Господин Пирсон взглянул на угол стола, где стояли часы с фарфоровым циферблатом и золотыми стрелками в стиле рококо. У него осталось еще две минуты времени. Господин Пирсон медленно встал, уперся узкими жилистыми руками в стол.

— Так-то, мой друг. Я рад, что вы пришли и мы немного поболтали. Это совершенно необходимо для взаимного понимания двух человек, представляющих два враждебных класса и противоположные интересы. Я рад, что мы так хорошо поняли друг друга. Сейчас поняли вы, но настанет время — я убежден, что оно не за горами, — когда все поймут, кто является вашим настоящим благодетелем. До свидания, мой друг!

Господин Пирсон кивнул головой. Посмотрел на Жана Морена и, проследив направление его взгляда, увидел сигару в желобке пепельницы.

— А, вы хотите… Пожалуйста!

Он потянулся за ней, собственноручно сунул в рот Жану Морену. Достал из кармана коробочку спичек в серебряном футляре с портретом какой-то дамы. Задержался на нем влажным взглядом. Потом чиркнул спичкой и поднес ее к сигаре.

— Тяните сильнее. Вот так. Ну, теперь хорошо. До свидания, мой друг. Кланяйтесь вашей женушке.

Когда Жан Морен опомнился, господина Пирсона уже не было в комнате. Розоватый блеск перламутра слепил ему глаза. От этого и от какого-то непонятного волнения они снова так заслезились, что уже ничего не видели.

У широкой распахнутой двери стоял Пьер в выжидательной позе.

Жан Морен ничего не понимал. В голове мелькали обрывки смутных мыслей. В ушах все еще звучал мелодичный голос. Доставая из кармана платок, он на всякий случай пробормотал:

— Спасибо, сударь!

1922

С громовым гулом захлопнулись тяжелые железные врата. Был ли это грохот ворот, или отзвуки сурового голоса Яхве, но долго еще грозные раскаты сотрясали воздух.

Оба грешника стояли на месте, куда их низверг гнев Яхве.

Черно-багровый мрак окутывал их. Над головой гудел ветер. А в вышине быстро неслись бурые клубы облаков, словно жуткие птицы, прорезающие воздух невидимыми крыльями.

Адам и Ева стояли на том месте, куда их низверг Яхве. После розового полумрака рая они были словно слепые в этой тьме мира. Резкие порывы ветра хлестали их голые тела, привыкшие к нежным дуновениям райских зефиров. Их, живших под вечно мирной лазурью, теперь задевали бурыми крыльями облака.

Они взялись за руки и прижались друг к другу. Ветер разметал длинные волосы Евы, обвил ими ее колени, как мягким развевающимся хитоном.

Адам приник губами к уху Евы:

— Что с тобой? Почему ты такая неспокойная?

Он чувствовал, что по всему ее телу пробегает дрожь, но не знал, как это назвать. У него еще не было слов для обозначения дрожи Евы и своего страха.

Ева еще теснее прижалась к нему.

— Крепче держи меня, прижми к себе. Положи мне руки на бедро, согрей меня своим дыханием.

И она окутала его хитоном своих волос. И засмеялась сладким смехом, почувствовав, как его теплое тело прижимается к ней.

— Пойдем… туда…

Она хотела сказать «дальше», но и для этого понятия у нее еще не было слов. В раю они не ведали разницы между близким и далеким. И там им некуда было идти. Там дни и годы проходили незаметно, неощутимо.

Окутанная черно-багровой мглой, перед ними желто-серым ковром расстилалась Сирийская пустыня. Под ногами у них похрустывал мягкий песок, еще сохранивший приятное дневное тепло.

Иногда они останавливались и прислушивались к шуму ветра. Мягко скользя по ногам, шелестел взметенный песок пустыни. То были единственные звуки на всей равнине. Их слуху, привыкшему к неумолчному щебетанию птиц и рыку зверей, эти звуки казались скорбными и грозными голосами тишины. Они чувствовали бесконечное одиночество и печаль. Но они еще не знали, как обозначить и одиночество и печаль.

Равнина, устланная мягким песком, окончилась; они шли по холмистой местности, усеянной острым щебнем, из-под которого выдавались твердые ребра камней. Они резали подошвы, было больно. Ноги устали, потом устало все тело. Изгнанники не привыкли подолгу ходить.

Ева потянула Адама за руку.

— Мне хочется сесть.

Но Адам увидел что-то в темноте и хотел дойти до того места.

— Смотри — там, впереди, что-то синее. Что бы это могло быть? Пойдем посмотрим!

То была река — та самая река, которая текла отсюда к райскому саду и поила своей водой всех зверей, все деревья с их плодами.

Они сели на камень, покрытый слоем мягкого песка, и глядели на синий поток.

Им, усталым, было так приятно сидеть. Ева положила голову на плечо Адама. Он оперся рукой на камень, поддерживая ее ослабевшее тело.

Ветер, дувший в долине, почти не касался их. И песок здесь не шуршал под ногами, — теплый и чуть влажный, он заполнял промежутки между выступами камней и покрывал острый щебень. Где-то над рекой слышался шум. В расселине противоположного скалистого берега будто гудела разбитая волынка. Бескрайный, безмолвный простор расстилался вокруг.

Вдруг что-то теплое и влажное упало на шею Адама. В первое мгновение он подумал, что это одна из тех коричневых пчел, которые в райском саду часто садились отдохнуть ему на голову, на плечи. Вот упало опять, и еще раз… Скользнуло по плечу, по руке. Адам обернулся и посмотрел. То были не пчелы. Что-то капало из глаз Евы.

— Что с тобой?

Ева кончиками пальцев коснулась глаз. Веки были мокрые. На ресницах дрожали большие теплые капли. Когда одна падала, на ее месте тотчас появлялась другая.

— Не знаю. Что-то полилось из них. Этого со мной еще никогда не было.

Дождь? Но ведь он идет из облаков. Адам положил голову Евы к себе на колени и попытался что-нибудь разглядеть. Но ночь была темна, а глаза еще темнее — два черных зрачка с желтыми колечками вокруг. Капли все катились — на этот раз не сверху. Нет, это был не дождь. А нельзя ли выпить их? Адам наклонился и попробовал губами. Нет, они были теплые и солоноватые. И в райском саду есть такие ключи, из которых нельзя пить, — кипя, выбивают они горячими струями из самой глуби земли. Значит, и в Еве есть какой-то скрытый огонь, поднявшийся из земных глубин.

Чуть покачивая голову Евы на коленях, Адам закутался в ее волосы. Он почувствовал, что она постепенно засыпает и начинает дышать спокойно и глубоко. Счастливая! Она могла заснуть даже тогда, когда его голову переполняли странные мысли.

Он посмотрел на реку и заметил, что поверхность ее становится светлее и как будто глаже. Если бы он взглянул вверх, то увидел бы, как постепенно светлело небо, бросавшее свое отражение на воду. Синяя полоса реки отливала посередине зеленоватым золотом, а по краям казалась еще темнее. И вдруг в реке заколыхались одна за другой синие точечки. Скоро стало казаться, что вся вода усыпана синими песчинками.

Адам с волнением глядел на нее. Потом разбудил Еву.

— Поди посмотри, нельзя ли их зачерпнуть горстью.

Ева спустилась к воде. Попыталась поймать песчинки кончиками пальцев, как хватают букашку, быстро бегающую по земле. Попробовала схватить в горсть, как вычерпывают рыбок с красными плавниками. Но вода уходила между пальцев, и в горсти ничего не оставалось. Она рассердилась и ударила ладонью по коварной воде.

— Ничего не могу зачерпнуть.

— Убегают?

— Не то бегут, не то не бегут. Они то колышутся сверху, то словно погружаются в глубину. Иди попробуй ты.

Но Адам устал. Ему не хотелось подниматься из-за пустяка. Ева вернулась и села рядом. Они оба посмотрели вверх и там увидели те же самые песчинки.

Они видели их и раньше. То были звезды. Но в раю звезды были видны всегда, вместе с солнцем и луной, и казались бледными и неживыми. Здесь они сверкали ярко-голубым мерцающим светом, как тысячи глаз, обращенных на изгнанных грешников. Адам и Ева испытывали страх и вместе с тем никогда еще не изведанное наслаждение. Как будто колючки терновника легонько покалывали им кожу.