— Жильбер, Жильбер, — шепотом позвал он.

— Да, — ответил Жильбер, — открывая глаза. — Который час?

— Десять.

Веки Жильбера наполовину приоткрылись, и между ними блеснули ясные, живые глаза.

— Нет! Это невероятно! Я спал, как бревно. А ты? Неужели тебе пришлось всю ночь просидеть, скрючившись в этом кресле?

— Не переживай! Я прекрасно провел ночь. Как ты себя чувствуешь?

— Великолепно! Я ощущаю себя чистым и легким, словно заново родился.

Жильбер сел на кровати и потянулся. Голый по пояс, с поднятыми и скрещенными над головой руками, он откинулся назад, и солнечный свет осветил ему затылок и подмышки. Потом он соскочил с постели, одетый только в маленькие узкие трусики. Жан-Марк зажмурился, как от яркой вспышки. Ему вспомнился Лувр с прекрасными греческими эфебами, мускулистыми и томными, сотворенными из мрамора и в то же время теплыми. Жильбер уже плескался под душем. Когда он вышел, с его тела струйками стекала вода, вокруг бедер было обмотано полотенце. Подойдя к умывальнику, он взял зубную щетку Жан-Марка и засунул ее в рот. Поначалу удивившись, Жан-Марк, тем не менее, не испытал ни брезгливости, ни недовольства: такой возвышенной была дружба между ними. Потом он наблюдал, как Жильбер бреется его бритвой и причесывается его расческой. Одежда Жильбера была вся перепачкана, и Жан-Марк дал ему свою. Они были примерно одинакового роста. На этом стройном, светловолосом юноше его рубашка в тонкую полоску, брюки стального серого цвета и замшевый пиджак смотрелись совершенно неожиданным образом. Жильбер, смеясь, рассматривал себя в зеркало.

— А что, мне в этом очень даже неплохо, правда?

— Тебе очень идет, — серьезно ответил Жан-Марк.

Они сидели за столом напротив друг друга и завтракали.

— На всякий случай я заварил чай, — сказал Жан-Марк, — но если ты предпочитаешь кофе…

— Нет, нет, чай! — воскликнул Жильбер. — Я буду чай!

Он выпил две чашки, проглотил три булочки с маслом и джемом и перешел к сухарикам. Жан-Марк с удовольствием отметил, что молодой человек, за здоровье которого он вчера так волновался, сегодня весел и полон жизни. Жан-Марку хотелось бы провести с ним весь день, но на три у него было назначено свидание с Валери.

— Пойдем с нами, — предложил он Жильберу. — Правда, мы еще не решили, что будем делать.

Жильбер отрицательно покачал головой.

— Лучше я побуду один.

— Один? — с иронией спросил Жан-Марк. — Ты уверен?

— Естественно! — возмутился Жильбер.

— А что ты будешь делать?

— Наверно, схожу в кино.

— А потом?

— Вернусь домой.

— Ты не хотел бы, чтобы мы с тобой встретились часов в восемь?

— А ты… ты что, сможешь освободиться?

— Постараюсь, — ответил Жан-Марк.

Вторая половина дня пролетела для Жан-Марка в одно мгновение ока. Валери пригласила всю их компанию к себе домой. Не отходя от невесты, Жан-Марк легко и не без удовольствия играл роль счастливого жениха. Однако он несколько раз ловил себя на том, что его хорошее настроение связано не с Валери, а с Жильбером. Он радовался тому, что вечером они непременно увидятся. В семь Жан-Марк под предлогом, что ему еще надо встретиться с Дидье Копленом, собрался уходить. Валери вышла с ним на лестничную площадку и подставила на прощание губы для поцелуя. Прильнув ртом к ее рту, лаская языком ее язык, Жан-Марк думал о Жильбере и представлял, как тот, стоя перед умывальником, чистит зубы его щеткой.

— Мне действительно пора, — пробормотал он, отрываясь от ее рта.

— Ну ладно, иди.

Валери улыбалась. В этот момент она была очень хороша собой: чуть приоткрытые губы, самоуверенный взгляд. Именно этот взгляд почему-то привел его в бешенство. Он попрощался и ушел.

Жан-Марк оставил ключ от входной двери под ковриком. Жильбер ждал его. Он сидел в кресле и читал книгу. Услышав шаги Жан-Марка, Жильбер поднял к нему счастливое лицо. Он не спросил, как Жан-Марк провел день, и тот, в свою очередь, не поинтересовался, что Жильбер делал сегодня. Казалось, что время, проведенное врозь, не имело для них никакого значения или даже просто не существовало. Все события, произошедшие после завтрака, будто канули в Лету. Жан-Марк и Жильбер спешили вновь обрести друг друга, соединить в единый, непрерывный поток благодатные часы сегодняшнего утра и вечера. Весь остальной мир перестал существовать для них.

Жан-Марк в свое время обнаружил симпатичный ресторанчик на рю дю Драгон. Они пошли туда пообедать. Приглашал Жильбер. Он настоял на этом, утверждая, что при деньгах, да и к тому же через неделю у него день рождения. За столом речь опять зашла о машине, которую он получит в подарок. Спортивный автомобиль с откидывающимся верхом. Белый с черным. Жильбер недавно записался в школу вождения. Как только ему исполнится восемнадцать, он тут же пойдет сдавать экзамен на права.

— Потом мы будем ездить вместе на чудесные прогулки, — мечтательно произнес он.

— Ну, а если ты провалишься? Знаешь, с первого раза мало кто сдает.

— Если я провалюсь, за руль сядешь ты. Машина у нас будет как раз тогда, когда настанут теплые деньки!

«Теплые деньки!» — с грустью подумал Жан-Марк, вспомнив о своей скорой свадьбе. В душе у него образовалась какая-то пустота. С трудом заставив себя вернуться к разговору, он улыбнулся и вдруг с восхищением заметил золотые точки, искрящиеся в глазах его визави: это светильники ресторана отражались в зрачках Жильбера.

Они заказали две порции телятины, которых никак не могли дождаться. Было заметно, что Жильбер теряет терпение. Он зябко повел плечами и спросил:

— Ты не чувствуешь сквозняк?

— Нет, — отозвался Жан-Марк.

— Наверно, окно за нами плохо закрыто. Нет, так сидеть невозможно!

— Хочешь, давай пересядем.

— Если ты не возражаешь…

Как только на другом конце зала освободился столик, они перебрались туда. Но там, рядом с ними, громко разговаривали посетители, а через открывающуюся на кухню дверь время от времени доносился резкий запах подливки. Жильбер сидел, нахмурившись. Жан-Марк догадывался, что находиться в подобном месте было для него пыткой. Он с тревогой заметил, как изменилось его настроение. Жильбер был таким тонким и деликатным, он желал, чтобы все вокруг него было совершенным, и, не находя этого совершенства, страдал больше других.

— Мне жаль, что тебе здесь не нравится, — сказал Жан-Марк, — надо было пойти в другое место.

— Да нет, почему же? — с вымученной улыбкой возразил Жильбер. — Конечно, эти люди за соседним столом просто невыносимы, но ведь, в конце концов, можно их и не слушать.

Наконец официант принес телятину. Жан-Марк и Жильбер лишь слегка притронулись к ней и, не сговариваясь, поморщились.

— Посмотри на это, — прошептал Жильбер и указал Жан-Марку на стоявшую посреди стола керамическую горчичницу. В крышку была вставлена деревянная ложечка. Ложечка выдавила часть содержимого, и горчица вываливалась из баночки густыми зеленовато-желтыми подтеками.

— Ты когда-нибудь видел что-либо противнее, чем это? — спросил Жильбер. — Когда я был маленьким, то не мог без содрогания смотреть на горчицу с засохшими корками. Меня сразу же мутило. Даже теперь я никогда ее не ем. А ты?

Жан-Марку вспомнилась Валери, любившая полакомиться хлебом с горчицей, «как простые люди», по ее собственному выражению.

— Нет, я тоже ее не ем, — ответил Жан-Марк.

Официант сменил тарелки и подал фруктовый салат, который они заказали на десерт.

— Жаль, что я не был с тобой знаком, когда тебе было лет шесть или восемь, — задумчиво произнес Жан-Марк.

— Со мной тогда было неинтересно. Я только что потерял мать и не знал, на кого опереться…

Со стороны соседнего столика послышался сальный смех. От возмущения у Жан-Марка свело челюсти, но снисходительный взгляд Жильбера обезоружил его. Он словно прочел в его глазах: «Да оставь ты их! Бог с ними, они — другие. Их мир и наш с тобой мир никогда не соприкоснутся». Потом Жильбер зевнул, закрыв рот рукой.