— Еще вопрос. Шесть раз вы были арестованы и шесть раз бежали. Выбрались из такой дыры, в которой бы сам черт по сей день кис. Чем же объясняется ваша теперешняя покорность? Разрешите коснуться деликатной темы: может быть… вы все же намерены…

Падрони наклонился к нему так близко и зашептал так тихо, что даже чуткие уши часовых ничего не могли уловить.

Уитмор немного подумал, потом покачал головой.

— Нет, теперь уж конец. Во-первых, счастье не ломовая лошадь, которая возит до тех пор, пока не свалится. И во-вторых, нет смысла. Для чего собственно? Мне тридцать два года, но я испытал и повидал больше, чем вы увидите за сто тридцать два года. Жизнь вовсе не столь уж разнообразна и неисчерпаема, как думают о ней мещане. Я не хочу доживать до седых волос, заболеть чахоткой благочестия и каяться в грехах. Мне скучно. Я опустошен — так опустошен, что по ночам стал видеть глупейшие сны. Я не желаю стать идиотом. Для чего? Хватит. Последняя капля из моего бокала выпита, и я разбиваю его об стену… Послушайте, мистер Падрони. В пять часов начнется комедия суда. Вам, вероятно, известно, что меня ждет. Выкладывайте.

Падрони отодвинулся от него, посмотрел исподлобья, покачал головой. Уитмор взял его за рукав.

— Без церемоний! Вы видите, я не похож на нервную даму.

Падрони помедлил еще, потом поднял руку и толстым указательным пальцем провел себе по горлу.

Уитмор кивнул головой.

— Я так и знал. Они бы не были заплесневелыми американскими бюрократами, если бы не придумали этого безобразного, унизительного способа. Вы, вероятно, изучали юриспруденцию и любите потолковать с читателем о законах и суде. Напишите одну хоть статью о нелепых способах смертной казни в Америке. Виселицы, электрический стул — а теперь они еще начинают отравлять людей в камерах газами. Разве это не свинство высшей марки? Дали бы мне револьвер и один патрон — честное слово, я справлюсь с этим гораздо лучше, чем джентльмен с намыленной веревкой…

Часовые стали проявлять признаки беспокойства. Тот, который был постарше и потолще, поманил Падрони.

— Мистер… Пожалуйста!

Падрони поспешно сунул руку Уитмору и повернулся к двери.

— Сию минуту!.. Прощайте, мистер Уитмор! Благодарю за любезность. Не могу ли чем-нибудь быть полезным?

— Благодарю. Я свои дела уже уладил. И до свиданья! Я не думаю, что это случится очень скоро, но вам обязательно нужно заняться спортом. В вашем возрасте такая полнота вещь не очень приятная. Всего хорошего.

Дверь еще не успела закрыться, а он уже достал записную книжку с серебряным карандашиком и что-то написал мелким ровным почерком.

1926

В один миг все смешалось в свалке.

Обнаженные выше локтей руки, ноги в подбитых гвоздями башмаках, фигуры вскакивающих с мест и падающих мужчин и женщин. Круглые мраморные доски столиков то появлялись в полосе света, то снова погружались в тень. Орущие, взвизгивающие на разные голоса люди плотно сбились в клубок, из которого то и дело высовывались руки — то с растопыренными пальцами, то крепко сжимавшие бутылку или кружку. Клубок докатился до стены и там распался, а на середине кабачка остались осколки разбитых бутылок, разорванный красный платок и две темные лужицы крови.

Какой-то пролетевший мимо цели предмет задел электрическую лампочку под потолком — единственную в другом конце комнаты. Низкое помещение мгновенно погрузилось в полумрак, по стенам поползли уродливые черные тени.

Сабина забилась за стойку, поближе к хозяину. Не от страха — подобные драки были ей не в новинку. Но все произошло так неожиданно и быстро, что она растерялась. Она не успела еще оттолкнуть нахала, который обнял ее и хотел поцеловать, как кулак Жоржа опустился ему на шею и он ничком упал на пол. И тут все навалились на ее кавалера. Обычно в таких случаях она без раздумья бросалась в свалку, но на этот раз какое-то странное оцепенение удерживало ее за стойкой. Рука ее сжимала горлышко ликерной бутылки, она подалась всем телом вперед и напряженно следила за катавшимся по полу клубком, над которым время от времени показывалась лохматая голова Жоржа. Клетчатую жокейку он потерял в самом начале схватки, и с каждым появлением его голова становилась все более лохматой, и скрывалась она с каждым разом все быстрей.

Хозяин обеими руками барабанил по стойке и, весь побагровев от натуги, что-то кричал, но голос его тонул в адском шуме. Но вот толпа дерущихся неожиданно расступилась, словно кто-то сильными руками раздвинул ее. Внезапно наступившая тишина так потрясла Сабину, что она вздрогнула всем телом и закрыла глаза.

Когда она их снова открыла, толпа была уже в противоположном конце комнаты. Ближе, прислонившись к стене, стоял Жорж, он тяжело дышал, одежда его превратилась в лохмотья. В руках у него тускло поблескивал нож, а у ног храпел и ворочался тот самый нахал, бывший приятель Сабины.

Хозяин закричал что-то не своим голосом, оттолкнул Сабину и бросился вверх по ступенькам. Все поняли, куда он спешил. Но Жорж был слишком обессилен и не чувствовал опасности, не делал попыток бежать. Сабина отчаянно махала ему руками, а он тупо глядел вниз — словно раненый корчился на полу не по его, а еще по чьей-то вине.

Жандарм опередил хозяина. Картина не вызывала никаких сомнений, виноватого не нужно было искать. Но едва он протянул руку, чтобы крепко схватить преступника, как Жорж ударом в подбородок свалил жандарма прямо на раненого. В три прыжка Жорж очутился у ступенек, по которым уже взбегала Сабина. У нее не было времени оглянуться, она скорее почувствовала, чем увидела, как хозяин отшатнулся от нее, распахнула дверь и споткнулась, схваченная сильной рукой другого жандарма.

Только один миг рука эта держала ее. В светлом квадрате двери жандарм увидел истинного виновника и бросился ему навстречу. Сабина перебежала площадь и остановилась в тени собора. Отсюда она увидела, как двое мужчин схватились перед входом в кабачок, потом тот, который был в форме, вскрикнул и упал. Слышала еще, как Жорж, топая по мостовой, бежал в ее сторону, но она отступила к стене собора, в черную спасительную тень.

Сабина поняла, что это боковая стена. Она укрылась в овальной нише и посмотрела вверх. Над головой темнел покатый навес — подножье статуи святого Себастьяна. Она видела, что ее фигура выделяется на светлом фоне стены и плотнее прижалась к ней. Она не понимала, что с освещенной площади ее не заметили бы даже самые зоркие глаза. Локти ее прижимались к влажным камням, пальцы нервно ощупывали шероховатости стены, сердце билось быстро и громко.

Тень, как широкая черная река, пересекала площадь, кое-где затеняя стены освещенных домов. Конек крыши с симметричными выступами не достигал противоположного края площади. Сабина видела, как в полосе яркого света луны и фонарей, перед входом в кабачок суетилось все больше и больше людей. Ну, конечно, это были жандармы: в толпе время от времени поблескивали кивера, щелкали затворы винтовок. Одни из них двинулись направо, другие налево. По всей видимости, убежище было обнаружено, их окружали.

Сабина так сильно прижимала к груди руки, словно хотела вдавить себя в стену, слиться с ней. Почему она так волнуется? Хотя драка произошла из-за нее, она ни в чем не виновата. Ее могут продержать несколько дней под арестом, но судить не будут. Несколько дней в полицейской тюрьме… да сколько раз она сидела там и уходила оттуда, всегда смеясь, посылая воздушный поцелуй сторожу у ворот. Зачем же она пряталась здесь в спасительной тени, как соучастница убийцы? И зачем она убежала?

С Жоржем она познакомилась только сегодня на рыбном рынке. Как всегда по субботам, она вымыла знакомой торговке столы и заработала несколько сантимов. Жорж появился там после какого-то неудачного ночного похода, усталый, голодный, и она на свои деньги накормила его горячим завтраком. Но потом ему, видимо, посчастливилось при ограблении кассира Миланского банка, о чем писали все вечерние газеты. Весь вечер он водил Сабину по разным притонам, ни на шаг не отпускал от себя и сорил деньгами, пока в кабачке, возле собора, к ней не привязался старый знакомый.