Молодой царь перестал пугаться собственной тени, он показывался среди людей, улыбался. Вся полицейская Россия знала, кому принадлежала эта заслуга, знал это и Судейкин и считал себя обиженным.

«Ему,— писал Л. А Тихомиров,— которого не хотели выпускать из роли сыщика, постоянно мерещился портфель министра внутренних дел, роль всероссийского диктатора, державшего в своих ежовых рукавицах бездарного и слабого царя. Разлад между радужной мечтою и серенькой действительностью оказался слишком резок. Судейкин всеми силами старался разрушить такой «узкий» взгляд на себя и настоятельно добивался свиданий с царем. Толстой, напротив, употреблял все усилия не допускать его до этого. И действительно, Судейкин во всю жизнь так и не успел получить у царя ни одной аудиенции, не был даже ему представлен Толстой на этот счет — человек ловкий и на своем поставить умел. Судейкин из себя выходил, но ничего не мог сделать, постоянно наталкиваясь на неведомую руку, оттиравшую его от царя. «Если бы мне увидеть государя хоть один раз,— говорил он с досадой,— я бы сумел показать себя, я бы сумел его привязать к себе». И он ненавидел Толстого всеми силами души» [316].

Написанное Тихомировым о Судейкине со слов С. П Дегаева превосходило изучившего своего патрона, подтверждается и другими вполне авторитетными источниками. Позже читатель убедится, сколь поразительно одинаковы грезы жандармского подполковника и священника Петербургской пересыльной тюрьмы Г. А Гапона, мечты малограмотных тще-славцев, решивших, что лишь они в состоянии научить царей управлять государством и спасти Россию от неминуемой гибели,— достаточно появиться перед царем и раскрыть ему глаза, а уж он обласкает, приблизит и одарит.

На иерархической лестнице подполковник Судейкин занимал скромную ступеньку, на которой толпились многие. В Табели о рангах она соответствовала VII классу, что раздражало его и возмущало,— отчего так несправедливо к нему начальство? [317]

По традиции русского двора докладывать царю, иметь у него аудиенцию полагалось лицам в ранге не ниже IV класса, поэтому претендовать на внимание монарха жандармский подполковник не имел никаких оснований. Президенту Академии наук, министру внутренних дел, действительному тайному советнику (предпоследняя ступенька) графу Д. А. Толстому даже при желании не так просто было устроить сыщику аудиенцию в Зимнем дворце. Возвышения Судейкина побаивались многие, даже министр. Судя по всему, Судейкин это понимал.

Приведу описание одного из поразительных замыслов-грез провокации, рождавшихся в голове Судейкина: «По этому плану Дегаев должен был выстрелить Судейкину в левую руку во время прогулки его в Петровском парке и скрыться на лошади, приготовленной заранее самим же Судейкиным; а во время болезни последнего от этой раны должно было последовать, согласно замыслу Судейкина и Дегаева, убийство министра внутренних дел графа Толстого» [318].

Известно, что Толстой панически боялся быть убитым Он не доверял энергичному, преуспевающему юристу Плеве, назначенному директором Департамента полиции благодаря покровительству М. Т. Лорис-Меликова, злейшего врага графа Д А. Толстого. Но дела в Департаменте полиции шли хорошо, и министр не мог заменить Плеве на другое лицо. Стараниями Окладского, Меркулова и Дегаева в Зимний дворец, а вернее в Гатчину, начало возвращаться спокойствие. За решетку попало такое количество революционеров, что, казалось, уже некому бросать бомбы. Престиж ведомства, возглавляемого Вячеславом Константиновичем Плеве, стремительно рос в глазах монарха. Директор Департамента примерял себя к роли министра, ему казалось, что Судейкин с Дегаевым старались для него освободить кресло [319]. Когда же план убийства Толстого приобрел огласку, Плеве не только удалось удержаться в правительству, он смог даже возвыситься. Судите сами, перед вами послужной список В. К. Плеве:

1881—1884 годы — директор Департамента полиции,

1884—1894 годы — сенатор, товарищ министра внутренних дел,

1894—1899 годы — государственный секретарь,

1899—1902 годы — статс-секретарь; министр Финляндии,

1902—1904 годы — министр внутренних дел.

Через 21 год после разгула поддержанной им дегаевщины Плеве будет убит при участии провокатора Азефа именно так, как желал когда-то сам устранить Толстого. Не покровительствуй Плеве дегаевщине, быть может, не появился бы и Азеф. Бомба Е. С. Сазонова, направленная Азефом, прервала жизнь В. К- Плеве, этого полицейского исчадия, ведавшего, что творит, лишь не ведавшего, чем дело рук его ему обернется. Судейкина же он ненавидел, потому что боялся, а не бояться его он не мог, слишком хорошо знал директор Департамента полиции своего подчиненного. Позже он мстил ученикам Судейкина за свой страх перед их учителем.

С. П. Дегаев, будучи человеком бесспорно умным (все, кто оставил о нем воспоминания, в один голос отзываются именно так), наблюдательным и склонным к анализу происходящего, летом 1883 года пришел к мысли о том, что, как бы ни развивались события, они могут иметь для него неизбежно трагическое завершение. Он постепенно понял, в какую бездну позволил себя затянуть. Бежать от революционеров и полицейских Дегаев не решился, понимая, что Судейкин сумеет организовать погоню, от которой не укрыться. Инспектор охранки сделал бы все, чтобы настигнуть беглеца, знавшего слишком много о своем начальнике. Революционеры тоже не сидели бы сложа руки, Дегаев и это превосходно понимал.

Уже весной 1883 года в столичных кружках начали поговаривать о том, что в центре «Народной воли» действует правительственный агент. Иначе чем можно объяснить небывалый поток провалов? Рано или поздно народовольцы неминуемо обратили бы свои взоры на Дегаева, и тогда расправа была бы неизбежна [320]. Незадолго до этого были безжалостно казнены три провокатора: А. Жарков, С. Прайма и Ф. Шкряба [321]. Но еще большая опасность исходила от Судейкина. Чувствуя свою силу, Судейкин в общении с Дега'евым дошел в откровениях до цинизма. Дегаев понял, что как только Судейкин выжмет из него все, то, потеряв к нему интерес, любыми путями избавится от ненужного соучастника и свидетеля. Тому немало примеров в истории русской политической полиции, и один из них мы находим в практике сотрудничества Дегаева с Судейкиным.

В Департаменте полиции был «видохнувшийся» шпион П. Георгий Порфирьевич предложил Дегаеву его разоблачить перед народовольцами и убить. «Конечно,— говорил Судейкин,— жалко его. Да что станете делать? Ведь нужно же вам чем-нибудь аккредитовать себя, а из П. все равно никакой пользы нет»[322]. Шпион П.— М. А. Помер (Поммер) был женат на родной сестре Л. А. Тихомирова [323]. Помера не дали убить — за него заступился начальник Московского охранного отделения А. С. Скандраков, пользовавшийся особым расположением Плеве.

Судейкин выдавал революционерам не только «выдохнувшихся» агентов. Если агент работал на другого полицейского чиновника и Судейкин, зная о нем, не мог пользоваться его услугами, то участь такого агента была предрешена, ибо все сведения о революционерах должны идти к директору Департамента полиции только через него. Так думал и так поступал Георгий Порфирьевич Судейкин, и Дегаев это знал. Нервы провокатора разрушались от частых свиданий с инспектором охранки и постоянного общения с народовольцами, от преступного цинизма Судейкина и чистых помыслов революционеров, от непокидающего животного страха и раздвоения. Он видел, как по его доносам уходили в небытие «друзья по партии», как их перемалывала запущенная им мясорубка. На роль гробовщика «Народной воли» у него перестало хватать сил, ему мерещилась холодная сырость собственной могилы. Дегаев понимал, что пора что-то предпринимать, и не мог ни на что решиться, никакого выхода он не видел...