— Вот-вот, — подхватил Жан-Марк, — другим помогаю, а сам…

— Да что ты можешь знать? Дождись результатов! Будем надеяться, что ты не нарвешься на слишком придирчивого экзаменатора…

— С тем, что я навалял в работах по гражданскому и торговому праву, самый снисходительный экзаменатор будет просто обязан завалить меня. Нет, все пропало, я это чувствую. Придется пересдавать в октябре, а до тех пор заниматься как проклятому!

— С Валери под боком? — съязвил Жильбер.

Жан-Марк не стал отвечать. Мерный шум мотора отдавался у него в голове. Он вдруг с удивлением осознал, что больше не радуется этой их вылазке, о которой так долго мечтал. Приближение некоей даты меняло все его планы, искажая реальность. Неважно, что они с Жильбером были едины в мнениях касательно многих важных в этой жизни вещей — женитьба-то грозила одному Жан-Марку! Еще три недели! Он тратил последние мгновения свободы с расчетливостью скупца, пребывающего в трагической уверенности скорого и неизбежного разорения. Он не только не чувствовал счастливого нетерпения жениха, но — напротив — воспринимал все происходящее с тоской и ужасом. Наверняка большинству мужчин знакома эта предсвадебная тревога. Он — такой же, как все. И как все, он привыкнет, смирится. Возможно, даже станет, в определенном смысле, испытывать удовлетворение от того, как устроилась его жизнь. А теперь ему предстоит заниматься списком гостей, приглашениями, визитами к портным…

Несколько машин обогнали их автомобиль.

— Все едут быстрее нас, — посетовал Жильбер.

— Вот и хорошо, — отвечал Жан-Марк, — мы ведь никуда не торопимся!

— Ну да! Некоторые люди не торопятся, потому что у них впереди вся жизнь, а нам осталось всего несколько часов.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А ты не понимаешь?

Бисеринки пота блестели у корней его белокурых волос. Он снял очки, взглянул на Жан-Марка. Его глаза были мокрыми от слез. Внезапно он пролепетал:

— Умоляю тебя, Жан-Марк, не женись!

Музыка его голоса, блеск его глаз.

— Опомнись! — приказал Жан-Марк. — Смотри на дорогу!

Жильбер ответил, глядя прямо перед собой:

— Не женись! Ты не любишь Валери и не осмеливаешься в этом признаться даже самому себе. Кого ты пытаешься обмануть, ломая комедию? Ее? Себя? Я не дурак! Я знаю, что происходит у тебя в голове! Ты не имеешь права погубить свою жизнь из-за того, что однажды вечером, по слабости, по глупости, предложил этой девушке выйти за тебя замуж! Ты самый чувствительный, самый тонкий, самый глубокий человек из всех, кого я знаю, а она — всего лишь светская идиотка! А ее родители! А друзья! А окружение! Все это фальшиво до омерзения.

На мгновение Жан-Марк разозлился — Жильбер облек в слова его собственные мысли. Нет ничего хуже спора, в котором противники в душе согласны друг с другом! Поборов раздражение, Жан-Марк, не скрывая заливавшей его душу нежности, прошептал:

— Есть вещи, которые ты не способен понять, Жильбер!

— Я все понимаю! — закричал тот в ответ. — И прежде всего то, что ты боишься скандала! Ты слишком хорошо воспитан, чтобы разбить окно, даже если тебе грозит смерть от удушья! А ведь стоит тебе только захотеть, и все будет так просто устроить!

Они замолчали. Сотни машин ехали по этой дороге, и в каждой, возможно, разыгрывалась своя драма. Жильбер увеличил скорость, глядя вдаль, на линию горизонта. После развилки на Фонтенбло он проворчал:

— Посмей только сказать, что тебе нравится ее кожа!

— Заткнись, Жильбер!

— Я молчал много месяцев! Больше — не могу! Жан-Марк, давай сбежим! Другого решения не существует!

— И как ты это себе представляешь?

— У меня есть деньги! Уедем вдвоем в Египет… нет, в Грецию! Увидеть Грецию с тобой! Вообрази — мы увидим эту застывшую под солнцем красоту собственными глазами!

Его возбуждение передалось Жан-Марку.

На долю секунды он тоже поверил в возможность этого безрассудного счастья, чистого и незыблемого, как небо Греции. На память пришли фотографии, сделанные год назад отцом и Кароль во время круиза. Обломки колонн, драгоценные рельефы, Кароль, прислонившаяся к мраморной глыбе, улыбающаяся солнцу. Только она могла бы спасти его от Валери. А возможно, и от Жильбера! Потому что она была больше, чем женщина: в ней присутствовало нечто роковое, неизбежное, она походила на героинь древнегреческих трагедий — Клитемнестру, Электру, Гермиону, Федру… Имена из школьного учебника, оживающие на древней земле Эллады. Орест и Пилад прогуливались рука об руку по улицам Афин. Там все было возможно и прекрасно, потому что солнце освещало пыль веков. «Здесь — неумолимая цепь событий: помолвка, свадьба, прием, контора, деньги, постель… Там — бегство из своего времени. Уехать, уехать… Но ведь однажды придется вернуться…»

Перед глазами Жан-Марка разматывалась бесконечно-монотонная лента шоссе. Время от времени, несмотря на опущенный защитный козырек, в глаза ему попадал солнечный блик. Они остановились у пункта сбора дорожной пошлины. Под пристальным взглядом полицейского мотоциклиста в белом шлеме, стоявшего рядом с застекленной кабинкой, Жильбер заплатил два франка. Машина тронулась с места, мягко заурчав мотором. Жильбер плавно переключил скорость.

— Невозможно! — произнес Жан-Марк.

— Что — невозможно?

— Уехать вдвоем, нам с тобой!

— Но почему? Ответь! Почему? Мы будем так счастливы там!

— Там — возможно!.. Но после, здесь?..

— И здесь, и там, и в любом месте, — отвечал Жильбер.

Их окружал дикий, суровый пейзаж: валуны цвета пепла, врытые в коричневато-желтоватую землю, хрупкие тонкие березы, заросшие, теряющиеся в глубине леса тропинки. Они подъезжали к повороту на Юри.

— Направо? — спросил Жильбер.

— Нет, поедем в Немур. Пообедаем и вернемся в Париж.

— Ты торопишься?

— Хочу быть дома к восьми.

— У тебя встреча с Валери? Да? И ты не смеешь ее надуть?

Жан-Марк не назначал свидания, но внезапно ему стало неуютно от перспективы провести весь вечер с Жильбером. Этот подросток привлекал его так сильно, что он чувствовал головокружение, боялся упасть, как будто стоял на краю пропасти. До его слуха донесся голос Жильбера, приглушаемый свистом ветра и шумом мотора.

— Так ты все еще не понимаешь, Жан-Марк? Я люблю тебя! И ты тоже меня любишь, я знаю, я уверен в этом!

Эти слова потрясли Жан-Марка. Сумасшедшая радость смешивалась в его душе с ужасом. Жильбер словно бы преподнес ему щедрый дар, произнеся именно те слова, которые он больше всего боялся услышать.

— Как я буду жить без тебя, Жан-Марк? — мягко продолжил Жильбер.

— А как бы ты смог жить со мной? Об этом ты подумал? Мы что, похожи на тех жалких типчиков, которые разгуливают под ручку по Сен-Жермен-де-Пре?

— Ты и Ореста с Пиладом считаешь «жалкими типчиками»?

— Возможно, при жизни они такими и были!

— Тогда лучше умереть!

— Не говори глупости! Я просто не хочу, чтобы на нас показывали пальцем, только и всего!

— Зато ты хочешь заниматься каждую ночь любовью с женщиной, которую не любишь! — дерзко возразил Жильбер. — А ведь у тебя есть я! У нас есть мы! Этого я не вынесу, Жан-Марк!

Он нажал на газ: их автомобильчик догнал и перегнал большую американскую машину.

— Теперь прими вправо, — велел Жан-Марк, — и сбрось немного скорость.

Но Жильбер продолжал давить на педаль.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Жан-Марк.

— А почему бы и нет? Ты боишься?

— Нет.

Жан-Марк обернулся — «американец» остался далеко позади.

— Сбавь скорость, — снова попросил он.

— Нет, я этого не сделаю! — закричал Жильбер, впадая в неистовство.

— Ты с ума сошел?

— Да, Жан-Марк, да — я обезумел! И в этом твоя вина! Говоришь, ты и я вместе — это невозможно? Но и я без тебя — тоже невозможно! Так что же нам остается? Ответь! Да отвечай же! Видишь, ты и сам не знаешь!

Он вдавил в пол акселератор, и машина рванулась вперед. Темный ужас овладел Жан-Марком. Он чувствовал под ложечкой тошнотворную пустоту, одновременно неосознанно призывая на их головы катастрофу. Существует ли иной выход из мучительного положения, в котором они оказались? Стрелка спидометра дрожала у отметки «140». Побелевшие от напряжения руки Жильбера намертво вцепились в руль. Его лицо было прекрасным и жестоким, отчаявшимся и нежным. Обезумевший ангел рассекал воздух, летя прямо на стену.