Теперь он поменял мнение и решил, что я обыкновенная студентка, просто с проблемой. Я тоже изменила мнение, так что он опять оказался прав. Когда наступит день и класс обнаружит, что я обезьяна, преподаватель будет готов прийти на помощь. Он не позволит открыто издеваться надо мной, но сколько именно оскорбительных намеков я смогу вынести, не потеряв самообладания?

Естественно, все на меня рассердятся. Часть ребят просто за то, что я презренная обезьяна, а остальные – за вранье. Вначале обманывать ненавистных крыс было легко, но сейчас ложь меня тяготила.

Нужно все обмозговать. Уезжать не хотелось. Я не подумала обо всех последствиях, поступая сюда, но теперь они стали очевидными. Перевестись посреди года на другой курс не так просто, и все хорошие места там будут уже заняты. Здесь я разметчик первой группы. Фиан – прекрасный страховщик. Плейдон еще и стазист. Сокурсники хоть и крысы, но в целом неплохи. Мне сразу не понравились бетанцы, но оказалось, что у них весьма благородные мотивы. Крат – идиот, бездумно повторяющий за отцом, но...

Я примирилась с тем, что все остальные студенты – крысы. Однако смогут ли они примириться с тем, что я инвалид?

Тем же вечером я набрала номер специального реестра. Не сказав ни слова, просто ввела код, приложила ладонь к экрану глядильника как подтверждение личности и завершила вызов. На первый взгляд – пустяк, но для меня этот поступок был огромным шагом. Немедленно ничего не произойдет, потому что Земная Больница пыталась избежать случаев, когда люди делают запрос под влиянием минутной прихоти, будучи пьяными или под кайфом, а потом об этом жалеют. Письмо, дающее доступ к информации о моих родителях, я получу через три дня.

После меня колотила дрожь. Я сидела и спрашивала себя, зачем позвонила. Ведь могла запросить данные с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, но клялась, что этому никогда не бывать. Родители-крысы бросили меня новорожденной, и, хаос побери, я совсем не собиралась гоняться за ними и упрашивать меня признать. Гордость не позволяла.

Так что же изменилось? Я утратила гордость или просто совершенно слетела с катушек? Может, и то, и другое, но главным образом виноват мой безумный маскарад. Одногруппники-нормалы приняли меня как свою. Плейдон мне доверял. Фиана я могла бы полюбить, если бы генетические кости выпали иначе. Далмора, рожденная быть знаменитостью Альфа-сектора, оказалась по-настоящему заботливым человеком. Я помогла спасти жизни десяти незнакомцев, и не имело значения, крысы они или обезьяны. Они просто люди, попавшие в беду, и, уверена, сделали бы для меня то же самое.

На первый взгляд, ничего из перечисленного не имеет ни малейшей связи с моими неизвестными родителями, но это не так. Имеет. Их решение повлияло на каждый виток моей судьбы. И всякий раз все возвращалось к темным личностям, которые передали своего ребенка-обезьяну Земной Больнице и ушли. Поступи они иначе, моя жизнь была бы другой, и я не наплела бы столько лжи внеземному классу.

Я не хотела признаваться себе, но всегда знала правду. Я могла заявлять, что выбрала этот курс с целью доказать, что так же хороша, как любой нормал, и ткнуть их в это носом... Но класс – лишь замена родителям. Я была так же одержима, как все мои друзья в сдедующем шаге. Они отчаянно нуждались в признании, а я жаждала мести, однако это две стороны одной медали.

Ладно, не совсем все мои друзья в следующем шаге одержимо пытались связаться с родителями. Кеон не пытался. Безумно ленивый, до ужаса уверенный в себе и до безобразия умный, одним он тем не менее всегда меня восхищал. В четырнадцать он заявил, что беспокоиться из-за родителей, которых никогда не знал, – слишком много хлопот, и ведь действительно так считал!

Я легла навзничь и вздохнула. Могло показаться, что в этом нет никакой логики, но я понимала: первый шаг к тому, чтобы предстать перед классом как обезьяна, – разобраться с родителями. Я наконец занялась тем, что мои друзья сделали четыре года назад. Мне уже исполнилось восемнадцать, и, по крайней мере формально, я считалась взрослой, но толку-то. Мое единственное преимущество по сравнению с наивной четырнадцатилеткой состояло в том, что я видела, что случилось с моими друзьями. И знала на горьком опыте: меня ждет полная катастрофа.

Все мы, кроме Кеона, прошли через тяжелые времена после того праздника Начала Года, когда нам исполнилось по четырнадцать. Это означало, что у нас появилось две возможности. Мы могли запросить информацию о родителях и попытаться связаться с ними. И могли один раз попробовать спорталиться в другой мир. Конечно, мы все думали об этом задолго, за много лет.

Я оказалась единственной, кому хватило безумия выбрать вариант с порталом. Все твердили мне, что не надо этого делать. Иссетт говорила раз сто. Остальные повторили тридцать раз каждый. Кэндис просила пятнадцать раз. Директриса следующего шага – три, а руководитель школьного исторического клуба – раз восемь. Мой про-папа впервые больше чем за год настоял на встрече со мной, чтобы в случае чего учли, что он был против.

Даже Кеон сделал высочайшее усилие и заметил, что идея плохая. Он подчеркнул, что Земная Больница не делает ошибок. Со времени последнего подтвержденного случая, когда диагноз оказался неверен, прошло больше ста лет.

Я это знала.

Кеон напомнил, что процесс неприятный. На том конце меня будет ждать бригада медиков, чтобы по прибытии, когда у меня разовьется анафилактический шок, сгрести меня в охапку и отпорталить обратно в реанимацию Земной Больницы. А там наготове другая бригада медиков. Кеон сказал, что мне, вероятно, не дадут погибнуть, но больно будет наверняка.

Он ближе всех подошел к тому, чтобы меня переубедить. Но я все равно ломилась напролом. Зная, что Земная Больница не ошиблась. Зная, что произойдет и что нет вообще никаких шансов. Но я должна была попытаться. Так что я провела десять секунд в другом мире и неделю в больнице.

На самом деле хватило бы и дня, но Земная Больница перестраховывалась, потому что иногда, очень редко, случались поздние осложнения. Мой случай редким не оказался, обошлось без осложнений. Я была совершенно обычной обезьяной, проклятой злой судьбой. Все меня навещали, приносили виноград и говорили, как глупо я поступила. Кеон тоже пришел, но он лишь сидел и лопал виноград.

Меня не волновало, что все сочли меня дурой. Оно того стоило. Я не сдалась, не стала пассивной жертвой. Я попыталась бороться с судьбой и потерпела неизбежное поражение, но гордилась тем, что попыталась. Одно плохо: мой психолог не стал говорить, что я дура. Заявил, мол, я получила положительный опыт, а я ответила, что он может отправляться со своим мнением к хаосу!

Остальные могли думать, что я сглупила, шагнув в портал; а я считала полнейшим безумием запрашивать информацию о родителях. Мое решение стоило мне одного дня физической боли, а друзьям достались душевные муки, осложнения после которых длились годами.

Иссетт моя лучшая подруга, так что больше всего меня затронуло то, что происходило с ней. Когда она получила доступ к записям, стало очевидно, что родители Иссетт поступили стандартно. Бросили ребенка-обезьяну, обвинили друг друга в приматских генах и разбежались в противоположных направлениях. Оказалось, что они из сектора Гамма, с Беовульфа. Их бракоразводный процесс начался на следующий день после рождения Иссетт, а затем они оба сменили имена. Сейчас отец Иссетт жил на пограничной планете в Эпсилоне. Мать тоже переехала, но только на другую планету в Гамма-секторе.

Я думала, после этого все ясно. Ребенок-выродок разрушил удобную жизнь родителей-нормалов, и они сделали все возможное, чтобы оставить его позади и забыть. Но желторотая романтичная Иссетт свято верила, что теперь они отнесутся к ней иначе. Она пыталась с ними связаться. Отец ответил безличным, в одну строчку сообщением. Вежливым, но в целом смысл сводился к одному слову: «Отвали!» Мать прислала длинное эмоциональное письмо, все обещала навестить, но каждый раз откладывала и наконец полностью оборвала общение.