И поэтому я время от времени поглядывал через плечо Лупоглазого и скамью судьи на стену, где была эта дверь. И вдруг она открылась. Больше того — в нее просунулась голова самого судьи.

Кроффер был человеком большого роста. С копной седых волос, в очках без оправы, с острым носом и маленькими глазками. Я не знал, как долго он стоял там и слушал, но это не могло длиться уж очень долго.

У нас здесь было не то что у Джереми Слэйда, в его картинах. Не столь драматично. Но зато гораздо более тонко. Выражение лица судьи изменилось, он очень удивился, выпятил губу и поднял брови домиком. Его и без того маленькие глаза стали еще меньше. Он их почти совсем зажмурил.

Потом открыл глаза, снял очки и посмотрел на них. Я так и не понял, зачем он на них смотрел. Но он это сделал.

— Суд откладывается, — громко провозгласил я. — Все свободны!

Судья Моррисон Блейн, когда я взглянул на него, уже сбежал со скамьи и рысцой трусил к двойным дверям выхода. Они были достаточно далеко. Я сомневался, что ему удастся преодолеть это расстояние.

Присутствовавшие в зале повскакали со своих мест. Две дамы закричали. У двойных дверей стояли двое мужчин. Отовсюду слышались нервные возгласы и восклицания.

Судья Кроффер быстро шагнул в зал суда — в его собственный зал. Он остановился, расставив ноги и подбоченясь. И помещение заполнил его голос, подобный грому небесному с горы Олимп:

— Тишина! Я требую тишины в зале суда!

И он получил ее.

Вот это было похоже на настоящего судью.

Мне вдруг показалось, что вся эта затея обойдется мне в приличную сумму денег.

Мне показалось также, что она может стоить мне нескольких лет жизни.

У меня возникло много подобных опасений. И все они мне не нравились.

Но — и это очень важно — если отбросить мысли о том, что будет со мной, — в произошедшем было кое-что полезное. Во-первых, распутано старое дело, и, что немаловажно, мое превосходство признал такой закоренелый негодяй, и все это получилось даже лучше, чем я ожидал. Конечно, мне теперь следовало подумать и об Эде Хауэлле, и обо всех, кого мы сюда пригласили. Все эти люди, как я думаю, без восторга находились здесь в этот момент.

И теперь, в эти минуты леденящей душу тишины, которая последовала за олимпийским громом, я понял, что отвечаю за всю честную компанию, которую собрал здесь. Меня мало занимало, что случится со мной сейчас, важнее было, что станет с ними потом. Сейчас никак нельзя было предаваться панике.

И вот, очень спокойно, я пошел навстречу судье Крофферу, потом остановился, повернулся к залу и сказал:

— Судебный пристав, полиция, все… осужденный, обвинитель… Не давайте ему… не спускайте глаз.

«Соберись, Скотт, — приказал я себе. — Хватай быка за рога. Черт побери, ты же можешь поговорить с ним, почему нет?»

Я еще раз огляделся и сориентировался. Да, вот там север. А там — стол судьи. А вот и сам судья Кроффер. И на этот раз я решительно направился прямо к нему.

— Судья, — сказал я, — повторяя недавние слова Лупоглазого, я отдаюсь на милость суда.

А судья опять снял очки и уставился на них. У меня возникло ощущение, что он вообще ничего не понимает. Его губы беззвучно шевелились, глаза были вытаращены, а голова болталась на шее туда и сюда. Это была такая картина, которую я вовек не забуду.

— Думаю, — медленно произнес наконец он, — что вы не произносили тех слов, которые я только что слышал.

— Ваша честь, я виноват, это все я сделал, — еще раз повторил я. — И один несу за все полную ответственность. Что я имею в виду — мы только что раскрыли здесь одно дело. Очень важное. То есть, если вам не удалось бы…

— Пожалуйста, помолчите, — повысил голос судья Кроффер.

И я заткнулся.

Он немного помолчал. А потом спросил:

— Вы можете внятно объяснить все это?

Я поспешно кивнул.

— Это вы ответственны за присутствие всех этих людей в моем судебном зале?

Я опять кивнул.

— Чем можете оправдать это беспрецедентное нарушение правил приличия, законности и здравого смысла?

— Ну… да. Я могу попытаться, — начал я.

— Кто эти люди?

Лупоглазый был достаточно далеко от нас, чтобы расслышать мои слова, поэтому я сказал:

— Они… они — актеры.

— Актеры? Все? — удивился судья.

— Не считая одного бандита, и…

— Бандита? Преступника? Вы в этом уверены? — насторожился судья.

— Ваша честь, я совершенно уверен, — быстро заговорил я. — Мы допросили и обвинили его, и он во всем сознался. Во всем, кроме разве нимфомании. Это — Лупоглазый. Джой Гарелла. Один из боевиков Аля Джанта.

— Я знаком с информацией о мистере Джанте и мистере Гарелле. А как ваше имя?

— Шелл Скотт. Я — частный…

— Да, я знаком и с вашими данными, — прервал меня судья Кроффер. — Он придал этим словам какой-то криминальный оттенок. — Мне кажется, будет лучше, если мы пройдем в мою комнату. — Потом, глянув через мое плечо на живописную картину зала суда, громко сказал: — Все должны вернуться на свои места. Оставайтесь в этом зале. Я поговорю с вами позже.

Кроффер произнес эти слова так, будто был совершенно уверен в том, что все будет, как он сказал. И я был убежден, что именно так и будет.

Через пять минут разговора я начал думать, что, наверное, не получу десять лет. Еще через пять минут у меня появилась надежда, что я отделаюсь шестью месяцами окружной тюрьмы. Но через двадцать минут я уже посылал воздушные поцелуи моей доброй фее.

Судья Кроффер оказался совсем неплохим парнем. Он совершил в своей жизни несколько безумных поступков. В юности, как он сказал. В результате он отнесся к нашей авантюре достаточно снисходительно. Да, зал суда был пуст. Мы его заняли, но не причинили никакого ущерба. Судья считал, что общественные помещения должны рационально использоваться — правда, не совсем в таком смысле. Вернее, совсем даже не в таком.

Но если мы и в самом деле раскопали что-то, уличающее Гареллу и, что более важно, Аля Джанта…

Но все это, разумеется, было не так просто и не так скоро.

Прежде всего, как только мы вошли в его комнату, судья позвонил кому-то по телефону. И тут же всюду вокруг появились копы.

Потом он пригласил начальника полиции.

Потом вызвал старшину суда.

Кроффер сначала слушал мой рассказ. После разговора со старшиной суда он выслушал меня до конца и задал несколько вопросов. Потом послал за записями, которые Рон Смит делал во время «судебного заседания». Судья умел читать стенографические иероглифы и бегло пробежал ленту, приговаривая:

— Хм… Ну и ну! — А в одном месте даже: — Блестяще! Блестяще! — Затем вернул ленту Рону Смиту и приказал: — Напечатайте все это как можно быстрее. Найдите Уилкинса и дайте подписать все копии мистеру Гарелле в его присутствии, чтобы заверить их подлинность. Свяжитесь с Тречером по телефону и пошлите ко мне Бордена. А с вами я поговорю попозже. — Потом он обернулся ко мне: — Вы понимаете, что всего этого недостаточно, чтобы мы могли законно задержать и арестовать мистера Джанта?

— Да. Но я думаю, что там еще что-то есть. Я еще не все знаю.

— Не все? — Он казался несколько удивленным.

— Я узнаю, — поспешил добавить я, — если только вы не засадите меня в тюрьму.

Он улыбнулся:

— Мы, думаю, сумеем обойтись без таких экстремальных мер. — Вздохнув, судья добавил: — Но этого хватит, чтобы оправдать задержание мистера Гареллы. Как вы думаете, он повторит свои признания?

— Думаю, что да. Он ведь под арестом, как-никак. Я законно задержал его. Он пытался совершить против меня уголовно наказуемое действие.

— Прекрасно. Значит, нам не стоит беспокоиться об этом. — Кроффер немного подождал. — Вы сказали, что не все знаете. Что вы имели в виду?

Я изложил ему. Тогда судья разрешил вызвать в его комнату Эда Хауэлла. Я передал Эду ключи от моего «кадиллака» и сказал:

— Все мое оборудование и электроника — в багажнике. Дальнодействующий микрофон — самая длинная вещь там, ее невозможно ни с чем спутать.