Предложения он не закончил. Да и что тут можно сказать?
— Извини, — прошептал он с глубоким вздохом. — Не знаю, зачем я это говорю.
— Да все в порядке, — ответил я, хотя никакого порядка не чувствовалось.
Ни у него, ни теперь у меня.
— Я слышал, ты готовишься стать отцом, — сказал он. — Славно, после всего того, что было. Я бы тоже, наверное, осел где-нибудь на севере и забыл, что какой-то козел звонил непонятно откуда и склонял принять участие в его битве за правосудие. Да-да, наверное, так бы и поступил на твоем месте. Ну ладно, живи-поживай, Чарли Паркер. Заботься о своей женщине.
— Так и поступлю.
— Ага. Ну, всего.
И он повесил трубку. Я бросил телефон на стул и провел руками по лицу. Лабрадор теперь лежал калачиком у моих ног, мусоля острыми зубами умещенную меж передних лап кость. Все так же ярко светило над болотом солнце и неспешно чертили водную гладь птицы, перекликаясь между собой среди стеблей рогоза. Однако теперь эта зыбкая, переменчивая панорама давила на меня бременем. Я поймал себя на том, что смотрю на крыльцо сарая, где в ожидании мелких грызунов и птичек разместились пестрые ужи. От ужей можно отмахнуться, сказав себе, что вреда тут никакого, главное, не трогать их. Может, и отмахнусь — глядишь, живность покрупнее и посильнее окажет услугу и займется ими.
Но когда-нибудь, вернувшись к развалюхе, можно будет увидеть уже не дюжину, а сотню змей, которых не удержат ни старые половицы, ни прогнившие брусья. Если змей проигнорировать или забыть про них, это не означает, что они уйдут.
Им так лишь проще будет плодиться.
После обеда я оставил Рэйчел за работой в кабинете, а сам отправился в Портленд. В багажнике лежали кроссовки и спортивный костюм. Первоначальной мыслью было заглянуть в «Уан сити сентер», позаниматься на тренажерах, но в итоге я побродил по улицам, зашел в «Карлсон эмп», в букинистическую лавку «Тернерз» на Конгресс-стрит, в музыкальный магазин «Булмуз» в Старом порту. Там я купил «Bringing Home the Last Great Strike» — новый альбом группы «Pinetop Seven», «Heartbreaker» Райана Адамса и еще «Leisure and Other Songs» группы под названием «Spokane», потому что у них в составе значился Рик Алверсон, который в свое время возглавлял группу «Drunk» — музыка как раз под настроение, когда тебя подводят старые друзья или же ты вдруг встречаешь бывшую подружку, которая теперь разгуливает под руку с другим и смотрит на него так, как когда-то смотрела на тебя. На улицах было все еще полно туристов, последних из летней волны. Скоро настанет пора листопада, и тогда нахлынет следующая волна — смотреть, как огнем пламенеют деревья, уходя на север до самой Канады.
Я сердился на Эллиота, но еще сильнее злился на себя. Дело явно непростое, но взяться за такое мне было бы не впервой. Если б я сидел и ждал чего полегче, я бы, наверное, умер с голоду или сошел с ума. Пару лет назад я бы двинул в Южную Каролину не раздумывая, но теперь у меня была Рэйчел и я снова собирался стать отцом. Мне давался повторный шанс, и я не хотел, не имел права рисковать.
Незаметно для себя я возвратился к машине. На этот раз я вынул из багажника спортивную сумку и с час, не щадя себя, работал в зале, пока не зажгло мышцы и не пришлось сесть на скамью, свесив голову и превозмогая приступ тошноты. Тем не менее на обратной дороге в Скарборо улучшения я не чувствовал, а стекающий с лица пот был потом больного.
О сегодняшнем звонке мы с Рэйчел толком не перемолвились до вечера, пока не сели ужинать. Мы были вместе вот уже год и семь месяцев, хотя из них под одной крышей всего лишь два, и то неполных. Среди моих знакомых хватало таких, кто смотрел на меня теперь другими глазами, словно удивляясь, как человек, потерявший при жутких обстоятельствах семью, может по прошествии трех неполных лет взять и начать все заново, дожидаясь появления своего ребенка в мире, породившем кровавого убийцу, который растерзал у этого несчастного жену с дочерью.
Но если бы я не пытался начать все сначала, если бы не тянулся к другому человеку в надежде создать новую прочную связь, то получилось бы, что Странник — нелюдь, лишивший меня самых близких людей, — одержал верх. Я не мог изменить того факта, что от его рук пострадали мы все, но я отказался быть его жертвой до конца своих дней.
И женщина — та, что сейчас со мной, — была по-своему, неброским образом необыкновенна. Она углядела во мне нечто достойное любви и взялась выманить это нечто из глубокого сокровенного места, куда оно ушло, чтобы уберечься от дальнейшего урона. Она была не столь наивна, чтобы полагать, будто может меня спасти; вместо этого она добилась, чтобы я захотел спасти себя сам.
Узнав, что беременна, Рэйчел была в шоке. Признаться, потрясение мы испытали оба, но нам уже тогда казалось, что тут кроется какая-то правомерная предопределенность, позволяющая нам вглядеться в свое будущее с некой спокойной уверенностью. Иногда казалось, что решимость завести ребенка словно внушена некой высшей силой, а нам остается лишь не отступаться и, как говорится, получать удовольствие от процесса. Хотя слово «удовольствие» Рэйчел наверняка пришлось бы не по нраву. В самом деле, кому, как не ей, доводилось сполна ощущать эту странную, непривычную тяжесть во всех движениях с того самого момента, как оказался положительным тест на беременность; кто, как не она, в беспокойстве наблюдала, как полнеет в непривычных для себя местах; кого, как не ее, я на исходе одной августовской ночи застал плачущей за кухонным столом от страха, печали и изнеможения; кто, как не она, вскидывалась теперь как часы ни свет ни заря; и кто, как не она, теперь сидела, бережно положив руку на живот и чутко, со страхом и радостным недоумением вслушиваясь в паузы между ударами своего сердца, словно слыша в эти моменты, как в ней постепенно растет комочек одушевленных клеток.
Особо сложными для Рэйчел были первые три месяца. Потом она нашла в себе новые запасы энергии, при первых шевелениях ребенка, как будто подтверждавших: то, что зреет внутри нее, уже не абстрактное будущее, а все четче осязаемое настоящее.
Я тихонько смотрел, как Рэйчел пилит ножиком стейк, прожаренный настолько символически, что, не будь он удерживаем вилкой, тут же сиганул бы к двери. Рядом с ним на тарелке лежали картошка, морковка и нарезанный кабачок.
— А ты чего не ешь? — спросила она, жуя.
— А ну, место! — скомандовал я своему стейку вместо ответа и бдительно прикрыл тарелку. — Ишь, скотина. — Слева Уолтер встревоженно повернул ко мне голову. — Это я не тебе, — сказал я ему, и он завилял хвостом.
Рэйчел, прожевав, указала пустой вилкой на меня.
— Это все из-за сегодняшнего звонка. Я права?
Я кивнул и, повозившись для вида с едой, рассказал ей историю Эллиота.
— Он в беде, — заключил я. — И любой, кто поможет ему против Эрла Ларусса, тоже в ней окажется.
— А ты знаком с этим самым Ларуссом?
— Нет. Знаю о нем только то, что рассказывал Эллиот.
— Что-нибудь плохое?
— Да не то чтобы… Вообще, что может быть плохого в человеке, прибравшем к рукам девяносто девять процентов богатства штата? Ну запугивание, ну подкуп, ну подозрительные сделки с недвижимостью, ну стычки с Агентством по защите окружающей среды по поводу загрязнения рек и земель — вполне обычная история. Брось камень в вашингтонское болото, и наверняка угодишь в кого-нибудь из подпевал Ларусса в Конгрессе. Что в принципе не ослабляет его боль от потери дочери.
В голове мелькнул образ Ирвинга Блайта, который я тут же прихлопнул, как комара.
— А Нортон уверен, что его клиент не убивал?
— Похоже, что так. В конце концов, он забрал дело у первоначального юриста, а затем еще и внес за парня залог — а Эллиот не из тех, кто рискует своими деньгами или репутацией без всяких на то оснований. Опять же, темнокожий с обвинением в убийстве богатой белой — он и среди простолюдинов не жилец: а ну как взбредет в чью-то башку, что можно путем расправы над ним примазаться к скорбящему золотому семейству? Так что своего клиента Эллиот или вытащит, или похоронит. Вот такие варианты.
