— Твое желание — закон для меня, дорогой, — заверила я. — Я уберу тетрадь и прочту ее в должный срок или никогда. Главное, чтобы ты поправился.

Позже я завернула тетрадь в белую бумагу, перевязала лентой и запечатала сургучом, чтобы она служила явным и материальным знаком нашего доверия.

Мы поженились в тот же день. Церемония была короткой и торжественной. К счастью, из двух платьев, которые я захватила с собой, одно оказалось моим выходным, из расшитого черного шелка. Я с самого начала собиралась надеть его на свадьбу.

«Странно, — подумала я, глядя в зеркало, чтобы причесаться. — Тревожное толкование свадебного стихотворения, сделанное Люси, обернулось правдой. Против ее желания я выхожу замуж в черном, далеко от дома, как говорила подруга, навек потерявшись».

Я надела черные лайковые перчатки. Сестра Клара — еще одна милая, славная женщина — раздобыла фату, а добрая Агата принесла букетик разноцветных цветов, которые собрала в саду. Две сиделки стали нашими свидетельницами. Джонатан очнулся ото сна, когда все уже было готово. Я помогла ему сесть на кровати, опереться на подушки и заняла свое место у изголовья.

Когда капеллан встал перед нами, я невольно испытала легкую досаду при виде унылой обстановки. Джонатан с сожалением во взгляде сжал мою руку и сказал:

— Я знаю, что не о такой свадьбе ты мечтала, Мина, но надеюсь когда-нибудь все возместить.

— Я выхожу замуж за тебя, дорогой, остальное неважно, — искренне ответила я.

Я сознавала, что принимаю на себя всю полноту ответственности. Мне предстояло стать женой Джонатана. До конца своих дней я буду принадлежать ему и никому больше. Ничего другого я не желала и была счастлива. Все же, пока капеллан проводил церемонию, мои мысли унеслись в другое место и время — в танцевальный павильон Уитби, к блаженным часам в объятиях мистера Вагнера. Я вспомнила, как ощущала всю полноту жизни в его обществе, млела под восхищенным взглядом. Интересно, каково было бы стоять у алтаря рядом с ним… быть его невестой? Подобные мысли вызвали такой приступ вины, что у меня перехватило дыхание, а лицо раскраснелось от жара. Очнувшись от грез, я услышала слова священника:

— Джонатан Харкер, берешь ли ты эту женщину в законные жены, чтобы быть с ней с этого дня и впредь, пока смерть не разлучит вас?

— Беру, — ответил Джонатан твердым, уверенным голосом.

Когда пришла моя очередь ответить на тот же вопрос, коротенькое слово едва не застряло в горле, хотя я говорила искренне. Нас объявили мужем и женой. Джонатан с трудом заключил меня в объятия и наградил долгим сладким поцелуем.

После того как капеллан и сестры ушли, муж приложился к моей руке со словами:

— Впервые в жизни я беру за руку свою жену. Это лучшее, что может быть на свете. Если бы пришлось, я снова вынес бы все, лишь бы завоевать тебя.

Вновь обретя дар речи, я заверила его, что являюсь самой счастливой женщиной на свете.

В тот же день я написала длинное письмо Люси, поскольку знала, как ей не терпится узнать обо всем, что случилось после нашего расставания на вокзале Уитби. Я поделилась своими тревогами касательно состояния здоровья Джонатана, изложила все подробности свадьбы и выразила искреннее пожелание безмерного счастья в ее собственном грядущем замужестве.

Сестры принесли в комнату Джонатана койку, на которой я провела эту ночь, как и все прочие в течение последующих двух недель. Я прекрасно понимала, что моя первая брачная ночь — ночь ночей, которая всегда почиталась великой и удивительной тайной, — настанет не раньше, чем Джонатан поправится и мы сможем покинуть это святое место, где добрые сестры бдительно следят за ним круглые сутки.

Две недели я являлась сиделкой и компаньонкой Джонатана. Я брила его каждое утро и однажды пригласила в больницу парикмахера, чтобы постричь ему волосы. Как-то раз, пока он дремал, я взяла экипаж и отправилась в Будапешт. Что за восхитительный город, столь отличный от Лондона, со множеством непривычных видов и запахов! Мне понравилась великолепная крепость и старые величественные здания, многие из которых были увенчаны остроконечными башенками. Я с удовольствием гуляла по обсаженным деревьями площадям и мостам через Дунай, разделявший Буду и Пешт. Особенно глубокое впечатление на меня произвел мост Сечени, повисший над водой на толстенных цепях вместо тросов и украшенный четырьмя огромными каменными львами на концах.

Тем не менее я ограничилась единственной прогулкой, предпочитая находиться рядом с Джонатаном и посвящать себя тому, чтобы он хорошо ел, не падал духом и уверенно набирался сил. Он начал выходить в коридор, затем бывать на свежем воздухе в кресле-каталке и наконец гулять на собственных ногах.

Когда врач его выписал, мы со слезами на глазах попрощались с милыми сестрами, не скупясь на благодарность за заботу. Джонатан составил новый маршрут обратного путешествия, более быстрого, чем мое прибытие в Будапешт.

Мы сели на «Восточный экспресс» до Парижа, где по настоянию мужа провели несколько ночей. Столица Франции показалась мне чудесным романтическим городом, красотой превосходящим даже Будапешт. Рука об руку мы бродили по широким бульварам, посещали музеи, ужинали в кафе, осматривали достопримечательности, и я словно пребывала на небесах.

Джонатан нашел небольшую чистую комнатку в нескольких кварталах от Сены, в которой, более чем через две недели после свадьбы, мы и провели свою первую брачную ночь. До сих пор мы только держались за руки и целовались. Я не спрашивала, но полагала, что Джонатан тоже не имел никакого опыта подобного рода. Мы оба нервничали. Его заметно тяготило бремя моих ожиданий, и я всеми силами постаралась развеять беспокойство мужа. Когда он лег в кровать и торжественно заключил меня в объятия, я молча велела себе расслабиться и покориться.

Позже, перекатившись на бок и слушая размеренное дыхание на соседней подушке, я испытала жестокий приступ разочарования.

Я невольно вспоминала ту ночь примерно три недели назад, когда стояла на террасе павильона Уитби в объятиях мистера Вагнера. Он смотрел на меня, между нашими губами оставалось всего несколько дюймов, мое сердце колотилось от необузданной страсти. Меня переполняло желание. Опыт с мужем, однако, оказался совершенно иным. Все началось очень мило, но — осмелюсь ли я признать? — окончилось чересчур быстро и было лишено приятного физического ощущения, на которое я надеялась. Джонатан, напротив, казался совершенно удовлетворенным, по правде говоря, ликующим и непомерно довольным собой.

Неужели это все, чего мне следует ожидать на брачном ложе? Правда ли, что только мужчины способны наслаждаться актом супружеской любви, а женщинам дано лишь покорно терпеть?

Когда мы с Джонатаном прибыли в Эксетер четырнадцатого сентября, мистер Питер Хокинс ждал нас в экипаже.

— Мои дорогие дети! — Он поцеловал меня в щеку и сердечно пожал руку Джонатану, когда наш багаж погрузили и мы сели напротив него. — Простите, что не встретил вас на платформе. Я уже много недель страдаю от подагры и мало где бываю.

— Я так рада видеть вас, мистер Хокинс! — с любовью воскликнула я. — Очень жаль, что вы нездоровы.

— Не тревожься обо мне. Это всего лишь нытье старика. Лучше дай взглянуть на вас. Мина, ты прекрасна, как всегда. Джонатан, ты немного похудел и побледнел, но в целом выглядишь неплохо, учитывая обстоятельства. Должен сказать, я испытал немалую радость, да что там, облегчение, когда увидел вас в целости и сохранности.

— Мы рады возвращению, сэр, — ответил Джонатан. — Еще раз спасибо за все, что вы для нас сделали в Будапеште.

— Это меньшее, что я мог, мой мальчик. Я обещал твоему дорогому отцу на смертном ложе, что позабочусь о тебе и твоей матери. До сих пор я считал, что вполне преуспел в этом отношении.

— Несомненно, сэр. Вы для меня как отец, и я всегда буду вам благодарен.