Холостяк в Мали, Бенине, Сенегале или другой стране на западе Африки — либо посмешище, либо объект особого внимания со стороны женского пола. В Африке каждая девушка мечтает побыстрее распрощаться со своим безмужним статусом, а холостой мужчина для нее — как тот же запретный плод с дерева познания для Евы. Холостяка обхаживают со всех сторон, особенно когда знают, что он и его семья могут выплатить свадебный выкуп.

— Девушки приходят к моим тетушкам и выпытывают: «Что с вашим Филибером? Он что, не хочет жениться? Или не может? Может быть, он — какой ужас! — импотент?» И все барабанят на одном тамтаме. Но я-то вполне нормальный мужчина. Откуда они только взяли, что умный холостяк и импотент — одно и то же? Я же не обязан каждой встречной доказывать свою мужскую силу. Что тогда обо мне будут думать? Моей дочери Шанталь четырнадцать месяцев. А они: импотент…

В течение трех лет он влюблялся трижды, и дважды разочарование оставило рубцы на его сердце. Первая девушка Филибера, восемнадцатилетняя Амината — секретарь-машинистка.

— Я честно предупредил ее: нашу дружбу должен одобрить твой отец.

Амината привела его к своему отцу. Тот после традиционно долгих взаимных приветствий сразу спросил:

— Итак, сын мой, ты влюблен в мою дочь? Ты в самом деле хочешь ее?

— Да, отец, иначе меня не было бы сейчас в твоем доме.

— Отлично! Тебя чем угостить — пивом или юкой (самогон. — В. К.)?

За юкой они быстро нашли общий язык. Вскоре Филибер устроил возлюбленную секретарем в министерство. Все шло вроде бы как по маслу, но вскоре Амината стала задерживаться на работе, гордо ссылаясь на то, что-де начальник дает ей, как лучшей работнице, ответственные сверхурочные задания перед окончанием рабочего дня. Бдительному Филиберу эти вечерние задержки и ночные отлучки вскоре надоели, и он порвал с «ударницей труда».

Вторую его девушку звали Фатимату. От нее и явился на свет плод их дружбы — Шанталь.

— На Фатимату я тоже решил жениться. Она чересчур слабохарактерна.

— В чем выражается слабость ее характера? — поинтересовался я.

Его рассказ был драматичен. Как-то мой друг сильно простудился и попал в больницу. Недели через две-три друзья, навещавшие его там, стали предупреждать: «Старик, послушай, тебе надо бросить ее». Оказалось, в отсутствие любимого Фатимату зачастила по пятницам на танцы.

— Я выписался из больницы и пошел тайком в дом, куда она была звана в тот вечер. Фатимату танцевала, тесно-тесно прижимаясь к партнеру. Тот тоже словно врос в нее, одной рукой обняв ее за шею, другую опустив значительно ниже талии.

И он последовал совету друзей: еще одна девушка была «снята с учета».

— Фатимату только девятнадцать, а она уже ждет второго ребенка. Без мужа. И Амината уже имеет двух детей от любимого шефа. Тому уже сорок пять или пятьдесят лет, — подводит Филибер первые итоги жизненного пути своих прежних пассий.

Теперь у него новая невеста, по имени Йоме. Портниха. Как водится, вся ее семья предупреждена о благих намерениях кавалера.

— Ей надо пройти испытание временем, которого не выдержали мои первые две подруги, — он рассуждает по пословице: «Мудрость приходит со временем, а глупость цепляется на всю жизнь».

Йоме, как и жених, не торопится замуж — видимо, проверяет свои чувства. А тем временем в двери Филибера стучатся новые претендентки.

— У отца я старший сын. Моя мать была его первой женой. Отец смотрит на меня как на главного наследника, и его тревожит то, что я еще не женат. Однажды он спросил меня:

«Почему в твоем возрасте ты не женат? Я дам тебе жену, хочешь ты этого или нет». — «Оставь меня в покое, отец, — ответил я. — Здесь у нас не будет с тобой согласия». Но, не советуясь со мной, он заплатил выкуп за Бландину, девушку в нашей деревне. Она, разумеется, не возражала. В один прекрасный день отец приказал мне явиться в Савалу.

Я поспешил к нему. Вхожу в хижину. Рядом с ним девица. Очень красивая. Он показывает на нее пальцем:

«Смотри, сынок, вот твоя жена! Нравится? Она, конечно, не учится в школе. Она неграмотная, но очень красивая, а красоту никакой грамотой не испортишь и не заменишь». В чем, в чем, а в женщинах отец, конечно, здорово разбирается: пол-округи — его жены.

Филибер взбунтовался, хотя в Африке вступать в спор со старшими, перечить им считается верхом невоспитанности и даже прегрешением, которое жестоко карается.

— Отец, не могу, — взмолился Филибер.

— Чего ты не можешь? — удивился мудрый старик.

— Могу, видимо, все, но эту девушку я не люблю.

— Не любишь этакую красавицу? Какая ерунда! Разве ты забыл заповедь: трава, которая по вкусу козлу, должна нравиться и козленку? Но я же тебе ее дарю! — изумленно, с возмущением воскликнул ошеломленный отец.

— А я говорю: нет, нет и нет. Что творилось!.. Девушка была тут же и слушала перепалку. Она не плакала, но вид у нее был унылый и рассерженный.

Отец Филибера не скрывал недовольства. Однако он был отчасти сам виноват: следовало бы прежде посоветоваться с сыном, чем платить выкуп.

Через четыре месяца отец прислал Бландину в Котону к Филиберу со всем ее скарбом. Как-то чуть за полдень Филибер прибрел домой со службы на тихий час, а невеста ждала его у входа.

— Добрый вечер! — невозмутимо поприветствовала она.

— Добрый вечер! Чего ты хочешь? — угрюмо бросил он в ответ.

— Я приехала.

— Приехала? Зачем?

— К тебе.

Лучше самого Филибера не расскажешь о его жизни: его язык красочен, а интонации — тем более.

— Мы вошли в комнату. Она уселась на кресло, не так, как нормальные люди, а как это они всегда делают — вдоль кресла, с ногами на подлокотнике, оголив их выше колен. «Сначала сядь по-человечески, а не как попало — тогда потолкуем», — буркнул я.

Она изменила позу, помолчала, потом вымолвила:

«Если ты недоволен, то можешь прогнать меня, но тогда пожнешь то, что посеешь».

Она намекала на чары своего отца. Ее отец — дока в гри-гри.

— У нас не знаешь, где и когда тебя заколдуют, — поясняет он. — Даже президентов опекают личные колдуны и знахари. С тех пор я в Савалу ни ногой.

Бландина, фыркнув, ушла к его бабушке в том же Котону и живет у нее уже год, ожидая, что Филибер передумает.

— Бабушка также недовольна, — жалуется мой друг. — Она ворчит, что я пренебрегаю обычаем, семьей, что я дурно поступаю. Мне наплевать на обычай. Я образованный человек. А для них нарушение обычая — кощунство. Отец был очень недоволен, потому что мой отказ от благодеяния — оскорбление. Он даже обещал проклясть меня. Но мои тетушки поспешили умолить его сменить гнев на милость. Мой отец — большой вождь. Двадцать лет он служил у французов, но живет по заветам предков. У него лишь один недостаток: слишком любит женщин. Сейчас он имеет, по крайней мере, десять жен в возрасте его детей. Я совершенно не согласен с полигамией отца. Он же в ответ одно: если петух не поет, то либо его унес ястреб, либо это курица. Я — не курица, но я против его действий в женском вопросе, против фетишей и засилья семьи.

Это было давно. Филибер женился, доказав, что он — петух. И не раз. Но сколько еще молодых африканцев регулярно попадают в похожие обстоятельства. И только наиболее упорные и отважные осмеливаются пойти против обычая многоженства.

Бирама, мой шофер в бытность мою в Мали, питал большую слабость к молодицам. Когда я присутствовал на каком-либо мероприятии, он ждал меня поблизости и вокруг нашей машины обязательно собирался целый хоровод. Девицы весело щебетали, кокетничали. Он что-то отвечал им на языке бамбара, по-свойски хлопал их по спине или ниже, а они радостно смеялись. Он славился среди них как большой джентльмен и сердцеед. Когда я предостерегал его: «Ох и нарвешься ты, друг ситцевый, на неприятности!» — он лишь таинственно улыбался и кивал в знак согласия. Иногда шутил: «Зачем, патрон, заранее думать о плохом?» Друзья и вся советская колония шутили: «Твой Бирама развесил свои… по всему Бамако». Но малый он был отличный, очень порядочный и надежный работник. С ним можно было прорваться в любое учреждение, на любое мероприятие. К тому же он любил моих детей.