– А что это за фаланга, пристроившаяся в затылок всадникам? – спросил Дионисий.

– Центурии, – поправил царь, – центурии первого класса, соответствующие в системе Солона пятисотмерникам. Это те, кого вы, греки, называете гоплитами. Ты видишь бронзовый панцирь, шлем, большой круглый щит, меч и копье? Это то вооружение, которое выковывалось в мастерских этрусских городов Популонии и Арреция. Вместе с всадниками тяжеловооруженные – ударная сила легиона. Им сейчас и решать, быть или не быть войне с вольсками…

– Позволь, – вставил Дионисий. – Но я не вижу какого-либо возвышения или хотя бы камня, чтобы подняться оратору.

Сервий пожал плечами.

– Какие ораторы? Ведь ты не в Афинах, а в Риме. Ораторы уже выступали в сенате, спорили до самого заката. Но наступило время подземных богов, и их решение может быть неугодно верхним богам. Сенат уже решил объявить вольскам войну, а центурии могут подтвердить или отвергнуть это решение. Но смотри! Голосование уже началось.

– Голосование! – удивленно протянул грек. – Но ведь они вовсе не поднимают рук, а шагают в какие-то загоны. Выходит, здесь голосуют ногами?

Да нет. Приглядись! Видишь, первый из воинов вступил на мостик и к нему подбежал человек со свитком? Это учетчик. И в руках его список центурии. Он отмечает мнение каждого по вопросу, поставленному на голосование. Да или нет. Потом голоса подсчитываются и выводится по большинству голосов мнение центурии. Это то, что вы, греки, называете демократией.

Дионисий как-то непонятно хмыкнул.

Римский всадник.

Между тем всадники первой центурии продолжали по одному проходить по мостку. Дионисий их считал про себя.

– Шестьдесят шесть! – сказал он, когда с мостка спустился последний воин. – Выходит, в этой центурии меньше сотни?

– Просто не захотели явиться. Мало ли у кого какие дела? Но в поход являются все. Мнение центурии всадников принимается в расчет, если явится более половины выборщиков.

– Но вот тот, кого ты назвал учетчиком, поднял над головой красный флажок. Смотри, смотри, как заволновались центурии, которые находятся ближе к нам. Что бы это могло значить?

– Первая центурия проголосовала за войну. Наверняка так же проголосуют остальные семнадцать всаднических центурий. И скорее всего, другие центурии первого класса. Беспокоятся пролетарии и центурии четвертого и пятого классов. Они против любой войны. В этих центуриях сплошь плебеи, малоимущие плебеи. Война для них разорительна. Если бы дать им возможность высказаться, они бы ораторствовали до вечера. А что болтать, если им не удалось разбогатеть, если их вклад в республику незначителен.

– Извини меня, но я забыл, что такое республика?

– На языке латинян – общее дело. Ведь все мы от царя до пролетария им объединены. И в этом общем деле у каждого гражданина, будь он патрицием или плебеем, свое место, как в воинском строю.

– Смотри! Взметнулось множество красных флажков. Всадники оказались единодушны. Они за войну.

– И не только они. Это также голоса половины центурий первого класса. Мы можем уходить. Надо подготовиться к походу. Завтра на рассвете выступаем.

– Но ведь еще не голосовали центурии второго, третьего, четвертого и пятого классов, – вставил Дионисий. – И ты сам говорил, что многие против войны.

– Это так. Но, как ты понял, решение принимается большинством центурий, а не участников голосования. Это то, что я внес в систему Солона. Прости меня, учитель, но мне надо тебя оставить. Видишь, ко мне бегут!

Оставшись один, эллин что-то забормотал, судя по выражению его лица, он остался недоволен тем, что ему показали. Кажется, он рассчитывал увидеть нечто другое. Но Сервию Туллию было уже не до старого учителя и его мнения.

Можно не сомневаться в том, что ни один из плебеев, независимо от того, в какую он был определен центурию, не слышал об афинском законодателе Солоне, а если бы ему кто-нибудь сказал, что Сервий Туллий, их любимый царь и кумир, подражал какому-то грекулу, то он был бы глубоко возмущен. Плебеи, вспоминая между собой о Сервии Туллии, говорили: «Наш царь!» И кажется, имели на это право. Пусть он был поставлен к власти этрусской колдуньей Танаквиль! Пусть его окружают этрусские советники! Но сам-то он чистокровный латинянин, как большинство плебеев, мать его родом из Корникула. Да и имя у него служило напоминанием о том положении, в котором находились римские плебеи, пока к власти не пришел он. Да, они были почти рабами. Их обременяли тяжелыми работами на постройке цирка, клоак и грандиозных храмов. Сервий же строительством не увлекался. За первое десятилетие своего царствования он приказал построить всего лишь один храм. И кому? Не этрусским богам, которым наскоро дали имена богов латинских, а исконной латинской Фортуне[372]! И где он поставил этот храм? На самом людном месте, сразу же за Бычьим рынком, где чаще всего можно встретить плебея, где патриции редкие гости[373].

В те времена уже умели писать, но летописей не вели. О том, что было в старину, узнавали из рассказов стариков, а также из песен, какие пелись на пирах. Так плебеи узнали о царе Нуме Помпилии и его мудрой советчице камене Эгерии, к которой царь ходил за советом на озеро Неми, а потом перевел в Рим. «Не иначе, как Фортуна была для Сервия тем же, чем для Нумы Эгерия», – решили плебеи. Она принесла счастье ему самому и удачу всему Риму. Храм Фортуны, в отличие от построенных ранее, имел обращенное к Бычьему рынку окошко, такое же самое, какое в Регии на Форуме. Старики помнили, как через него сразу после убийства Тарквиния обратилась к народу Танаквиль. Зачем же такое окошко в храме? «Конечно, для того, – распространился слух, – чтобы Фортуна могла ночью проникать в храм и возлежать там на ложе с царем, одаряя его одновременно своими ласками и мудрыми советами».

Впоследствии в храме появилась статуя из дерева. Одни считали, что это изображение Фортуны, другие – Сервия Туллия[374].

Фортуна помогла своему избраннику не только занять римский престол, но и укрепить положение Рима, окруженного враждебными племенами и городами. С севера и востока римлянам угрожали города, входившие в этрусское двенадцатиградье. С этрусками Сервий вел три войны и отметил свои победы тремя триумфами. Успех Рима в этих войнах был обусловлен тем, что царю удалось заключить прочный мир с латинянами, которые признали верховенство своей колонии. В знак вечного мира между Римом и латинскими городами на Авентин, холм плебеев, был перенесен общелатинский культ богини Дианы. Отныне все споры между союзниками решались в святилище Дианы на Авентине[375].

В годы правления Сервия Рим перешагнул через свои древние священные границы. Помимо Палатина в него вошли также холмы Квиринал, Виминал и частично Эсквилин, где находилась царская резиденция. Новая городская территория была обнесена крепостной стеной, одним из самых мощных фортификационных сооружений Италии. По площади, охватываемой стеною Сервия Туллия[376], Рим уступал лишь Сиракузам и Таренту, оставляя далеко позади все города Италии, в том числе и этрусские.

В конце своего правления Сервий Туллий воздвиг храм еще одной богине – Диане. Она почиталась в Риме до Тарквиниев, являясь древнейшей богиней латинян, соответствующей греческой Артемиде. На Авентине, римском предместье, находившемся в те времена за официальной городской границей, существовал ее алтарь или храмик. На этом месте или рядом появилось святилище Дианы, символизирующее новую политическую систему и являвшееся вызовом патрицианской религиозной традиции. Образцом стал храм в малоазийском Эфесе, центре ионийской федерации. И это позволяет понять, почему культовая статуя авентинской Дианы напоминала древним авторам статую Артемиды из Массалии, доставленную беглецами фокейцами из Малой Азии, которая, в свою очередь, походила на знаменитую статую Артемиды Эфесской. Священным центром союза латинских городов была роща Дианы в Арреции. Благодаря слиянию эгейско-анатолийского культа Аритими с культом Дианы этрусский Рим закрепил свое положение главного города Латинского союза.