Подготовка к шествию завершилась. Окончательный текст петиции был перепечатан на ремингтоне в пятнадцати экземплярах: 11—для отделов «Собрания», один — царю, два — министрам внутренних дел и финансов, один — Гапону. Свой экземпляр Гапон передал Рутенбергу, а он кому-то из английских корреспондентов [483]. Царь получил петицию вместе с письмом. Его реакция нам неизвестна. Но после доклада Свя-тополк-Мирского, передавшего петицию, царь записал в дневнике:
«8-го. Был вечером Мирский с докладом. Рабочие ведут себя спокойно, во главе какой-то священник-социалист» [484].
Министр внутренних дел, вернувшись ночью из Царского Села, сделал в своем дневнике следующую запись, характеризующую петицию:
«Она касается почти исключительно политических вопросов, между прочим, чтобы по воле народа был заключен мир и чтобы церковь была отделена от государства, чтобы был общественный контроль над правительством и т. д.; кончается тем, чтобы государь сделал все это, а не только говорил, чтобы он принял из рук самих рабочих их петицию,—„обещайся и поклянись, а то польется кровь“»[485].
В дневниковых записях императора и министра внутренних дел обнаруживается расхождение: 4 января Святополк-Мирский просил царя об отставке, так как утратил контроль над положением в столице, 8 января пытался убедить Николая II, что повода для беспокойств нет.
Расхождения не в дневниковых записях, но в содержании докладов министра, в том, чего он желал добиться. Правду Святополк-Мирский говорил 4 января, а 8 января пытался предотвратить кровопролитие и поэтому просил царя об отмене военного положения в столице[486]. Ему удалось убедить царя в том, чтб в городе восстанавливается порядок. Наш храбрый монарх, передав в Петербурге власть в руки военных и спрятавшись в Царскосельском дворце, поверил своему министру и впал в благодушие, но военного положения не отменил. Его государственный ум не уловил ничего серьезного в надвигавшихся событиях, ничто не склонило его на изменение принятых ранее решений.
Вечером 8 января в редакции газеты «Сын отечества» по инициативе А. М. Горького собрались радикальные литераторы, там же оказался гапоновец Д. В. Кузин, доставивший тексты петиции и письма Гапона Святополк-Мирскому. Все были взволнованы, они еще утром решили послать депутацию к князю П. Д. Святополк-Мирскому, чтобы поручиться за мирный характер предстоящего шествия[487] . Депутация предполагала просить правительство не стрелять в людей, а вступить в переговоры с представителями «Собрания». На другой день член депутации А. М. Горький писал от имени всех ее участников:
«Мы, нижеподписавшиеся, считаем своим нравственным долгом довести до сведения всех русских граждан и общественного мнения европейских государств следующее:
зная, что 9 января рабочие города Петербурга решили всей массой идти к Зимнему дворцу, для того чтобы, вызвав к себе государя, вручить ему программу общегосударственных реформ,
зная, что рабочие не имеют намерений придать своей мирной манифестации характера революционного, что у них еще сохранилась вера в силу и власть царя и надежда, что он доверчиво примет и выслушает их,
мы, нижеподписавшиеся, 8 января вечером отправились к министру внутренних дел с целью потребовать от него, чтобы он — во избежание кровавых событий — сделал распоряжение не выводить на улицы войска в день 9 января и дал бы рабочим возможность свободно говорить с их царем» [488].
В то время как Святополк-Мирского посетила депутация, о намерениях которой министру сообщили еще утром, он находился в Царском Селе с докладом у Николая II.
Не застав Святополк-Мирского, депутация переговорила с ожидавшим ее командиром Отдельного корпуса жандармов, товарищем министра внутренних дел К. Н. Рыдзевским и, ничего не добившись, почти ночью отправилась к председателю Комитета министров С. Ю. Витте. Депутация просила довести до сведения Николая II и министра внутренних дел о мирном Характере шествия рабочих, о необходимости допустить их к царю для передачи петиции. Они просили не Оказывать сопротивления народу увидеть своего государя, не отдавать приказ армии и полиции стрелять й людей. Витте ответил, что Святополк-Мирский и Николай Л располагают более точной информацией о положении дел, чем депутация, а он, председатель Комитета министров, бессилен что-либо сделать. По настоянию депутации Витте звонил Святополк-Мирскому и просил принять их, но министр отказался.
Депутация вернулась ни с чем, а через три дня, в ночь на 11 января, весь ее состав — А. В. Пеше-хонов, Н. Ф. Анненский, И. В, Гессен, В. А. Мяко-тин, В. И. Семевский, А. М. Горький, Е. И. Кедрин и Н. И. Кареев — был препровожден в Петропавловскую крепость, пощадили только старика К. К. Арсеньева, но позже арестовали и его.
КРОВАВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Утром 9 января все одиннадцать отделов «Собрания русских фабрично-заводских рабочих С.-Петербурга» построились в колонны и двинулись к центру СТОЛИЦЫ. Празднично одетые рабочие с женами и детьми во главе каждой колонны несли хоругви, кресты и портреты Николая П. Шествие напоминало крестный ход, люди пели молитвы и здравицы государю императору. Не заметить мирный характер шествия Могли лишь те, кто категорически не желал этого видеть.
Рабочие ремонтно-механической мастерской Путиловского завода, первый слева стоит П. М. Рутенберг, конец 1904 г.
Гапон, отслужив молебен о здравии царя в часовне Путиловского завода, шел во главе Нарвского отдел#. Его неотступно сопровождал начальник инструментальной мастерской Путиловского завода член партии со-циалистов-революционеров П. М. Рутенберг. У Нарв-ских ворот колонна рабочих, вооруженная царскими портретами, наткнулась на засаду. Кавалеристы с шашками наголо во весь опор двинулись на манифестантов и, разрезав колонну вдоль, промчались от головы до хвоста, развернулись и возвратились тем же путем на место. Устрашающий маневр не подействовал — рабочие продолжали движение вперед. Несмотря на очевидность происходившего, люди не верили, что в них будут стрелять.
Но залп раздался. Он прокатился и, замолкая, смешался с предсмертными стонами и проклятиями. Первыми упали те, кто нес хоругви, кресты и императорские портреты, задние, кто пошустрее, побежали к домам, оставшиеся прижались к земле. Стрельба прекратилась. Все, кто мог, поднялись, понимая, что надо спасаться. Тогда грянул второй залп... пауза... третий. Солдаты вели по людям прицельный огонь.
На окровавленном снегу остались кресты, хоругви, портреты и люди. Рутенберг помог Гапону выбраться из груды человеческих тел и укрыться во дворе, забитом людьми^ Раненые и здоровые метались по двору. Глаза людей помутились от страха. Они силились сообразить, что же произошло, за что в них стреляли...
После безрезультатной попытки спрятаться у рабочих за Нарвской заставой Гапон позволил Рутенбергу себя остричь и переодеть. Преобразившийся до неузнаваемости, он легко скрылся от полиции. Между тем колонны рабочих продолжали продвигаться к Зимнему дворцу. Тех, кому удалось прорваться к центру города, войска встречали на Невском, в Александровском саду, на Дворцовой площади. Там орудовала императорская гвардия.
«Я спросил одного придворного,— писал английский корреспондент Диллон,— почему сегодня без соблюдения формальностей убивают безоружных рабочих и студентов? Он ответил: „Потому, что гражданские законы отменены и действуют военные законы. Вас удивляет, что этого никто не знает, и удивление ваше естественно, но в России мы не можем смотреть на вещи, как смотрите на них вы в Англии. Прошлой ночью его величество решил отстранить гражданскую власть и вручить заботу о поддержании общественного порядка в. к. Владимиру, который очень начитан в истории французской революции и не допустит никаких бездумных послаблений. Он не впадает в те ошибки, в которых были повинны многие приближенные Людовика XVI, он не обнаружит слабости. Он считает, что верным средством для исцеления народа от конституционных затей является повешение сотни недовольных в присутствии их товарищей; но до сих пор его не слушали[489]»[490]. В Зимнем дворце привыкли считать, что со всеми, кто вне его, можно поступать как с бесправными рабами.
