«Нельзя теперь смотреть Ьа растлевающую, все усиливающуюся революционную пропаганду, особенно среди рабочих, с поверхностно-прямой точки зрения, а также нельзя забывать и вообще духа и запросов фабрично-заводских настоящего времени. (...) Пусть лучше рабочие удовлетворяют свое естественное стремление к организации для самопомощи и взаимопомощи и проявляют свою разумную самодеятельность во благо нашей родины явно и открыто, чем будут (а иначе непременно будут) сорганизовываться и проявлять неразумную свою самостоятельность тайно и прикровенно во вред себе и всему, может быть, народу. Мы это особенно подчеркиваем,— иначе воспользуются другие — враги России. (...) Одним словом, сущность основной идеи заключается в стремлении свить среди фабрично-заводского люда гнезда, где бы Русью, настоящим русским духом пахло, откуда бы вылетали здоровые и самоотверженные птенцы на разумную защиту своего царя, своей родины и на действительную помощь своим братьям-рабочим» [445].

После увольнения Зубатова руководство действиями Гапона директор Департамента полиции Лопухин поручил основателю русской школы филеров Е. П. Медникову, человеку, не способному самостоятельно руководить серьезным делом государственного значения. Для его характеристики приведу отрывок из письма Медникова от 30 июня 1905 года к Зубатову:

«Дорогой мой. Что творится на белом свете, уму непостижимо. Нужно иметь терпение, чтобы, не закрывая глаза, смотреть, видеть и молчать, молчать. Кажется, весь свет пошел кругом: вертится и вертится. Каждый божий день по несколько убийствов, то бомбой, то из револьверов, то ножом и всякими орудиями; бьют и бьют, чем попало и кого попало; за что-то и Шувалова (московский градоначальник, убит эсером П. Куликовским.— Ф. Л. ), ну, кому он что сделал дурного, никто этого не скажет. Так теперь свободно все стачки проходят и никаких арестов и в помине нет, а террористы палят и палят»[446] .

На всякий случай опальному Зубатову отправил несколько писем и Гапон. Он сообщал ему о трудностях организационных и финансовых, встретившихся при создании «Собрания» В письмах Гапон неизменно называл себя учеником Зубатова и обращался за разного рода советами [447].

Через десять дней после высылки Зубатова из столицы, 30 августа 1903 года на Выборгской стороне в доме № 23 по Оренбургской улице (дом не сохранился) в квартире № 1 открылась чайная-клуб. Деньги на оборудование клуба дал Департамент полиции. В сентябре Гапон написал устав нового общества, его долго обсуждали в клубе и, наконец, 9 ноября подали в Министерство внутренних дел. 15 февраля 1904 года Плеве утвердил устав, а 11 апреля новое общество под названием «Собрание русских фабрично-заводских рабочих в г С.-Петербурге» начало свою деятельность [448].

На первых порах мероприятия «Собрания» напоминали посиделки с песнями и танцами. 20 мая Плеве удостоился высочайшей благодарности, монарх одобрил действия министра внутренних дел, доложившего о «Собрании» как о гапоновской, а не зубатовской организации, состоявшей из рабочих, решивших преградить революционерам и интеллигентам путь в свою среду. Отрицательное отношение членов «Собрания» к интеллигентам помогло Гапону выполнить главное требование Департамента полиции — не допускать в рабочую среду агитаторов из революционных партий.

Следом за Выборгским отделом, выросшим из клуба на Оренбургской улице, образовались Василеостров-ский и Нарвский отделы. В июне Нарвский отдел насчитывал 700 человек. А к ноябрю 1904 года работало одиннадцать отделов «Собрания» в Петербурге и один в Сестрорецке, они объединяли около 10 000 рабочих.

Правление «Собрания» выбрали в апреле. В него вошли И. В. Васильев — председатель, Д. В. Кузин — секретарь, А. Е. Карелин — казначей, Н. М. Варна-шев — председатель Выборгского отдела и еще несколько человек. Гапон в правление никогда не входил. Четверо основных членов правления, перечисленных выше, составляли «Штаб» (так назвал это объединение активный член «Собрания» И. Я, Павлов), или «Тайный комитет» (так назвал его Гапон). Связи Гапона с «Тайным комитетом» поддерживались через Кузина.

«Тайный комитет» сформировался из умных, решительных людей. Кузин и Карелин состояли в социал-демократической партии, Васильев и Варнашев были беспартийными [449]. Их расхождения с Талоном начались сразу же, весной 1904 года. Штабные потребовали от него разрыва с Департаментом полиции. Гапон юлил, изворачивался, но требования этого не выполнил. Тогда рвать с хозяевами он не хотел и не мог. Для Гапона разрыв означал неминуемый конец карьеры. Приведу отрывок из воспоминаний члена «Собрания» И. Я. Павлова, дружившего с Карелиным и хорошо осведомленного об обстановке в «Штабе»:

«(...) всем, не знавшим организацию, на вид бросался прежде всего Гапон. На самом же деле Гапон далеко не играл той роли, какая ему приписывается. Душою всего дела были супруги К. (Карелины.— Ф. Л. ); к ним непосредственно примыкали: Х-в (Харитонов.— Ф. Л.), Я. И-в (Иноземцев.— Ф. Л.) и др.— это была прямая оппозиция Гапону вплоть до 9-го января.

К названным лицам тяготели, как к своим товарищам рабочим, почти все заметные рабочие организации («Собрания».— Ф. Л. ) (...) Между тем никому неизвестные, никем не признанные, эти рабочие, вернее, группа рабочих, безусловно держали Талона в руках. Самым глубоко преданным Г апону был Васильев, и он скоро совсем подпал под влияние Талона, чему никто не противодействовал,— до того это было неважно; затем и Кузин тоже тяготел сюда же, но и это не имело значения, потому что главное ядро было солидарно.

Гапон видел это и вначале не пытался бороться, но уже в конце 1904 года ему, очевидно, надоело находиться в зависимости от этой группы, и он стал подготавливать почву, чтобы освободиться, развязать себе руки. Оппозиционная группа, в свою очередь, видела, что Гапон хочет выскочить из-под ее опеки, и также готовила почву или связать Талону руки еще крепче, или совершенно изолировать его от дел» [450].

Член правления и председатель Выборгского отдела «Собрания» Н. М. Варнашев писал:

«Оппозиция, так назову Карелина с компанией, одним своим появлением создала совершенно иную атмосферу. Мозг заработал напряженнее, и пульс усилил темп.

Благодушествование за чаепитием, чтение газет и вообще все темы разговоров приняли иной характер, и аборигены «Собрания», внимая речам и разговорам «варягов», незаметно для себя изменили своим чувствам и мыслям, что особенно отражалось на русско-японской войне. Патриотическое чувство сменила критика, а через некоторое время значительная часть членов уже рассматривала текущую войну как просто авантюру правительства. Сказать кратко и точно — «Собрание» левело, не исключая и Талона. Насколько этот сдвиг влево можно отнести к личным убеждениям Гапона, я, не желая гадать, судить не буду, но одно несомненно, что вести какую-либо свою линию, не считаясь с оппозицией, было невозможно» [451].

Гапон не имел убеждений и не левел, он просто приспосабливался к менявшейся ситуации и старался удержаться на поверхности.

Департамент полиции регулярно получал от Гапона доносы о состоянии дел в «Собрании». В них он лгал самозабвенно, лгал мастерски, и ему верили — от него слышали только то, что желали услышать. Его следует считать лжецом талантливым. Благодаря этому своему дару Гапон, утаив от хозяев много принципиально важного, заслужил у них редкостное доверие. В Департаменте полиции и Градоначальстве не знали об истинных настроениях рабочих, о положении, которое занимал в «Собрании» Гапон. Хозяева были уверены, что от него зависело все, что он полновластный кормчий их детища. Агенты наружного наблюдения доносили в Департамент полиции, что «Собранием» руководит священник Пересыльной тюрьмы Г. А. Гапон. Им так казалось, потому что к работе Правления и «Тайного комитета» они доступа не имели.