Пиппа затыкает цветок за ухо.

— Я уже готова.

Мы садимся в качающуюся лодочку и отталкиваемся от берега. Я бывала на этой реке, пережив и страсть к приключениям, и радость, и опасности, но ни разу мое путешествие не было окрашено подобной грустью. Это прощание навсегда, и хотя я чувствую, что поступаю правильно, мне все равно очень трудно отпускать Пиппу. Я все еще вижу ту Пиппу, которую знала прежде, ту Пиппу, которая называла меня подругой.

Я поворачиваю руль, направляя лодку к противоположному берегу реки, в сторону горизонта, пылающего вечным огненным закатом. Его вид вызывает сонливость, как будто я дремлю где-нибудь на солнцепеке. А потом лодка внезапно останавливается. И не желает двигаться дальше.

— Почему мы остановились?

— Я не знаю, — говорю я.

Я пытаюсь сдвинуть лодку с места, но безуспешно.

— Я думала, у тебя есть власть переправлять души на другую сторону, — восклицает Пиппа, и в ее голосе я слышу почти панический страх.

— Я же никогда не делала этого прежде. Ты первая. Не думаю, что я могу вести тебя дальше. Мне кажется, ты должна пройти остаток пути сама.

Глаза Пиппы округляются.

— Нет, я не могу! Я не могу прыгнуть в воду! Пожалуйста, пожалуйста, не заставляй меня!

— Ты можешь, — я надеюсь, что голос не выдает мое чересчур взволнованное состояние. — Я тебе помогу. Держись за мою руку.

Я помогаю ей спуститься в воду, и Пиппа идет к берегу. Ее юбка вздымается над рекой, как цветок лотоса.

— Прощай, Джемма, — говорит она, борясь с течением.

Я смотрю ей вслед и будто вижу, как исчезает часть меня самой, и мне приходится прижать ко рту ладонь, чтобы не закричать: «Нет, не надо! Вернись, прошу тебя!»

Пиппу поглощает свет. Мои щеки залиты слезами. «Прощай, Пиппа».

С громким всплеском Пиппа вдруг выскакивает из-под воды. Ее руки отчаянно трясутся. Она кашляет, выплевывая воду, жадно хватая воздух.

— Джемма! — в ужасе кричит она. — Помоги!

Меня охватывает настоящая паника. Неужели так и должно быть? Нет, нет. Я же видела, как другие души переходят реку без всяких мучений.

— Пиппа! — кричу я.

Я перегибаюсь через борт. Пиппа хватается за мою руку, и я втаскиваю ее в лодку.

— Вернемся, — кашляя, говорит Пиппа. — Вернемся!

И только когда мы благополучно добираемся до своего берега и Пиппа падает на колени в знакомом саду, она начинает дышать более или менее нормально.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Я не смогла перейти, — рыдает Пиппа. — Меня не пустили!

В ее глазах плещется страх.

— Меня не пустили!

— Она не может уйти, — шипит горгона, появляясь рядом с нами. — Слишком поздно.

Пиппа в отчаянии хватает меня за руку.

— Что… что такое она говорит?

— Ты съела ягоды, — продолжает горгона. — Со временем они сотворили в тебе свою магию, и сферы заявили права на тебя. Ты теперь — одна из нас.

Я вспоминаю тот ужасный день, когда Пиппа осталась в сферах, а мы вернулись обратно. Я помню ту тварь, что гналась за ней на реке. Я помню, как потом мы нашли Пиппу в воде, холодную и бледную. И тот роковой момент, когда Пиппа приняла решение остаться и для этого съела здешние ягоды. Почему я тогда бросила ее? Почему не приложила больше усилий, чтобы ее спасти?

Пиппа подбегает к горгоне и колотит ее кулаками. Змеи оживают, разевают пасти и шипят. Одна кусает Пиппу. Пиппа визжит и падает в траву, прижимая руку к груди. Ее рыдания становятся все более громкими.

— Ты хочешь сказать… ты утверждаешь… что я должна остаться здесь? Навсегда?

В желтых глазах горгоны не отражается никаких чувств.

— Твой жребий брошен. Ты должна смириться. Привыкнуть и продолжать жить.

— Я не могу! — в отчаянии кричит Пиппа.

Она с трудом выкрикивает слова сквозь рыдания:

— Джемма… ты! Ты говорила… мне… я должна была… перейти!

— Мне очень жаль. Я думала…

— А теперь… теперь ты заявляешь… что я должна здесь остаться… навсегда в сферах! Совсем одна!

Пиппа безвольно лежит на земле. И только перекатывает голову из стороны в сторону по прохладной траве.

— Ты не одна. У тебя есть Бесси, и Мэй, и все остальные, — говорю я, не в силах дать ей хоть какую-то надежду, и прекрасно понимаю, как бессмысленно звучат мои слова.

Пиппа быстро вскидывает голову; ее глаза покраснели и блестят от слез.

— Да, конечно, те ужасные девицы, с чудовищными ожогами и безобразными манерами! Да что они за подруги? С ними только и можно, что убить время… они никогда не заменят Фелисити, тебя и Энн! Прошу, не бросай меня здесь, Джемма! Забери меня с собой! Прошу, пожалуйста, пожалуйста…

Она цепляется за траву маленькими ручками, рыдая так, словно у нее разрывается сердце. Я сама с трудом сдерживаю слезы.

Я сажусь рядом с ней и глажу ее по волосам.

— Ну же, ну, Пиппа…

Она отталкивает мою руку.

— Это ты во всем виновата!

Я никогда не ощущала более сильного отчаяния.

— А ч-что, если у тебя самой достаточно магии, чтобы справиться? Или я дам ее тебе? — выпаливаю я между рыданиями.

Пиппа замирает.

— Магия? Вроде той, в какую мы играли?

— Да, я…

Меня перебивает горгона:

— Высокая госпожа… могу я сказать тебе кое-что?

Борт-крыло опускается к земле с негромким поскрипыванием, и я поднимаюсь на палубу и устраиваюсь на привычном месте рядом с лицом горгоны.

— Что именно?

Горгона шепчет тягучим голосом:

— Я должна предостеречь тебя от поспешности, высокая госпожа.

— Но я не могу бросить ее здесь вот так! Она — одна из нас!

— Эта девушка сама сделала выбор. И теперь должна принять последствия. Она может отправиться в Зимние земли, а может поискать другую дорогу. Она не должна снова ошибиться.

Я оглядываюсь на Пиппу, аккуратно рвущую травинки на клочки. Пиппа бледна, но щеки у нее пылают от горя. Она похожа на потерявшегося ягненка.

— Пиппа не слишком сильна в том, чтобы принимать решения, — говорю я, и меня снова душат слезы.

— Значит, самое время поучиться, — возражает горгона.

Горгона ведет себя так, будто она — моя мать, как всегда ведут себя со мной мисс Мур и Мак-Клити. Я привыкла, что люди постоянно указывают мне, что делать. Том, и бабушка, и миссис Найтуинг. Как их много, желающих связать меня по рукам и ногам из самых добрых намерений…

Горгону ничуть не тревожат мои слезы.

— Сочувствие может быть и благословением, и проклятием. Будь поосторожнее, чтобы твоя сентиментальность не загнала тебя в ловушку. Это битва Пиппы, не твоя.

— Ты уж слишком сурова. Не удивляюсь, что ты осталась последней в своем роде.

Я тут же сожалею о сказанном. Но ошибка уже совершена. Боль отражается на обычно загадочном и неподвижном лице горгоны. Змеи тихо шипят и мягко прижимаются к ее лицу, поглаживая щеки, как дети, ищущие утешения.

— Но таков способ существования вещей, — говорит горгона.

— Способ существования вещей тут ни при чем, — огрызаюсь я. — Все меняется, и теперь, когда я обладаю силой, я намерена сама творить перемены.

Я оскорбила горгону. Но я постараюсь исправить ошибку позже. А прямо сейчас я должна помочь Пиппе. Она рыдает, распластавшись на берегу, из ее сжатых кулаков торчат острые травинки. Вдруг Пиппа резко садится.

— Вы будете жить дальше, все вы! Вы будете танцевать на балах, выйдете замуж, родите детей! Вы найдете свое счастье, а я навеки останусь вот здесь, и никого не будет рядом, кроме тех ужасных девиц с фабрики, которые никогда не бывали на чайных приемах!

Пиппа умолкает, уйдя в свои страдания, и раскачивается на месте, как маленький ребенок. Мне невыносима ее боль, невыносимо, что это по моей вине она впервые очутилась в сферах… и то, что сейчас я не в силах ей помочь. Я готова сделать что угодно, сказать что угодно, чтобы спасти Пиппу от нее самой.

— Пиппа, — говорю я. — Тише, тише… Дай мне руки.

— За-зачем? — выдыхает она.

— Доверься мне.

Руки у нее холодные и влажные, но я крепко их сжимаю. Я чувствую, как магия течет из меня мощным потоком, как всегда. Несколько секунд мы с Пиппой слиты воедино. Все ее воспоминания становятся моими, я их вижу, как картины, проносящиеся в окне поезда. Юная Пиппа у пианино, послушно играющая гаммы. Пиппа, молча сидящая на стуле, пока мать расчесывает ей волосы щеткой, и они все ярче блестят при каждом движении. Пиппа в школе Спенс, внимательно наблюдающая за Фелисити, чтобы знать, когда следует смеяться, а от кого держаться подальше… Всю жизнь она делала, что ей велели, не задавая вопросов. И единственным ее бунтовским жестом было то, что она съела горсть ягод в сферах, и ягоды привязали ее к этому незнакомому, непредсказуемому миру. Я ощущаю радость Пиппы, ее печаль, ее гордость, страстные желания… Вижу лицо Фелисити, золотистое от падающего на него света. Я чувствую болезненную любовь Пиппы к нашей подруге. Пиппа восторженно улыбается. Она меняется у меня на глазах, купаясь в искрах белого света.