В общем и целом здесь слишком шумно и пыльно, но в воздухе витает радость, веселятся все — и люди, и животные. Фермерские жены кричат во все горло: «Лучший во всей Англии сыр! Джем из черной смородины — сладкий, как материнский поцелуй! Жирный гусь, лучше не найти для ужина на праздник!»

В полдень мы устраиваемся перекусить на берегу реки, где собралось множество людей, желающих посмотреть лодочные гонки. Бригид приготовила для нас чудесный легкий завтрак: вареные яйца, ржаной хлеб с маслом, малиновый джем и пирог со смородиной. Мы с Энн щедро намазываем толстые горбушки маслом и джемом, а Фелисити хватает кусок пирога.

— Я получила письмо от матери, — говорит Фелисити, со счастливым видом запуская зубы в сладкий пирог.

— Обычно ты не так весело говоришь об этом, — замечаю я.

— Да ведь и она не часто предлагает мне такие грандиозные возможности, — уклончиво отвечает Фелисити.

— Отлично, — говорю я. — В чем дело, выкладывай!

— Мы увидим Лили Тримбл в театре Друри-Лейн, в «Макбете»!

— Лили Тримбл! — восторженно восклицает Энн, хотя рот у нее набит хлебом, но она быстро его проглатывает, поморщившись. — Тебе невероятно повезло!

Фелисити облизывает пальцы.

— Я бы взяла тебя с собой, Энн, но матушка ни за что мне этого не позволит.

— Да, я понимаю, — уныло говорит Энн.

Миссис Уортингтон не забыла, как Энн обманула всех, гостя в ее доме на Рождество. И неважно, что все мы приложили руку к тому, чтобы на время превратить Энн в дочь герцога. По мнению миссис Уортингтон, мы с Фелисити ни в чем не виноваты, мы просто стали жертвами дьявольского замысла Энн. Удивительно, во что только ни готовы поверить матери, несмотря на доказательства противоположного… во что угодно поверят, лишь бы самим оказаться ни при чем.

— Ты не можешь пойти с ней как ты сама, — говорю я. — Но можешь как кто-то другой.

Она недоуменно смотрит на меня.

— Магия, — шепчу я. — Неужели не понимаешь? Это будет нашим первым шансом изменить твое будущее.

— Ну да, прямо под носом у матушки, — усмехается Фелисити.

Но соблазн велик, и она готова участвовать.

— А что, если ничего не получится? — сомневается Энн.

— И разве из-за этого мы откажемся от попытки? — возражаю я.

Фелисити протягивает руку.

— Я с вами!

Энн кладет свою ладонь на ее, и я тоже.

— Ради будущего!

По толпе ярмарочных гуляк пробегает волнение. Гребцы приближаются. Люди толпятся на берегу, приветствуя их. Мы спускаемся по обрывистому склону, поближе к воде и подальше от пристального взгляда миссис Найтуинг. Три лодки состязаются за первенство, а остальные тянутся за ними следом. Мужчины закатали рукава рубашек до локтей, и когда они налегают на весла, мы видим, как напрягаются мускулы под загорелой кожей. Руки крепко сжимают весла, и они взлетают, все как одно, вверх-вниз, вверх-вниз, словно огромная машина, состоящая из мускулов и дерева. Движение гипнотизирует, и мы поддаемся его чарам.

— Ох, они такие сильные, правда? — мечтательно произносит Энн.

— Да, — соглашаюсь я. — Сильные.

— За которого из них ты хотела бы выйти замуж? — спрашивает Энн.

В моей памяти само собой вспыхивает лицо Картика, и я встряхиваю головой, чтобы прогнать мысль о нем, пока меня не охватила грусть.

— Я бы выбрала вон того, впереди, — говорю я, кивая на красивого мужчину со светлыми волосами и широкой грудью.

— Ох, да, он хорош. Как ты думаешь, у него найдется брат для меня? — спрашивает Энн.

— Да, — говорю я. — И вы проведете медовый месяц в Умбрии.

Энн смеется.

— Он, конечно же, богат.

— Само собой, — поддерживаю я игру; это поднимает мне настроение.

«Вот тебе, Картик!»

— А тебе кто нравится, Фелисити? — спрашивает Энн.

Фелисити почти не смотрит на гребцов.

— Никто.

— Да ты же их и не рассмотрела! — обижается Энн.

— Ну, как хочешь…

Фелисити вскакивает на большой камень. Сложив руки на груди, она пристально рассматривает мужчин.

— Хм… а вон тот явно лысеет. Парни в конце еще и усов-то не отрастили. А вон тот, что ближе всех к нам… боже мой, это уши или крылья?

Я хохочу во все горло. Энн хихикает, прикрыв рот ладонью.

— И особенно интересен вон тот, справа, — продолжает Фелисити, показывая на мужчину с круглым рыхлым лицом и большим красным носом. — У него такой вид, что любая девушка призадумается: а не лучше ли утопиться?

— Ну, он не так уж и плох, — говорю я, хихикая. — Не хуже прочих.

Это ложь. Во все времена мужчины оценивали нас по внешности, выбирая красоту, и мы сами ничуть не лучше в этом вопросе.

Глаза Фелисити опасно вспыхивают.

— Но, Джемма, разве я могу встать между тобой и твоей истинной любовью? Думаю, он достанется тебе.

— Думаю, нет!

— Ох, что ты, он твой! — дразнит меня Фелисити. — Только подумай о том, какие у вас будут страшненькие детишки! С огромными, толстыми, красными носами, как у него!

— Мне не вынести твоей зависти, Фелисити. Можешь забирать его. Прошу! Я даже настаиваю!

— Ох, нет, нет! Я недостойна такого чуда. Он должен принадлежать только тебе.

— Да лучше я сдохну!

— Это будет самым легким выходом.

Фелисити подпрыгивает и машет носовым платком.

— Добрый день! — кричит она.

Чересчур дерзко, надо заметить.

— Фелисити!

От смущения у меня срывается голос. Но поздно. Мы привлекли к себе всеобщее внимание, и деваться некуда. Гонки забыты, лодки плывут, как им вздумается, а гребцы кричат и машут руками юным леди, стоящим под обрывом.

— Вот вы, сэр! — громко говорит Фелисити, показывая на незадачливого гребца. — Моя дорогая подруга слишком скромна, чтобы высказать свое восхищение вами. Поэтому мне ничего не остается, кроме как сделать это за нее!

— Фелисити!

Я бросаюсь за обломок скалы, чтобы спрятаться.

Бедный парень встает в лодке, и я с грустью вижу, что он и весь так же широк, как его лицо, — это скорее бочонок в штанах, чем мужчина.

— Я был бы счастлив представиться этой леди, если бы она была так добра и показалась.

— Ты слышишь, Джемма? Джентльмен желает представиться тебе.

Фелисити дергает меня за руку, пытаясь вытащить из-за камня.

— Прекрати! — шиплю я, отшатываясь.

Эта глупая игра далеко зашла.

— Боюсь, она чересчур застенчива, сэр. Может, вы сами попытаетесь?

Мужчина начинает декламировать какое-то стихотворение, сравнивая меня с летним днем.

— «Но ты куда милее и более нежна…» — завывает он и вдруг запинается. — Скажите мне ваше имя, прекрасная леди!

И прежде чем я успеваю себя остановить, с языка срывается:

— Мисс Фелисити Уортингтон!

— Дочь адмирала Уортингтона?!

— Именно так! — кричу я.

Теперь уже Фелисити дергает меня за руку и умоляет замолчать. В пылком желании поговорить с нами еще двое мужчин вскакивают на ноги, лишая лодку равновесия. С громким криком они летят в воду, к немалому удовольствию остальных.

Хохоча как сумасшедшие, мы бежим вдоль обрыва, чтобы спрятаться за высокой зеленой изгородью. Смех — дело весьма заразительное; как только мы немного успокаиваемся, кто-нибудь хихикает опять, и все начинается сначала. Наконец мы падаем на траву, мартовский ветерок овевает наши лица, принося с собой веселый шум отдаленного праздника.

— Мы просто ужасно себя вели! — говорит Энн, продолжая хихикать.

— Зато повеселились, — отвечаю я.

Над нашими головами плывут пухлые облака, грозящие дождем.

В голосе Энн вдруг звучит нотка опасения.

— Как вы думаете, Господь накажет нас за такой дурной поступок?

Фелисити строит «бриллиант» из больших и указательных пальцев. И смотрит сквозь него на солнце.

— Если Господу больше нечем заняться, кроме как наказывать школьниц за глупое баловство, тогда я не вижу в нем смысла.

— Фелисити! — вскрикивает Энн, собираясь выбранить подругу, но останавливается. — Джемма, а ты действительно думаешь, что мы могли бы изменить свою жизнь с помощью магии?