«— Аннелизе, дорогая, прости, даже не знаю, как тебе сказать, но мне только что звонил Брендан и… мне правда очень жаль, милая. Лили в больнице. Похоже, у нее инсульт. Она сидела в скверике за церковью, там ее и нашли после мессы. Она потеряла сознание и откинулась на спинку скамейки. Это просто чудо, потому что она разбила бы голову о камни, если бы наклонилась вперед и соскользнула с лавочки. Как бы там ни было, сейчас она в больнице. Ее отвезли на «скорой», и Брендан уже едет туда. Я пока не могу вырваться, мне… — Эдвард нерешительно помолчал. — Мне нужно кое-что закончить, но я приеду после обеда, если можно. — Он снова замялся. — Я хотел сказать, если ты не против. Естественно, Нелл не поедет, но мне хотелось бы быть там ради Брендана и ради тебя. Ладно, до свидания, прости, что принес такие ужасные новости».
Автоответчик затих. Несколько мгновений Аннелизе продолжала стоять в оцепенении, глядя на телефонный аппарат, а потом бросилась набирать номер Брендана. Брендан Силвер приходился Лили зятем, а Аннелизе считала его кузеном. Двоюродным братом по мужу, если такое возможно. На самом деле Брендан был кузеном Эдварда. Славный, добрый человек, но совсем не из тех, к кому бросаются в беде, а с бедняжкой Лили случилась беда. При мысли о милой тете Лили у Аннелизе больно сжалось сердце. Двух женщин не связывали кровные узы, но для Аннелизе не было никого дороже Лили. Воспитавшая внучку после смерти дочери, миссис Шанахан единственная понимала, как тяжело приходится порой Аннелизе и Бет. Всегда спокойная и сдержанная, Лили не знала, что такое приступы паники или депрессии, и все же она тонко чувствовала переживания других. Этой женщине пришлось пройти через самое страшное испытание, которое только выпадает на долю человека, — смерть ребенка. Лили были знакомы ужас и отчаяние.
Когда Бет и Иззи были подростками, Лили часто заглядывала в дом Эдварда и всегда приглашала Бет погостить, если внучка жила у нее. Аннелизе неохотно отпускала дочь ночевать к подругам, но с Лили все было иначе: когда Бет оставалась на ночь у своей кузины Иззи, за нее можно было не волноваться. Совершенно разные, не похожие друг на друга девочки прекрасно ладили, несмотря на мелкие стычки и споры. Бет с удовольствием ходила в гости к Иззи, перемена обстановки шла ей на пользу. Лили никогда не давала понять Аннелизе, что догадывается о ее приступах депрессии. Ни разу не произнесла какую-нибудь убийственную фразу вроде: «Ты выглядишь такой подавленной, мне лучше забрать у тебя ребенса на пару дней». Ничего подобного. И все же каким-то непостижимым образом Лили всегда чувствовала, когда Аннелизе нужно побыть одной, чтобы прийти в себя, восстановить душевное равновесие. С тех пор как сорок лет назад Аннализе впервые приехала в Тамарин, Лили стала ей необычайно близка, и теперь с Лили случилось несчастье. Всегда готовая прийти на помощь другому, она сама нуждалась в помощи.
Мобильный телефон Брендана был отключен, но Аннелизе все равно оставила сообщение. «Это Аннелизе. Я только что узнала о Лили. Еду в больницу, но сперва забегу к ней домой и прихвачу кое-что из вещей».
Аннелизе поспешно собрала сумку, стараясь ничего не забыть. Монетки для телефона в больнице, зарядное устройство для мобильника, пакетики с успокоительным чаем, просторный джемпер, если вдруг придется заночевать в больнице, вязанье и запасной комплект ключей от дома Лили, который тетя оставила ей несколько лет назад на всякий случай. Забросив в машину сумку с вещами, Аннелизе заперла дверь и села за руль. Вдали среди дюн все еще стояли люди, глядя вниз, на бухту, где безостановочно кружил обезумевший от ужаса кит. Одинокий, несмотря на толпу глазевших на него людей и близость Атлантического океана с его подводными мирами, населенными самыми удивительными существами.
Прошла всего неделя с тех пор, как Аннелизе в последний раз была дома у Лили на Ратнари-роуд, но за эту неделю так много всего произошло. Сначала Эдвард ушел из дома, а теперь вот Лили попала в больницу. Аннелизе снова охватило жгучее чувство вины. Нужно было зайти к Лили и рассказать, что они с Эдвардом расстались. Но Аннелизе не смогла себя заставить это сделать, слишком мучительно было бы видеть, как чудесная улыбка Лили погаснет от боли и жалости.
«Ох, дорогая, мне так жаль. Чем я могу тебе помочь?» Аннелизе заранее знала все, что скажет Лили. Ей не хотелось выслушивать слова сочувствия, поэтому она ничего не рассказала тете. А теперь из-за ее глупости и трусости придется молчать и дальше. Лили почти девяносто. В ее возрасте после перенесенного инсульта можно так никогда и не оправиться. Аннелизе крепче сжала руль. По щекам ее катились слезы. Теперь вся боль, которую она носила в себе, останется невысказанной. Во время приступов необъяснимого страха или тоски она всегда старалась подавить слезы, загнать их внутрь, побороть слабость. Теперь Аннелизе и не думала сдерживаться, она оплакивала Лили, и эти слезы несли очищение.
Аннелизе с Эдвардом всегда любили дорогу на Ратнари-Хаус. Из города она тянулась на запад и взбиралась на вершину холма, откуда открывался великолепный вид на обе бухты — Тамарин-Бей и Милшон-Бей. Дальше дорога сбегала вниз и устремлялась вперед сквозь леса и поля. Живая изгородь по обеим ее сторонам местами разрослась, наступая на дорожное полотно и оставляя так мало места для проезда, что встречным машинам приходилось съезжать в кусты, чтобы разминуться.
Дом, где родилась и выросла Лили — часть огромного Ратнари-Хауса, — служил когда-то кузницей, и это название накрепко приклеилось к нему. Со временем Локрейвены продали большую часть своих владений, а старая кузница вместе с четырьмя акрами земли стала собственностью миссис Шанакан. Лили как-то призналась Аннелизе, что для нее это очень много значит.
— Не думаю, что смогла бы счастливо жить здесь, будь этот дом имуществом Локрейвенов, — сказала она. — Знаю, это звучит дико, я слишком стара, чтобы беспокоиться о таких вещах, но приятно сознавать, что дом принадлежит мне, и больше никому. Хорошо иметь свой клочок земли, свое место под солнцем. Моя мама, упокой Господь ее душу, перевернулась бы в могиле, если бы услышала меня сейчас. И все же я рада, что живу в собственном доме на собственной земле, и не перестаю благодарить за это судьбу.
— Почему бы Локрейвенам просто не передать этот дом вашей семье? — с искренним недоумением спросила Аннелизе. Владельцы Ратнари-Хауса с их баснословным богатством могли бы подарить заброшенную кузницу тем, кто верой и правдой служил им долгие годы.
Лили звонко рассмеялась в ответ.
— Ох, дорогая, сколько раз я сама задавала себе этот вопрос. И в конце концов решила, что люди вроде Локрейвенов крепко держатся за свою собственность и никому ничего не дарят, потому они и остаются богатыми. Мы для них всего лишь чернь, которая всю жизнь горбатится, сбивая руки в кровь, и ничего не получает в награду. Так я думала много лет назад. Сейчас я стала немного мудрее.
Лили замолчала, ей явно хотелось сменить тему разговора, но юная племянница не собиралась сдаваться. Тридцать пять назад Аннелизе запросто могла спросить кого угодно о чем угодно.
— Ваши родители работали на Локрейвенов? И мать, и отец, верно?
— Моя мама служила у них экономкой с 1930 по 1951 год. До самой своей смерти.
— Наверное, в такой огромной усадьбе она повидала немало интересного, — с любопытством заметила Аннелизе.
— Это уж точно, — кивнула Лили. — За двадцать лет всякого насмотришься. Хорошо помню свои первые уроки французского: леди Айрин любила бросать фразы вроде «Ne pas devant les domestiques» — «Только не при слугах». За мою недолгую карьеру горничной мне часто приходилось это слышать. Похоже, леди Айрин и в голову не приходило, что служанки могут знать французский и понимать, о чем она говорит. Но стоило мне подпустить шпильку в адрес хозяев, как мама впадала в ярость. Она не позволяла мне дурно отзываться о господах. Конечно, прежде всего мама опасалась, что нас кто-нибудь подслушает. А еще она вечно твердила: «Где твоя благодарность?» Я не считаю себя неблагодарной, но признательность не улица с односторонним движением. Мои мать с отцом всю жизнь гнули спину перед хозяевами, не ожидая взамен никакой благодарности. Они получали лишь жалованье, заработанное тяжким трудом, ничего больше. Локрейвены любили повторять, что слуги для них — часть семьи, но никогда не обращались с нами как с равными. Их пустые заверения ничего не стоили. Ладно, Аннелизе, не обращай на меня внимания. — Лили махнула рукой. — Раньше я думала, что мир принадлежит тем, кто знатен и богат, но это неправда. Им приходится страдать не меньше, чем нам, жизнь никого не щадит. Можешь мне поверить.
