Одновременно с Рачковским на тех же территориях, где он чувствовал себя уверенным хозяином, действовали агенты наружного и внутреннего наблюдения, подчиненные Особому отделу Департамента полиции и тщательно скрываемые от руководителя заграничной охранки. Быть может, он и знал о существовании соперников...

В первый раз карьера действительного статского советника Рачковского прервалась в 1902 году, когда он написал вдовствующей императрице Марии Федоровне, что ее сын Николай II пригласил в Россию спирита и гипнотизера Филиппа и его влияние на императора может иметь отрицательные последствия. Монарх возмутился наглостью полицейского чиновника, и министр внутренних дел В. К. Плеве отправил талантливого сыщика в отставку.

Место Рачковского получил его злейший враг начальник Особого отдела Департамента полиции Л. А. Ратаев, прибывший в Париж в ноябре 1902 года. Плеве считал Ратаева «слишком светским человеком» для работы в политическом сыске [245].

«По моей долголетней службе,— докладывал 28 января 1903 года Ратаев директору Департамента полиции А. А. Лопухину,— я сразу понял, что способы ведения дела моим предшественником значительно устарели и совершенно не приспособлены к современным требованиям Департамента. Как я уже писал, наиболее слабым пунктом оказалась Швейцария, а между тем я застал момент, когда центр и даже, можно сказать, пульс революционной деятельности перенесены именно туда. На меня сразу посыпались из Департамента запросы по части выяснения различных лиц в Швейцарии, а у меня, кроме чиновника Женевской полиции, под руками не было никого» [246]. Новый начальник, как водится, осуждал деяния своего предшественника.

Ратаев работал в Департаменте полиции почти с его основания, он участвовал в вербовке Азефа, через его руки прошла вся центральная секретная агентура. Благодаря Азефу Ратаев знал обо всем, что происходило в рядах социалистов-революционеров и других партий, поскольку регулярно проводились совместные конференции революционных и оппозиционных партий. По этой части у Ратаева складывалось все благополучно, и он занялся реорганизацией сыскных групп в Европе. Ему удалось подчинить себе почти все самостоятельные центры русской полиции на Балканах, в Галиции, Силезии, Прусской Познани и Берлине. Зарубежная агентура под управлением Ратаева работала вполне удовлетворительно.

Но вдруг произошли одно за другим убийства всесильного министра внутренних дел Плеве и генерал-губернатора Москвы вел. кн. Сергея Александровича, увольнение директора Департамента полиции Лопухина и последовавшее за ним назначение Рачковского чиновником особых поручений Министерства внутренних дел, а затем вице-директором Департамента полиции по политической части. Все преобразования Ратаева, по мнению Рачковского, сразу оказались вредными и ошибочными, подлежавшими немедленной отмене. Его пребывание на посту руководителя Заграничной агентуры закончилось 1 августа 1905 года увольнением в отставку без объявления причин.

Место Ратаева занял А. М. Гартинг, бывший провокатор, трудившийся с Рачковским еще над созданием Заграничной агентуры, его правая рука и личный друг. Он оказал неоценимую услугу начинающему Рачков-скому постановкой внутреннего наблюдения в Париже и серией наглых провокаций во Франции и Швейцарии. Человек недалекий, уступавший умом и знаниями своим предшественникам, действительный статский советник, кавалер многих российских орденов, кавалер ордена Почетного легиона, Гартинг, наверное, долго бесчинствовал бы в Европе. Но в начале 1909 года В Л. Бурцев, ознакомившись с документами, предоставленными ему бывшим сотрудником Особого отдела Департамента полиции Л. П. Меньшиковым, напечатал во французских газетах статьи с неопровержимыми доказательствами провокаторского прошлого главы российского политического сыска в Европе. Бурцев легко убедил читателей, что эмигрант Гекельман-Ландзен, разоблаченный провокатор, приговоренный в 1890 году французским судом к пяти годам тюремного заключения за подстрекательство, и Гартинг одно лицо.

Социалист Ж. Жорес сделал запрос правительству о существовании русской политической полиции во Франции. Премьер-министру Ж. Клемансо пришлось ответить, что деятельность любой иностранной полиции во Франции будет запрещена немедленно. Заграничной охранке пришлось перейти на нелегальное положение, не могла же она прекратить свое существование, да и правительство Клемансо не желало этого. Ей просто пришлось осторожнее действовать.

После разоблачения Гартинга в Париж поздней осенью 1909 года прибыл статский советник А. А. Красильников. Его приезд Департамент полиции завуалировал официальным поручением Министерства иностранных дел осуществлять связь с местными властями и консульскими чиновниками. Формально Красильников Заграничной агентурой не руководил и сумел вести дело так, чтобы деяния политической полиции не всплыли наружу. Улеглись страсти, о Гартинге и обещании Клемансо перестали вспоминать, но руководителю заграничной охранки приходилось туго — его шантажировали сами агенты. Под угрозой разоблачительного скандала они требовали денежных прибавок. Для их усмирения приходилось прибегать к помощи префекта парижской полиции.

Понимая, что факт существования русской политической полиции во Франции может в любой момент быть предан огласке, Красильников решил замаскировать Заграничную агентуру вывеской «Справочного бюро Биттер-Монен», принадлежавшего французскому гражданину. Агенты наружного и внутреннего наблюдений русского политического сыска формально числились служащими Биттер-Монена, а жалованье им исправно платил Департамент полиции.

«Центр всей организации находился в Париже,— вспоминал известный эсер Е. Е. Колосов (псевдоним — Э. Коляри),— на улице Гренель, при русском посольстве. Однако, наученная горьким опытом, русская тайная полиция не рисковала дело заграничного розыска ставить от своего собственного лица. Правда, она была фактическим хозяином всего дела, она щедро обеспечивала каждого агента и возмещала все его служебные расходы, но от ответственности формальной за всю организацию она уклонялась. Она предоставляла этим детективам называться, как им угодно,— «делегатами», «комиссарами», просто чиновниками,— но только не агентами на русской службе» [247]. Колосов вспоминал, как один из «служащих» Биттер-Монена покупал письма эмигрантов у почтовых служащих для перлюстрации [248]. Камуфляж охранки под фирму Биттер-Монена не уменьшил беспокойства Красильникова. Все недовольные, недобросовестные и ленивые агенты, получив нагоняй от своих фактических хозяев, обращались к эмигранту В. Л. Бурцеву и предлагали купить имевшиеся в их распоряжении документы русского политического сыска, но у него не всегда находились требуемые деньги. Тогда сыщики шли к газетчикам...

Красильников в ожидании новых разоблачений предложил Департаменту полиции отказаться от услуг Биттер-Монена и открыть «частное бюро» во главе со старейшим агентом заграничного сыска, проработавшим в нем тридцать два года, Генрихом Бинтом и старшим агентом Садібденом. Из тридцати восьми сотрудников Биттер-Монена он отобрал для перевода в «частное бюро» четырнадцать лучших филеров. «Частное сыскное бюро» приступило к работе в 1912 году и сразу же столкнулось с неожиданной трудностью — Бурцев, сумевший завербовать нескольких бывших сыщиков, оказался существенной помехой для русской агентуры. «В Париже Бурцев ныне проявляет усиленную деятельность,— писал Красильников в Петербург,— стараясь выслеживать ведущиеся наблюдения и устанавливать наблюдательных агентов, для чего сподвижник его, Леруа, и другие специально обходят улицы кварталов, где проживают эмигранты» [249] . Бурцев организовал своего рода контрразведку, действовавшую достаточно эффективно. Вместе с Л. П. Меньшиковым и бывшим сотрудником Варшавской охранки М. Е. Бакаем Бурцеву удалось разоблачить Азефа, Гартинга, Жученко и многих других провокаторов. Бурцев представлял ощутимую угрозу для заграничной охранки. Гартинг пытался выдворить его и Бакая из Парижа, Красильников постоянно жаловался в Петербург на свои неудачи из-за стараний Бурцева. Последний глава зарубежной агентуры вздохнул с облегчением лишь осенью 1914 года, когда Бурцев выехал в Россию.