— Саша, а ты тоже хотел ночью на «Жуке» работать?
— Не ночью, а поздним вечером. Ночью я сплю.
Студентка странно посмотрела на дежурного. В ее мерцающих глазищах мелькнуло несколько коротких, внезапных импульсов ужаса. Да, она продолжала бояться, она боялась все более зримо. Чего? Или кого?
Напряженно спросила:
— Ты что, раньше уже работал на нем?
— Знаешь, — стыдливо признался дежурный, — только один раз. Поймал момент — вчера, когда в вечернюю смену оставался. Нашел в столе завлаба инструкцию, случайно конечно. Там же ключ от машины лежал… Ощущение в пальцах у меня до сих пор осталось. Легкость, нет, скорее удовольствие… Хотя тебе не понять.
Секунду-другую дежурный мечтал, расслабившись. Но, очевидно, слово «удовольствие» заставило его вспомнить о главном.
— Ладно, кончаем болтать. Пошли, поможешь мне.
И целеустремленно шагнул вовне. Студентка тоскливо глянула на часики, зачем-то оправила нечто под блузкой, огладила рвущиеся из ткани бедра. Оглянулась. Все было в порядке: брюки на месте, кроме того, никто ею тайно не любовался. Тогда она шагнула следом.
— Будь другом, — распорядился дежурный, доведя гостью до агрегатной. — Сейчас я пойду обратно в отдел, а ты подожди немного и дерни вот эту штуку, — он распростер палец, указуя на одну из пластмассовых коробок в блоке пакетных переключателей. — Только не раньше, чем я буду в отделе, ладно?
— Почему? — спросила гостья. Она явно оробела: здесь было слишком много скверного, грубого, немытого железа.
— Потому что в коридор выскочит твой Лбов. Ты обесточишь ему «Жук», поняла?
— А как же… — студентка растерялась.
— Ничего, ему пора сделать перекур.
— Хорошо, — согласилась она, предав Александра Владимировича легко, чисто по-женски.
План удался. Едва дежурный закрылся в отделе, оставив для наблюдения крохотную амбразуру, как прозвучал далекий выстрел переключателя, дверь лаборатории мотнулась, и в коридоре возник ураган. Ураган покрутился на месте, щедро разбрасывая междометия, вдруг заметил в конце коридора-аппендикса распахнутую настежь дверь агрегатной и двинулся туда, стремительно набирая мощь. Дежурный чуть выждал, затем неслышными скачками бросился в атаку. Ураган немедленно развернулся в обратном направлении, но дежурный успел раньше. Он свернул в лабораторию — визгнули тормоза, — подбежал к иностранному компьютеру, выдернул из пульта ключ, а тут и бушующая стихия ворвалась следом, тогда дежурный, проявив смекалку, прыгнул к распахнутой форточке и совершил акт бросания. Маленький серебристый предмет, коротко сверкнув за окном, полетел в черную бездну.
Ураган сразу рассыпался.
— Ты что сделал? — тихо спросил Лбов.
Дежурный показал пустые руки.
— А где ключ от машины?
Дежурный смирно улыбнулся.
— Идиот! — заорал Лбов. — И-ди-от!
И в явном помрачении ума замолотил каблучищем в пол.
12
Хорошо я его наколол, мне понравилось. Хрусть! — булавкой к паркету, и он мой. Как бывший спортсмен, он, конечно, не умел проигрывать, но ничего, я потерпел. Он раскричался, разнервничался. Объяснил мне, что я есть такое, какие неприятности нас с ним теперь ожидают — особенно налегал на мои неприятности. Мне даже пришлось его успокаивать. Не волнуйся, говорю, это ведь ты работал на «Жуке», а не я, это ты украл из стола завлаба ключ от машины, ты без разрешения находился в режимном учреждении, ты привел постороннюю женщину. Это, говорю, твои цели неясны и подозрительны. Сдам я тебя в охрану, мне, конечно, объявят выговор, и заслуженно, а с тобой, пусть служба порядка разбирается. Сеанс психотерапии оказал на спортсмена целебное действие: он вспомнил, что в русском языке есть и цензурные слова. Пришла отличница, в меру испуганная, попыталась встрять в мужской разговор, так ее Лбов успокоил самостоятельно. «А ты вообще молчи, с-с-су…» — начал он лечение словом, но решил не продолжать, поскольку этого хватило. Потом в разговоре наступила пауза. Лбов смотрел в окно и думал, я наслаждался игрой его лица, студентка держала себя в руках, стараясь не испортить компанию. Было весело. Наконец Лбов устал думать и обратился к своей пухленькой подружке. Та, внимательно выслушав, забилась в истерике, потому что ей предложили спуститься в институтский двор и поискать там ключ от «Жука». Лбов бы сам пошел, но увы, не может — надо присмотреть за этим идиотом (я небрежно покивал, понимая его проблемы). А ключ надо найти обязательно, иначе… (он повторил ранее изложенные соображения, теперь уже в рамках общепринятого словаря). Поиск ключа, по мнению Лбова, — дело вовсе не безнадежное, ключ наверняка валяется точно под этим окном… Короче, не знаю, как он уговорил студентку. Вероятно, она боялась темной лестницы и пустого двора значительно меньше, чем нас с ним. Кроме того, мужики вроде Лбова легко добиваются от женщин всего, что им угодно — этот закон бесит меня еще со времен достижения половой зрелости. Я проявил душевную щедрость — сознался, что мне выдан казенный фонарик, который в данную минуту находится на столе начальника. Лбов обрадовался, и мы перебрались из лаборатории в помещение отдела. Сопровождаемый недремлющим оком (шаг влево, шаг вправо считался попыткой позвонить в охрану), я выдал девушке фонарик, и та удалилась, неся на ватных ногах груз опрометчивого согласия.
— Ну все, Шура, — объявил мне Лбов. — Услали стерву, теперь займемся тобой.
Его голос был почти интеллигентен. Но на этой ровной глади плавала угроза такой густоты и концентрации, что я вдруг многое понял. Я понял: веселиться мне рано. Или поздно.
— Почему «стерва»? — задал я нейтральный вопрос. — Ты ее уже не любишь?
— Это только ты, девственник наш, всех стерв подряд любишь. В снах на рабочем месте.
Он не улыбался. Он сканировал взглядом поверхность моего лица.
— Что?! — спросил я. — Что ты сказал?!
— Девственник, говорю. Знаю я таких — громче всех кричат о работе, а сами вместо программ голых баб распечатывают. Зачем тебе «Жук»? Спал бы себе с распечаткой.
Оскорбил Он меня оскорбил. Он. Меня…
— Погоди, не визжи, — скривился Лбов. — Я серьезно. Расстелил бы эту отличницу вместо матраца, и вперед. Тебе же ее отдали. Зачем ты другим хочешь вечер испортить?
Я наконец восстановил дыхание, чтобы сказать ему правду:
— Сам ты! Инженер торсоголовый!
Он прочистил уши:
— Ладно, надоел ты мне, — и внезапно стал снимать с себя подтяжки. Это было так странно, что я даже рот забыл закрыть. Опомнился, когда Лбов шагнул ко мне вплотную, дружески обнял. — Возьми-ка руки за спину и сцепи пальцы.
— Зачем?
— Вспомним армию.
Тогда я рванулся вон. Но Лбов что-то такое сделал, что-то чуждое нашему образу жизни, и я с размаху врезался в твердое. Мир содрогнулся, вокруг отвратительно зазвенело. Спустя вечность я догадался, что звенит у меня под черепом, что тело мое нелепо распростерто посреди отдела и что положение это не свойственно специалисту моего уровня. Сверху по мне топтались, вытаскивали из-под меня руки, неразборчиво сипели, и я сдался. Тупая стихия трудилась недолго — меня рывком подняло в воздух, швырнуло в кресло.
— Что ты делаешь? — слабо спросил я. Было больно, внутри ощутимо стонал сорванный крепеж. Мерзко торчали углы выбитых деталей.
— Вяжу тебя, идиота, — с удовольствием откликнулся Лбов. — Чтобы и в мечтах у тебя не было звонить на вахту.
Гладкий, розовый, классически правильный, отдыхал он возле кресла.
— Закрою тебя сейчас, и сиди, смотри на телефон. Или можешь с Лорочкой сквозь дверь болтать. А я найду во дворе ключ, куда он денется… включу «Жук», начну работать… — взгляд его потеплел, наполнился чувством. Он переместился к окну, распахнул раму, высунулся.
— Послушная девочка, — Лбов причмокнул. — Ходит, фонариком светит.
Вернулся.
— Ладно, пойду ей помогать.
Протянул переднюю конечность, усеянную мускулистыми отростками, и расстегнул ремень на моих брюках. Затем с хрустом выдрал его из петель. Почему-то ничего не порвалось. Крепкие у меня брюки, отечественного пошива. После чего скрутил мне ноги — моим же ремнем! — очень умело, добротно, у самых ступней. Проверил качество работы и собрался удалиться, даже ключ от нижнего замка приготовил, тогда я честно сказал ему: