Я сползла с кровати и села рядом с мирно лежащим телом. Роберт смотрел прямо перед собой, словно я все еще сидела на нем. Я поцеловала его губы. Возможно, в той другой реальности, где Иэн остался жив, мы поженились, и я была беременна и счастлива… Так хотелось надеяться. Но в этой жизни с нами покончено. Я оделась и вышла из квартиры.
Джулия ненавидела бывать в офисе после полудня в воскресенье. Так всегда было. Если приходишь в офис в воскресенье, значит, случилась какая-то катастрофа. Значит, твой материал нуждается в немедленной хирургической операции. Или это означало, что в большом мире стряслось какое-то ужасное бедствие, и от тебя требуется — с пистолетом у виска — выковать из него несколько минут рассказа.
В это воскресенье на двадцатый этаж ее привело более гадкое бедствие. Она вышла из лифта, и перед ней в удивленной улыбке расплылся Менард Гриффитс.
— Пришла на сверхурочные, — сказала она, не дожидаясь его вопроса.
Охранник кивнул.
— Уверен, до вас уже дошли новости. Завтра все возвращаются. Кое-кто уже даже вернулся.
— Правда? Все наши на этаже? — Джулия прошла мимо него.
— А то. Ну-ка, ну-ка. Я должен заглянуть в сумку.
— Шутите?
— Хотелось бы, но знаете, тут столько всего странного происходит, все сотрудники собираются, поэтому потребовали усилить безопасность. Обязательно проверять все сумки. Поднимите-ка ее.
Вот не везет! Менард никогда раньше не проверял ее сумку. Коробок спичек и нож (резать запальные шнуры) она перед выходом из дому спрятала под свертком с завтраком и сменной одеждой. Слава богу, она уже успела тайком пронести на этаж «Си-4», не то жди беды. Ответить на вопросы о ноже и спичках будет нетрудно, с этим она справится. Его интерес привлек ленч.
— Ух ты! Что у нас тут?
Сперва она не ответила. Она смотрела на Менарда и думала, что лучше бы он раскрыл ее планы. Лучше для него и для нее. Если случится ужасное, если кто-то пострадает при взрыве, именно этого добродушного толстяка обвинят в небрежности.
Охранников всегда найдут в чем обвинить, а он ничем такого не заслужил, к тому же она любила мир, а насилие в политических целях давно отвергла. Взяв сверток, Менард разочарованно потянул носом.
— Новоорлеанский салат с курицей.
Отложив сверток, он снова запустил руку в сумку, порылся в одежде и вдруг замер. Достал из сумки спички и нож и посмотрел на нее.
— Вы этим пользуетесь, Джулия? — спросил он, недоумевая из-за предметов. — По работе?
— Да, Менард.
Ему было все равно. Ему и на минуту не пришло в голову, что от Джулии Барнс могут быть неприятности.
— Ладно. Я просто проверил.
Менард сложил все назад в сумку. Она же наблюдала за ним с внезапной усталостью. Ей хотелось, чтобы уже наступило завтра, чтобы битва осталась позади. Менард как будто уловил ее смятение и задержал, чтобы, обойдя стол, обнять ее. Не успела она воспротивиться или ускользнуть, он сжал ее плечи и еще раз посмотрел на сумку.
— Увидимся, — сказала она.
— Ребрышки, — улыбнулся он. — В следующий раз принесите мне свиные ребрышки.
— Я их не ем.
— Тогда вкусный ролл с омарами или…
Он еще размышлял вслух, когда она уже свернула за угол коридора. Пройдя в свою монтажную, она заперла дверь, достала ленч и одежду, а сумку бросила на диван рядом с коробкой амуниции. Сев рядом, она подняла крышку и еще раз заглянула внутрь. Да, они тут, все шесть брусков в оберточной бумаге. Ее план был прост: взорвать все это дерьмо к чертовой матери. Нет, не так. Она полагала, что Остину понадобится помощь, когда он будет убеждать в своей правоте остальных. Она развернула один брусок, который на ощупь казался прохладным и мягким — светло-кремовый фут взрывчатки. Тут ей послышались шаги за дверью. Джулия замерла. Возможно, в офисе она не одна. Менард ведь говорил, что кое-кто уже вернулся из заграницы. Салли Бенчборн уже приехала из Японии, оставила ей несколько сообщений на голосовой почте, спрашивала, как продвигается работа над ее сюжетом, но Джулия ей не перезвонила. Может, это Салли подслушивает под дверью?
Но нет, тревога миновала. Джулия снова завернула брусок пластида в бумагу и вернула его в коробку. Теперь надо сосредоточиться на плане, еще раз обдумать детали. Пожалуй, скромный взрыв в Лапательном проулке, подстроенный так, чтобы грохнуть во время совещания, должным образом подчеркнет реальность угрозы. Ложь невелика, сказала она себе, зато подкрепит большую истину. Если взрыв случайно уничтожит загадочные ящики, тем лучше. Джулия знала, что они часть угрозы. Она видела, как смотрела на них Эвангелина Харкер, и прекрасно запомнила тот вечер, когда сама заметила в коридорчике какую-то тень. Она почти ожидала, что их враг спит в одном из них. От этой мысли ее обдало холодом и, закрывая крышку коробки, она поспешила ее изгнать.
В дверь постучали — несколько коротких быстрых ударов. Салли, похоже, никак не уймется. Господи помилуй, это же воскресенье! Дверная ручка дернулась, заходила ходуном. Джулия похвалила себя, что заперла дверь. Продюсер увидела бы коробку и поинтересовалась бы ее содержимым. От Салли Бенчборн ничто не ускользает. Долгие несколько секунд ничего не происходило, потом снова стук, уже не такой настойчивый. Кто бы ни стоял за дверью, он отказывался уходить. Затолкав коробку под диван, Джулия крикнула: «Минутку» и разгладила рукой брюки, готовясь рассказать святую правду о том, сколько труда она вложила в японский материал — то есть ни грана. Отперев дверь, она ее распахнула.
На нее свирепо уставился Ремшнейдер — шесть футов роста, двести фунтов веса. Его безвольные губы увлажнились и потемнели. В руке он держал нож.
Господин, от вас по-прежнему ни слова. Что ж, справедливо. Настало воскресенье, и, к моем удивлению, коридоры заполняются продюсерами. Салли Бенчборн уже здесь, ворчит, скулит и ругается, принесла что-то в длинном кейсе, вероятно, свои драгоценные пленки. До меня доносится журчание разговоров. Они уже догадались, что старой гвардии пора уступить место молодым. Дуг Васс и женщины тоже уйдут. Молодежь кипит показным гневом и сгорает от любопытства. Они называют шишек в администрации злодеями и гадают о мотивах. Они делают ставки, какую форму примет прощальная речь, и предсказывают сокращения или что похуже. Рейтинги упадут. Качество снизится. Но, возможно, это к лучшему, шепчут они по секрету. Они слепы, как только бывают слепы состоявшиеся, успешные журналисты. Это сюжет века для них, для всего, чем они когда-либо были или станут, и они находятся в центре событий. Тем не менее они считают, что на карту поставлено лишь профессиональное признание. Вот как происходит падение империй. Так дайте же мне приказ. Я жажду приказаний. А пока, если не услышу от вас иного, я намерен сидеть в переднем углу просмотрового зала, рядом с Бобом Роджерсом и делать записи в лэптопе.
Стимсон
Сжав кулак, Джулия ударила Ремшнейдера в нос, но он навалился всем телом и сумел прорваться в дверь — слепой мешок мяса. Забившись в угол, она швырнула ему в голову кассетой. Когда он на мгновение потерял равновесие, Джулия расцарапала ему лицо и попыталась его обогнуть, бросилась всем телом, промахнулась и рухнула на пол — коробка со взрывчаткой совсем рядом, на уровне глаз под диваном. Она постаралась ее нашарить, открыла, схватила брусок. Но не успела Джулия предпринять что-либо еще, как Ремшнейдер схватил ее за шею и, держа за горло, поднял. Он оттащил ее от двери и припер к стене. Пахло от него всеми мыслимыми гнилостными выделениями. Он уже давно убивал своих коллег. Его губы шевелились. Он говорил что-то тихим шепотом. «Ритуал, — подумала Джулия. — Сейчас он перережет мне горло». Она услышала слова «Лубянка, Воркута», следом зажурчали остальные. Джулия забилась у него в руках, попыталась оттолкнуть. Как зомби, он надвинулся снова, притискивая ее к стене. Она постаралась добраться до ножа, в ответ он сильнее сжал ей горло. Он был слишком большим. Джулия чувствовала, как теряет сознание, как воздух уходит из ее легких. И вдруг его передернуло. Глаза у него расширились от недоумения, нож выпал из руки. Хватка на горле Джулии ослабла, и он повалился ничком, словно пытался удержать ее собственным телом. Он хватал ртом воздух, во все стороны летели брызги слюны, его рот раззявила внезапная гримаса удивления. Он сплюнул кровью. В проеме двери появилась Салли Бенчборн в розовой кашемировой шали. К груди она прижимала свою антикварную винтовку «Энфилд» времен Гражданской войны, со штыка капала кровь.
