Моральный кодекс шона советует человеку не слишком бурно выражать свои добрые чувства, не кичиться своими хорошими поступками, которые должны идти из глубины души — только тогда они будут действительно свободными от всяких побочных намерений. Шона изливают любовь не в словах, а в делах, не выказывают ее принародно. У них нет места сентиментальности — чувству обезоруживающему, неискреннему, присущему слабым. Они не выдают свою привязанность поцелуями. Долг каждого мужчины — обеспечить защиту женщине и уважение старикам. Во время трапезы в своем доме мужчина всегда сидит ближе к двери, чтобы быстро выскочить из хижины по первому сигналу тревоги. Любовь отца измеряется тем, что он делает для наследников, как воспитывает их. И в этом есть резон: чем больше внимания к детям, тем крепче усваивают они моральные заповеди общины.

…Среди статуй, теснящихся в кабинете С. Роджерса, выделяется скульптура «Страдание» Джона Киканы. Человек с перекошенным от горя лицом взывает к сочувствию. Кикана живет в отдаленной деревне Русафи, в религиозной миссии. Он инвалид. Его волнуют нравственные, общечеловеческие темы. В своих произведениях раз за разом он пытается передать мучительность боли, борется за то, чтобы ее в нашей жизни было меньше.

— Не все молодые скульпторы тяготеют к работам с ясным социальным подтекстом, — говорит профессор Роджерс. — Некоторые ваяют или рисуют ради выражения чистой красоты, соприкосновение с которой тоже потрясает и очищает.

Несколько лет провел в Великобритании Мозес Гудса. Он вернулся на родину с убеждением, что в мире сейчас стало трудно жить и что молодежь, объединив усилия, может сделать нашу Землю лучше и безопаснее.

— Социальное для меня — в борьбе за прекрасное, — заявляет он. — Когда мы поймем, сколь прекрасна и уникальна наша жизнь, на планете станет спокойнее.

Как-то я наблюдал за работой Николаса Мукомберанвы в деревушке южнее Хараре. Он неистово обтесывал глыбу серпентина. Под учащенными ударами брызгала, рассыпаясь искрами, каменная крошка, из монолита, словно из сгустившейся в материю массы времени, из темной, не воспринимаемой конкретно вечности, проступали живые черты. Будто уловив мое настроение, Николас произнес:

— Человек кровно связан с временем. Он является из неизвестности и уходит туда же. Так почему он должен выделяться в природе, если, родившись на свет, когда-нибудь неминуемо расстанется с жизнью, незаметно и навсегда возвратится в неизвестность, которую мы зовем вечностью?

Он закончил свой труд, с легким вздохом положил резец на землю и откинулся назад.

Я воскликнул:

— Николас, это шедевр!

Он покачал головой:

— Нет, я не удовлетворен. Есть недостатки, которые могу увидеть только я сам.

Благодаря желанию выразить великие идеи свободы, стремлению к прекрасному не иссякают творческие силы скульпторов Зимбабве.

У каждой африканской маски своя конкретная задача. Маска может внушать страх, ужас, уважение, почтение или вызывать веселье, насмешку. Многое зависит от характера ее носителя и манеры ношения. Некоторые дозволено надевать только одному определенному человеку. Обычно маска — часть костюма, маскирующего личность танцора. Никто не обижается на его действия, которые могут быть даже оскорбительными, но не воспринимаются как личное оскорбление. Богу дозволено все.

Африканская маска — не примитивное переодевание, не маскарад, не средство сойти за божество — она сам бог, являющийся народу в своем истинном облике. Люди не должны узнавать знакомых, вдруг избранных посредниками невидимых существ, — иначе обряд пойдет насмарку.

Тайна носителя маски укрепляет его дух, усиливает воздействие ритуала. Когда судья на Западе надевает парик и мантию, это деперсонализирует его, отделяет личность от исполняемой роли судьи: приговор обвиняемому выносится уже не гражданином имярек, а обществом, представляемым им. Скрывшись за маской, человек как бы теряет слух: он не слышит приказов вождей, советов старших, которым еще вчера беспрекословно повиновался, просьб знакомых. Он становится выразителем каких-то более высоких объективных жизненных процессов, воли и велений высших сил.

В философском плане маска призвана продемонстрировать участие в одной и той же жизни существ живущих и давно ушедших, невидимых, она — временное пристанище, приют богов и духов, причем обиталищем является не только сама маска и одежды к ней, но и ряженый. В весь этот ансамбль вселяется божество, и, пока оно живет в маске, человек тоже пребывает в священном мире, являясь не самим собой, а богом, который действует за него. Маска дает возможность человеку не только отделять себя от окружающего мира, но и удаляться от мира сего к Богу, и личность его самого уже не имеет значения, ибо он исполняет социально значимый акт, важный для выживания всех.

Маска — спутник африканца на всех этапах жизни: при рождении, переходе от юности к зрелости, включении его в социальную жизнь, на смертном одре и похоронах. Она присутствует при искупительных и благодарственных молитвах, при обращении к умершим предкам, семейным духам и божествам. Ею пользуются при осуждении преступника, уплате вором компенсации, благословении полей, выражении благодарности за урожай, при обращении к предкам с просьбой спасти народ во время войн. Чтобы высмеять мелких преступников и лодырей, тоже пользуются ею. Увеселительные маски, маски-шуты безобидны, на них разрешается смотреть непосвященным, женщинам и детям.

У народов дан и гере в Кот-д’Ивуаре и Либерии маска высшего ранга изображает могущественного лесного духа, который выполняет функции судьи, законодателя, миротворца, принимает наиболее ответственные решения о войне и мире. В ее присутствии никто не отважится лгать. Все признают ее нейтральной, в каком-то смысле высшей нравственной инстанцией. В прежние времена дан и гере приносили ей в жертву пленников. Такого рода маски регулярно задабривают куриной кровью, пальмовым маслом и разжеванными орехами кола.

У маконде в Музде (Мозамбик) в улаживании тяжб и конфликтов участвовали судейские маски. Они скрывали судью как конкретную личность. Ни один человек не вправе судить других или самостоятельно принимать решение. Вся власть вершится от имени предков, и всякий приговор выносится от их имени. Камуфляж необходим и для того, чтобы не вспыхнула вражда между семьями судьи и осужденного.

Маска духа Великой Матери у тайного общества деа в тех же краях — идеализированный образ женщины. Она улаживает споры и особенно опекает новорожденных и детей в лесных школах. Ее миролюбивый характер оттеняется глубоким мягким голосом носительницы и спокойной музыкой, сопровождающей ее выход.

…В темном мохнатом костюме лихо ворвалась в круг маска-шлем бунду в гвинейской деревне народа менде близ границы с Кот-д’Ивуаром. Мне повезло, тайное женское общество санде решило изгнать злых духов из селения, как раз когда я там находился. Без бунду здесь не обойтись. Утонченные черты женского лица, высокий открытый умный лоб, изящная прическа — большая, как корона, коса над головой, поддерживаемая на макушке устремленным ввысь фаллосоподобным штырем (мысли о любви вечны в женской головке) — придавали женственность неподвижной деревянной маске. По преданию, эта птица — хранительница племени охотится на злых духов, покушающихся на спокойствие менде. Иногда бунду, которую почитает также соседний народ темне в Сьерра-Леоне, является на суд, чтобы разоблачить преступников или виновных в непристойном поведении. Для менде и темне эта маска сулит единение, удачу и успех.

Маски уважаемы. Психологически типичное отношение к ним описывает нигерийский писатель Чинуа Ачебе в романе «Стрела бога». «Когда вас посещает дух, носящий маску, вы должны умилостивить следы его ног щедрыми дарами», — поучает один из его персонажей.

У гио (Либерия) маски изображают предка-основателя, недавно умерших знатных людей, носят тотемический характер, воплощая свойства животного, подходящие к данному случаю. Маску ди кела в честь богини победы надевают, чтобы приветствовать победивших воинов. В маске толаге выступает сановник, в сопровождении старейшин разыскивающий преступника. Клуге — маска в образе шимпанзе или существа, соединяющего черты обезьяны и человека. Она появляется на празднике риса.