В мае — июне 1787 года Мансур усилил агитационную деятельность. Он не только рассылал письма, но совершал с несколькими верными мюридами опасные походы, во время которых лично проводил собрания в различных горских селениях, настаивая на необходимости в кратчайшее время собрать войско для защиты людей и селений от российских войск. Такое собрание состоялось и в родном ауле Мансура — Алды. То, что мятежный имам, которого искала и пыталась уничтожить вся российская армия на Кавказе, беспрепятственно разъезжает по Чечне, доказывало, что его авторитет и популярность вновь поднялись до необычайных высот. Даже горские князья и владетели, давние его недоброжелатели, не решались не только напасть на Мансура, но даже информировать военные власти на Кавказской линии о его передвижениях.

Мансур искал все новые средства, с помощью которых он мог бы усилить боеспособность своих отрядов. Используя религиозные проповеди, он делал попытки вновь поднять горцев на войну с Россией, обещая своим приверженцам, что они в скором времени во главе с ним атакуют крепость Владикавказ и овладеют ею. «Да будет всем ведомо, — обращался Мансур в своем очередном воззвании к горским народам, — что в день пятницы намерен я идти на брань с беззаконными, почему приглашаю вас непременно в пятницу ко мне съехаться. Ибо, как писано в Коране, когда мусульмане начнут бой с неверными в пятницу, то беззаконных одолеют. Кроме того, написано в Коране, что если в сражении в пятницу хоть один беззаконный будет убит от руки мусульманина, то, сверх спасения души, зачтено ему будет убийство неверного за великое дело. Если же сам погибнет от руки неверных, то будет в раю».

Несмотря на колебания горцев, Мансур сумел собрать вокруг себя ополчение в тысячу человек. В него входили преимущественно чеченцы, а также аварцы, тавлинцы, андреевцы и аксаевцы. Состав участников отряда майор Елагин в своем рапорте от 30 мая 1787 года определил так: «…люди, лишенные всяческих условий, и абреки». Намерение имама состояло в том, чтобы прежде всего выступить с отрядом против карабулаков — жителей западной части Чечни. Карабулаки, особенно их старшины, по мнению Мансура, жили своевольно и не желали следовать учению Мухаммеда. Видя такой настрой со стороны карабулакских старшин, Мансур решил прибегнуть к силе и наказать их.

Карабулаки, жившие между реками Асса и Фортанга, вплоть до конца XVIII века не были исламизированы и потому считались отдельным народом. После принятия ислама процесс национальной консолидации привел их в состав чеченцев под именем объединения Орстхой или Арштхой. Цель похода имама против соседей заключалась в том, чтобы вынудить их примкнуть к восстанию. Нет сомнений, что Мансур не желал кровопролития между собратьями — чеченцами и карабулаками. Однако объективно его поход на карабулаков привел именно к таким последствиям. Он начался в середине июня 1787 года и завершился уже через неделю. Заняв несколько карабулакских аулов, воины имама столкнулись с сопротивлением местных жителей. Когда по просьбе карабулаков к ним на помощь двинулись российские соединения, малочисленные отряды Мансура были вынуждены отступить. Этот поход еще больше ослабил силы восставших в преддверии последних решающих боев.

Между тем горцы стали браться за хозяйственные работы, и весной почти все жители чеченских деревень начали распахивать земли вплоть до самой реки Сунжи. К весенним работам приступили и жители селения Алды. Зная о приготовлениях Турции к войне с Россией, Мансур решил перебраться к закубанским народам, которые и до этого много раз приглашали его к себе. В секретном донесении генералу Потемкину в конце июня 1787 года старшина Кайтука Баков отмечал, что горцы из войска имама разошлись по домам, сам же Ушурма вот уже четыре дня как ушел из своей родной деревни Алды.

Такого трудного времени не было в жизни Мансура за все годы его борьбы на Кавказе. Кроме нескольких верных людей вокруг него не осталось никого. Имам Мансур в этот переломный период своей жизни оказался практически беззащитен. Его положение немногим отличалось от положения волка, обложенного со всех сторон флажками. Отовсюду за ним следили внимательные глаза охотников, среди которых были не только русские генералы, но и недавние сподвижники — князья и владетели. Стали опасны даже простые хищники, которые готовы были принести в мешке его отрезанную голову, чтобы получить свои тридцать сребреников.

Но если Мансура можно сравнить с волком, попавшим в ловушку, то это был волк по-прежнему могучий и неукротимый. Охотники напрасно считали, что он уже обречен. Понимая, что оставлен верными сподвижниками, не имея места, где можно было бы надежно укрыться, Мансур предпринимает необычный ход. Он отправляет своего шурина Этту Батырмурзина к генералу Потемкину с сообщением о том, что «готов оставить свои предприятия и желает пребывать в мире с Россией». Это было не просьбой о капитуляции, а предложением о заключении мира. Послание было рассчитано на то, что российские военные, самые опасные на данный момент его враги, на время отложат операцию по его захвату. В этом случае остальные охотники за его головой тоже будут ждать, чем закончатся переговоры.

В мае 1787 года Этта Батырмурзин прибыл в расположение генерала Потемкина и дал показания. Он сообщил, что отправлен самим Мансуром, и так объяснил действия имама: «Он считает себя избранником Бога не для разбоев и войны, но для установления справедливости и удержания мусульман от злых дел. Ныне видит он, что те народы на него не смотрят и не слушаются». В заключение Батырмурзин сказал: «Если он будет свободен, то род татарский (горцы, которых русские по привычке называли татарами. — А. М.) не будет делать шалости против России, а всех он может от того удержать и успокоить».

Предложение Мансура произвело большое впечатление. Возможные переговоры мятежного имама и командующего войсками Кавказской линии Потемкина обсуждали не только на Кавказе, но и в Санкт-Петербурге. Событие это было отмечено в письме князя Потемкина к императрице. «Предписал я генерал-поручику Потемкину, — замечает светлейший, — Ушурме дать знать, что являющиеся с повинною к престолу Императорского Величества не отчуждаются монаршей милости, лишь бы только раскаяние их и исправление было истинно и чистосердечно».

Понятно, что в этот роковой период своей жизни имам Мансур затеял переговоры с российской стороной вовсе не для того, чтобы «явиться с повинною к престолу Императорского Величества». Ему нужно было выиграть время и подготовить возможность для отступления и перегруппировки сил. Но свою игру Мансур вел настолько умело и тонко, что никто не сумел разгадать его истинных намерений.

Обмен посланиями при полной неопределенности положения затянулся на несколько недель. Российские власти не желали обещать «бунтовщику Ушурме» каких-то особых льгот и предлагали прежде всего лично явиться с повинной. Мансур как бы колебался и требовал гарантий и почетных условий. Все это время он готовил бросок за Кубань. 9 июля 1787 года русскому командованию стало известно, что четыре дня назад Мансур перешел Кубань и находится в доме владетеля Камамата Мансурова на реке Большой Инжик вне пределов Российской империи.

Волк опять ушел от охотников.

11 июля 1787 года в рапорте генерал-поручика Потемкина князю Потемкину сообщалось, что «известный бунтовщик Ушурма с помощью Калги-Гирея Мансурова пробрался за Кубань, и уже все закубанцы генерально ему присягают».

Начался новый этап жизни Мансура — отныне он вел военные действия против России, возглавив закубанские и ногайские народы. С уходом за Кубань Мансур не собирался прекращать и борьбу в Чечне. Используя активные выступления закубанцев, свой вновь возросший среди горцев авторитет, а также приглашения со стороны отдельных владетелей и мурз, Мансур по-прежнему намеревался поднять горцев Северо-Западного Кавказа совместно с закубанскими народами против общего врага — России. Блистательная Порта, в свою очередь, добивалась перехода Мансура на службу султану. Кстати, заявления на этот счет она так и не получила. Мансур видел в Турции лишь временного союзника в борьбе за освобождение своего народа и вовсе не желал менять одного угнетателя на другого.