К сожалению, цитируемые воспоминания Варнашева грешат неточностями в изложении событий и датировке, поэтому к ним следует относиться с осторожностью. Известно, например, что промежуточный вариант петиции читали на сходке членов «Собрания» уже 5 января. На другой день утром под ней стояло более семи тысяч подписей. В. Я. Богучарский в редакционных примечаниях к воспоминаниям И. Я. Павлова, опубликованным в журнале «Минувшие годы», писал: «Петиция действительно нуждалась в изменениях, но ввиду того, что под ней уже были собраны подписи рабочих, NN (В. Я. Богучарский.— Ф. Л.) и его товарищи не сочли себя вправе вносить хотя бы и самые малейшие в нее изменения. Поэтому петиция была возвращена Гапону (на Церковную, 6) на следующий день (7 января) к 12 ч. дня в том самом виде, в каком она была получена от Гапона накануне»[474].

7 января утром из Царского Села пришло сообщение, «что по высочайшему повелению Петербург объявляется на военном положении» и, следовательно, высшая власть в столице передается военным [475]. Вечером того же дня на совещании у Святополк-Мирского «по этому вопросу были высказаны отрицательные соображения, и предлагавшегося объявления военного положения не последовало» [476].

8 января утром солдатам Петербургского гарнизона и прибывшему из провинции подкреплению раздали боевые патроны. Об этом стало известно в городе, и жители пришли в беспокойство. Все знали, что готовится мирное шествие. Рабочие хотели идти к царю с одной целью — передать петицию. Но все знали, что боевые патроны предназначены не для забав. Город превратился в военный лагерь, разделенный на восемь частей. Все распоряжения исходили от главнокомандующего Петербургским военным округом вел. кн. Владимира Александровича. Он приказал «стрелять по усмотрению» и поручил руководство действиями командиру Гвардейского корпуса князю С. И. Васильчикову.

В этот день не вышло ни одной газеты, кроме «Ведомостей градоначальства» и «Правительственного вестника». В них появилось следующее объявление:

«Ввиду прекращения работ на многих фабриках и заводах столицы С.-Петербургский градоначальник считает долгом предупредить, что никакие сборища и шествия таковых по улицам не допускаются, что к устранению всякого массового беспорядка будут приняты предписываемые законом решительные м-еры. Так как применение войсковой силы может сопровождаться несчастными случаями, то рабочие и посторонняя публика приглашаются избегать какого бы то ни было участия в многолюдных сборищах на улицах, тем самым ограждая себя от последствий беспорядков»[477]. Это объявление, напечатанное в виде плакатов, было расклеено на всех видных местах города.

Об угрозе беспорядков 9 января 1905 года, и тем более расстрела, мемуаристы выражают свое мнение по-разному. Точки зрения их прямо противоположны. Одни были уверены, что ни волнений, ни тем более стрельбы не будет, другие, наоборот, понимали, что по ним будут стрелять, но сделать уже ничего не могли.

Правительство, как оно утверждало впоследствии, противилось шествию, опасаясь политических выступлений со стороны революционных партий, не зная или не желая знать, что никаких выступлений, кроме мирной демонстрации, не только не готовилось, но и не замышлялось. Непонятно, почему столь трудно скрываемый факт оказался неизвестным правительству при такой гигантской машине политического сыска. Предположение Лопухина о возможном политическом выступлении революционных партий 9 января следует рассматривать как попытку оправдать действия властей. Могут ли быть оправданы такие ошибочные предположения? Позже высказывались подозрения о сговоре петербургских фабрикантов и военных, решивших таким кроваво-провокаторским способом покончить с ненавистными легальными рабочими организациями. Достоверными подтверждениями этого предположения мы не располагаем.

Днем 8 января у Святополк-Мирского состоялось совещание, на котором присутствовали министры финансов и юстиции, товарищи министров, директор Департамента полиции, столичный градоначальник и жандармские чины. Среди других поднимался вопрос об аресте Гапона, на что Фуллон заявил о невозможности его осуществления, так как Гапона охраняют более двухсот рабочих [478]. В архиве Департамента полиции сохранились документы, подтверждающие это намерение властей. Приведу текст одного из них:

«Препровождая при сем отношение на имя коменданта [Петропавловской] крепости от 8-го сего января за № 181, имею честь просить ваше превосходительство не отказать в распоряжении о личном задержании священника Георгия Гапона и о препровождении его для содержания в С.-Петербургской крепости.

Товарищ министра внутренних дел, заведующий полицией, свиты его величества генерал-майор Рыдзевский.

И. д. директора Зуев» [479].

8 января Гапон для полиции был недосягаем, он непрерывно менял адреса, его надежно охраняли рабочие [480]. Благо, что Гапона не смогли арестовать. Арестованный Гапон оказался бы для правительства страшнее свободного. Рабочие безусловно попытались бы его освободить... Искренне не желая пролития крови и предчувствуя возможное протне»' действие правительства, а быть может, имея надежьые сведения от своих коллег по Департаменту полиции, Гапон направил Николаю II и Святополк-Мирскому следующие письма:

«Государь!

Боюсь, что твои министры не сказали всей правды относительно настоящего положения вещей в столице. Весь народ, веруя в тебя, бесповоротно решил пойти мирно завтра к 2-м часам дня на Дворцовую площадь, чтобы высказать тебе свои нужды. Если ты, колеблясь душой, не явишься перед своим народом, то вера в тебя поколеблется и нравственная связь между тобой и народом твоим порвется, так как неповинная кровь ляжет между тобой и русскими людьми.

Явись же завтра перед своим народом! Будь с мужественной душой! Прими челобитную! Я, как представитель «Собрания рабочих», мои верные соратники-товарищи рабочие гарантируем неприкосновенность твоей личности.

Священник Георгий Гапон» [481].

«Ваше превосходительство!

Рабочие и жители г. С.-Петербурга различных сословий желают и должны видеть царя 9 января 1905 г. в 2 ч. дня на Дворцовой площади для того, чтобы выразить ему непосредственно свои нужды и нужды всего русского народа. Царю нечего бояться. Я, как представитель «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. С.-Петербурга», и мои сотрудники-товарищи рабочие, даже все так называемые революционные группы различных направлений, гарантируем неприкосновенность его личности. Пусть он выйдет как истинный царь с мужественным сердцем к своему народу и примет из рук в руки нашу петицию. Этого требует благо его, благо обывателей Петербурга и благо нашей Родины.

Иначе может произойти конец той нравственной связи, которая до сих пор существует между русским царем и русским народом. Ваш долг, великий нравственный долг перед царем и всем русским народом немедленно, сегодня же довести до сведения его импе раторского величества как все вышеизложенное, так и прилагаемую здесь нашу петицию.

Скажите царю, что я, рабочие и многие тысячи русского народа мирно, с верой в него решили бесповоротно идти к Зимнему дворцу. Пусть же он с доверием отнесется на деле, а не в манифесте только, к нам.

Копия сего как оправдательный документ нравственного характера снята и будет доведена до сведения всего русского народа.

8 января 1905 года.

Священник Г. Гапон» [482].

Необычность формы и содержания этих писем, отправленных священником Петербургской пересыльной тюрьмы Всероссийскому императору и министру внутренних дел, можно объяснить самонадеянностью их автора и страхом перед предстоящими событиями.