Надо торопиться.

Джулия и Салли вошли в здание, открыв двери собственным ключом. Еще до рассвета, до прихода Миггисона, они поднялись на двадцатый этаж и с облегчением увидели, что правильно рассчитали время: Менард покинул свой пост, чтобы открыть двери кабинетов. Проскользнув мимо его стола, они направились к монтажным. Стоило им достичь Лапательного проулка, на Джулию накатил необъяснимый страх, и она порадовалась, что Салли прихватила с собой «Энфилд». Как выяснилось, после истории с просмотром материала о гуру здорового образа жизни Салли без нее на работу не приходила.

Когда они проходили мимо фильмохранилища, куда складывали недавно отснятые кассеты, Джулия тревожно глянула на его дверь. После нападения Ремшнейдера они перепрятали взрывчатку на верхнюю полку в дальнем углу хранилища, куда скорее всего никто не заглянет. Другого выбора не было. Джулия не хотела рисковать, снова вынося «Си-4» из здания. Ей не хотелось рисковать, снова пронося взрывчатку мимо Менарда. Фильмохранилище было лучшим из небезопасных тайников, но имело значительные неудобства, главным из которых был Чарли Миггисон. Помещение не откроется, пока Миггисон не придет на работу. Единственный ключ находился у него. Они пошли в монтажную Джулии.

У двери Салли с сожалением помедлила.

— Жаль, что так вышло с Подлизой, — сказала она. — Благодаря ему я получила «Эмми». Он был монтажером. Очень хорошим. Но я бы сказала, он перешел черту.

— Ты так думаешь?

Джулия взялась за ручку двери. Женщины пристально смотрели друг на друга. Салли подняла острие штыка.

— Ты говорила, что хочешь посмотреть на мое оружие, — сказала она. — Как оно тебе?

— На чертову пятерку, — отозвалась Джулия. — Жаль только, что мы не спровадили Подлизу в мусоросжигатель. Для верности.

Салли передернуло от омерзения. Не стоило говорить гадости, и Джулия тут же пожалела о вырвавшихся словах, которые ее саму наполнили отвращением. Она все-таки мать. Она все-таки сочувствовала бедным и бездомным. Но голос у нее в голове хихикал, радуясь грядущей бойне.

Повернув ключ, Джулия открыла дверь монтажной. Труп исчез. Она захлопнула дверь, потом снова дернула ее на себя. Кто-то забрал труп? Или он сам собой ушел? Неужели Ремшнейдер жив? И если да, то где он? В напряженной тишине вопросы трещали электрическими разрядами. Ни одна не произнесла ни слова. Переглянувшись, они посмотрели на закрытые двери в обоих концах коридора. Где остальные монтажеры? Салли пошла первой, и они осторожно прокрались назад к фильмохранилищу и, став как на страже у его дверей, болтали о пустяках в ожидании. Прислонившись к стене, Салли сняла «Энфилд» с предохранителя.

Материализовался вечно недовольный Миггисон. Он выдернул из-за обшлага связку ключей и с интересом уставился на женщин. Склонил голову, чтобы, заглянув за спину Салли, получше рассмотреть винтовку.

— Доброе утро, дамы, — с бодрой злобой бросил он. Дверь в фильмохранилище распахнулась, и Миггисон пошел своим путем, бросив напоследок еще один взгляд на оружие и театрально вздохнув: — Я ничего не видел.

Джулия нашла коробку и пересчитала бруски пластида. Все были на месте, никто их не тронул. У нее оставался еще час или около того, пока коридоры не начнут заполняться, пока дети Боба Роджерса не соберутся узнать новости. Салли стояла на страже на перекрестке Лапательного проулка и монтажного отдела. Стоя в тени, она увидела бы малейшее шевеление в коридорах. Джулия изложила ей план нападения, и у Салли не нашлось возражений. Она достаточно видела и слышала. Винтовку она прятала под кашемировой шалью. Присев на корточки в Лапательном проулке, Джулия взялась за работу.

Работала она по памяти и прочитанному руководству. Один брусок взрывчатки она размяла, пока он не стал тонким как веревка, потом размяла второй и прикрепила к первому, чтобы получилась единая длинная петля. Двух брусков для ее плана не хватило бы. Размяв третий, добавила и его, а петлю накинула на два ящика. Три бруска уж точно наделают шуму. Никто не пострадает. Все будут на собрании в другом конце офиса. Сама она встанет на страже в начале анфилады смежных кабинетов. Если кто-нибудь объявится, она подождет, пока сотрудник не уйдет. И лишь потом, когда начнется собрание и все будет чисто, она запалит шнур.

Закончив со взрывчатым лассо, она повернулась к Салли:

— Теперь иди. Винтовку возьми с собой. Расскажи им. Если захочет говорить Остин, поддержи его. Со мной все будет в порядке.

— Уверена?

— Иди.

— Тебе ничего не грозит?

— То же, что и тебе.

Салли ушла, все еще пряча винтовку под шалью. Джулия этому была только рада. Одиночество даст ей сосредоточиться. Главное ничего не забыть. Когда-то она была абсолютно сосредоточена, но это было до детей, работы и вообще жизни. Сейчас она то и дело напоминала себе, что надо обращать внимание на каждую мелочь. Вот запальные шнуры, вот спички, вот коробка с остатками взрывчатки. Вот сумочка. Не так уж и много следует помнить. Посмотрит, как рванет, и пойдет домой. Назовем это прощальной речью при увольнении.

Остатки пластида можно отдать нью-йоркской полиции, чтобы предотвратить панику по поводу дальнейших взрывов. Если понадобится, она сама это сделает и во всем сознается.

Эта мысль заставила ее замереть. О таком исходе она не думала. Если полиция задержит ее, даже ненадолго, пока все не прояснится, на нее повесят ярлык террористки. Всплывет ее послужной список. Ее отправят в тюрьму. Она силилась подавить приступ паники. Ее мальчики не смогут ее понять. Они отрекутся от нее. Ее муж, старый радикал, придет в ужас. «Но мы же отвергли насилие!» — взревет он. И все равно ей надо это сделать. Угроза программе не оставила ей выбора. Она повторяла слова как заклинание: «угроза программе, угроза программе». Это была ложь. Ей хотелось кого-нибудь убить. И это ощущение пересиливало все остальное.

И с Салли Бенчборн творилось то же самое. Ремшнейдер разжег их аппетит. Пора забрать еще чью-нибудь гребаную жизнь. Натягивая резиновые перчатки, Джулия оглянулась через плечо. Ей казалось, за ней наблюдают, но никак не могла определить, что послужило причиной этой тревоги. Никаких камер видеонаблюдения поблизости не было, ни одной живой души рядом. Возможно, тут есть еще какой-нибудь зомбированный монтажер. Возможно, Ремшнейдер оправился от своей раны, хотя это представлялось маловероятным. Она снова глянула на часы. Собрание начнется через два часа. Закрепив запальный шнур на одном конце взрывчатой петли, она провела его за ящиками вдоль стены. Нельзя оставлять пластид без присмотра. Слишком рискованно. Что, если кто-то пройдет мимо и случайно его увидит? На этаже достаточно людей, умеющих распознать взрывчатку, и что она им скажет? Придется посидеть тут, и пусть все идет своим чередом. «Точно часовой на сторожевой башне», — подумала она.

Словно положение и без того недостаточно осложнилось, кто появился в восемь утра, раньше всех остальных? Боб Роджерс, конечно.

Только я начал мирно прихлебывать кофе и читать «Таймс», как он ворвался ко мне в кабинет. Садиться он не стал. Просто завис у двери, держа руки в карманах и покачиваясь на каблуках, ждал, когда я подниму глаза от газеты. Мне не хотелось оказывать ему такое одолжение. Он ничего не сказал про мои костыли и бинты. Не желал знать.

— Можем мы поговорить откровенно? — спросил он. — Обо всем?

Я свернул газету. Он казался далеко не таким подавленным, как следовало бы ожидать в подобных обстоятельствах. Одет он был в светло-голубую, расстегнутую у ворота рубашку, поверх нее легкий летний пиджак. Он улыбался. Помню, как во время других, более успешных битв с корпорацией он неделями дулся, а потому я ожидал от него приступа глубочайшей меланхолии в часы перед его принудительной отставкой. Он же, напротив, ликовал.

— Как давно мы знакомы, Остин?

Сколько еще разговоров так начиналось… И какие долгие это были разговоры.