я опустилась на корточки, ощупывая пространство вокруг злополучного стога. Наконец, пальцы наткнулись на нечто холодное, твердое. Небольшой ножичек. Провела по рукояти. Столовый, простой ножик, коих много в любом доме. Правда, кончик этого был запачкан чем-то гладким и округлым, словно каплей застывшей смолы. Я хотела зажечь огонек, чтобы подробнее рассмотреть находку, но вспомнила, что могу поджечь сеновал, посему, не поднимаясь, выползла наружу. Коленки промокли — первая роса холодила босые ноги и ладонь, на которую я опиралась.

Вялое солнце поднималось безо всякой охоты. Будто зацепилось за верхушки елей и не сумело вырваться. Заря пылала, как зажженная спичка, охватывая всю деревню маленькими перебежками.

Я поднесла ножик к глазам.

Да, ничего примечательного. Хотя… Простым он был бы, если б не одно но — этот явно предназначался для какого-то ритуала. Лезвие оказалось окрашенным в ало-рыжий цвет — смешение той самой смолы и чьей-то крови. С вкраплением трав. Я принюхалась к оружию, по ноздрям ударил ядреный, похожий на навоз, запах асафетиды. Растения для изгнания нечистого из ведьмы. Если таким хотя бы поранить чернокнижника, то он навсегда лишится сил.

Вряд ли Лис принес нож, чтобы похвастаться.

Кто-то не только желал расквитаться со мной. Нет, он собирался оставить меня без волшбы. Сделать беспомощной. Или смоляная смесь должна была разрушить возможную связь между мной и какой-то вещью. В любом случае, не осталось сомнений, что предмет принадлежал Лису — ничего другого в сарае я не нашла.

Получается, я — везучий несостоявшийся мертвец?

Но зачем ему меня убивать?

В голове завертелась фраза: «Он на тебя плохо смотрит». Всемил добавлял ещё и то, что Лис открыто меня ненавидел. Ну да, вчера терпеть не мог, а сегодня выскользнул из теплых объятий.

Но компоненты для смеси собираются долго и муторно. Где Лис достал редкую асафетиду? В пределах Капитска, пожалуй, нашел бы, но уж точно не в лесах или здесь.

Я аккуратно дотронулась подушечкой пальца до острия. Великолепно наточено.

Выхода из сложившейся ситуации виделось два: первый заключался в показательном уничтожении юного убийцы; или же я могла притвориться, что никакого ножа нет. И просто проследить за дальнейшими действиями варрена.

Не просто же так он приперся ко мне с ножом?

Я брезгливо обтерла оружие о подорожник, сковырнула смоляную каплю и засунула его за пазуху.

Дома вовсю кипела жизнь. Братишка, нагруженный коромыслом, потирая красные глаза и чихая, нес от колодца воду; суетилась мама, спешила поскорее разлить свежее, ещё дымящееся молоко по кружкам. Попутно она замешивала тесто для капустного пирога. Лис спрашивал, не нужна ли помощь, но матушка только отфыркивалась.

Варрен радостно оскалился, завидев меня. Я тоже хотела улыбнуться, приставив к его горлу найденный «подарочек», но только мотнула головой и уселась на подоконнике, покачивая босыми пятками.

— Как спалось, дочурка? — спросила мама. — Как в детстве?

— Если бы… — горько отозвалась я.

— А на чердаке так хорошо, — хмыкнул заспанный князь. — Тихо, тепло. Никакой мошкары. Присоединилась бы к нам.

Он неоднозначно подмигнул.

— Ага, — выплюнула я, — вы б заодно всю деревню туда пригласили! Присоединиться!

С этими словами я, неловко взмахнув руками, вылетела из кухоньки прямо через оконный проем. Костлявая часть пониже спины неприятно заныла. Очевидно, падение показалось остальным нормальным явлением, потому как никто не побежал меня спасать. Всемил только удивленно вопросил:

— Что с ней такое?

— Не выспалась? — робко предположил братец.

— Может, и так. — Раздался самодовольный голос варрена.

Если бы я могла подняться и не рыдать от боли и хохота одновременно, то Лис недолго бы считался героем-любовником. Всего пара поцелуев! Что он возомнил?!

Увы, разливающийся по поверхности кожи синяк мешал спешным подъемам. Обратно влезла я только с третьей попытки и не без помощи язвительного братишки.

— Как прошел полет?

Я залепила Истору громкий щелбан.

Начиналось новое утро. Первое после окончательного падения. И если бы им считался только вылет из окна.