Бог меня спас – теперь это совсем ясно. Но тогда, по младости, я сильно досадовал – ведь потерял двух режиссеров! А мне ведь – помните слова Ромма? – срочно был нужен фильм! И следовательно, – «режисссэр»! А где его взять? Я никогда никого не искал, «не вертляв родился», не деловой. Мне всегда был нужен агент по связям с действительностью.

Короче, я даже стал вспоминать таких разных Эренбурга и Леонида Леонова, которые вообще требовали категорически бросить немедля кино ради поэзии и прозы, где нужны только карандаш и бумага. И я уж заколебался… Но – Урусевский!

Михал Ильич для поддержки штанов и для опыту режиссерского устроил меня в группу Алова и Наумова «Мир входящему». Фильм снимался в разрушенном и удивительном Кенигсберге-Калининграде. Я снимался, был ассистентом, ставил массовку. Навсегда благодарен чудесным людям этим – Володе Наумову и Саше Алову. Многое они мне прощали, многим выручили. А когда вернулся в Москву, меня вдруг вызвали – и приняли – на Высшие сценарные курсы – вместо мерзкого ВГИКа! – без экзаменов, без образования, без рекомендации Минкульта – и даже без документов! – по решительному ходатайству Ромма, Калатозова, Урусевского, Марка Донского.

Все это организовал великий поэт, русский Вийон, единственный незабвенный мой друг Серж – Сергей Иванович Чудаков, который тогда – трудно поверить! – был настоящим ангелом – не пил, не курил, не имел любовниц – только читал и писал гениальные стихи!

(Где он теперь? – кавказцы ль зарыли в снегу за квартирку на Кутузовском? – иль до сих пор гниет в психушке? – нельзя найти, всем плевать! И Бродского уж нет, небесного твоего брата, чтоб еще раз сочинить тебе гениальный реквием: «Имяреку, тебе… от меня, анонима…»)

ВСК – это была сюр-синекура по высшему разряду!

Суть чуда была проста – после «Журавлей» кина в СССР для имиджу перед Западом – не было.

И тезис «Кино – важнейшее из искусств!» стал кому-то очень выгоден – скорее всего, будущему директору Курсов. И этот кто-то объяснил Политбюре причину: «У нас же нет сценаристов мирового класса!» И Политбюра решила создать ударный взвод сценаристов. По одному из каждой республики, троих – из Москвы!

И – благодаря интеллигентнейшей Е. А. Магат, секретарю Курсов, приняли много талантливых. Гениальный Леван Челидзе, великий Боря Можаев, утонченнейший Арик Агабабов, чудесный Володя Максимов (будущий редактор «Континента»), старший Ибрагимбеков, благородный Максуд, мощный казахский самородок Аким Ашимов, добрейший Юра Леонов, удивительный «поэт-пожарник» из Иркутска Толя Преловский, замечательный весельчак Коля Омельченко! Эстония, Латвия, Литва, Туркмения… Это был сюр, последнее чудо в стране дураков!

Стипендия по тем временам огромная – сто двадцать рублей. «Занятия» – раз в неделю – пить коньяк с Блейманом или Траубергом. Встречи – с большими чиновниками – Г. Марьямовым, Рачуком (помните банк «Чара»? – это его сын продолжил линию партии). Они с нами откровенничали, открывали тайны призов на кинофестивалях – тонны конфет и подарков для жюри и журналистов – и прочие любопытные штучки.

Никакого идеоконтроля, хоть директором ВСК был автор «Подвига разведчика», прототип героя, контрразведчик без гадости и подлости, добряк Михаил Борисович Маклярский, – «…и в КГБ есть люди, измученные своей судьбой» – сказано про таких Александром Исаевичем.

А главное – просмотры всех великих фильмов из Белых Столбов в собственном уютнейшем зале – три раза в неделю по три фильма!

Дипломный сценарий мы должны были сдать через два года – я сдал через три месяца.

Это и был сценарий «Катера» – самый знаменитый и самый смелый сценарий той эпохи, его крали со стола редактора. Официальное заключение худсовета: «…в сценарии "Катера" душевное состояние сегодняшнего молодого поколения выражено необычайно поэтично, свежо и художественно ярко».

Конечно, забыто главное слово – правдиво.

Но его старались не употреблять – «…не отсвечивай!».

Ненапечатанный и непоставленный, сценарий побил все рекорды по количеству посвященных ему статей.

Знаменитый буниновед Олег Михайлов написал про него в модной «Юности». Алексей Арбузов, человек весьма высокомерный и даже презрительный к собратьям, прочтя сценарий, переданный ему Сержем Чудаковым, настолько возбудился, что вполне серьезно написал – и послал! – совершенно по тем временам безумное письмо министру культуры Фурцевой, мол – …гений тут у нас завелся, «раз в сто лет такие рождаются»! (цитата), надо дать ему пожизненно госстипендию, как вот в какой-то Болгарии дают, чтоб жил и писал…

Короче, под давлением этого разгула, «Мосфильм» купил у меня сценарий «Катера»!

Вы понимаете? Настоящая победа! Два скандальных сценария закрыты по идеологии, но третий – принят!

Полностью оплачен! До полной победы – рывка в мечту, в режиссуру – остался пустяк!

Пробую представить: мне двадцать лет с небольшим, темный «бунинский» румянец. Профиль Микеланджело. Еще не перебитый нос – и огромный жизненный опыт. В душе – с детства укорененные – спасибо, мама! – нравственные устои огромной казацкой семьи.

В памяти с детства контрасты: речки и море, горы Тянь-Шаня, – и смуглое золото Исаакия.

И – звуки рояля под руками знаменитых композиторов и пианистов Софроницкого, Дунаевского, братьев Покрасс, голоса великих актеров Хенкина, Яншина, Массальского, звук костяных шаров на турнирах бильярдистов и конский топ на ипподроме, редчайшие для совка книги – Рильке, Валери… – спасибо, папа!

Доброта, жалость к детям и старикам – и шторм казацко-польско-грузинской витальности… «Я слишком горяч и сгораю от собственных мыслей, часто захватывает у меня дыхание…» – помните?

Рай Бунина, Рильке, Скрябина – и где-то в глубине «святого колодца» – отстаивается кровь и правда Сибири.

Аура Большого зала, стремление уединиться и сосредоточиться на Высшем – и слепая языческая уверенность – «выживу! сотворю! прошибу!» – даже в этом аду!.. Юность!

Ведь даже тюремные нары через два года уже казались мне «чудным мгновеньем», башней из слоновой кости, полной цветов и листьев! (Господи, как прихотлив Твой замысел о нас! взбить такой коктейль-гороскоп!.. – нежный лунный Рак, неистово-упрямый Бык!.. и так ведь будет до конца, холера ясна!)

…А «ветер щастья» вроде бы приближался, как бы уже подлетал, шевелил мои волосы! – пока еще русого цвета.

Не хватало, я ж говорю, пустяка – нужно было срочно отлить что-то в кинобронзе, чтобы через год выйти на сцену Дома кино самым молодым сценаристом самого знаменитого фильма! В отмирающей оттепели закрепить мой неправдоподобный взлет, сделать его необратимым трамплином в масштабную киносудьбу на непредсказуемой родине.

– Я вам не сценарист! – возмущался я позже Ролану. – Я режиссер, который вынужден писать сценарии! Дайте, гады, постановку – и мигом разъяснится, кто тут главный! (Я еще не понимал главной мысли Ломоносова – не первым быть желаю, а великим!) И дальше никто меня не удержит! Сбудется, что я записал себе в дневник в десять лет! Все сбудется! И Оскар, и Нобелевка! И моя дочь гениально сыграет на рояле в Большом зале!

То есть срочно поиметь фильм – это был вопрос жизни! Таежным нюхом я уже чувствовал опасность. Некоторая потеря темпа, бег на месте. Слишком скандальная слава. Кум уже всматривался, были эпизоды.

Но ведь для фильма нужен – режиссер!

(Поясню для читателей – не киношников. Чтобы замысел ваш стал духовной ценностью, он должен быть «обматериализован», как говорил, доводя меня до бешенства своим воркующим смешком, Ролан.)

Сценарист – жалок, как всякий поставщик полуфабрикатов. Как бы гениально он ни выразил мир в кинообразах, записанных на бумаге, его фильм крутится только в одном зале – виртуальном зале его души.