Если Иисус входит в мир, обретая физическое тело со всей слабостью человеческой природы, то Иуда выходит из мира раньше своих собратьев, теряя при этом плоть, становясь духовным существом: «Он был сопричислен к нам и получил жребий служения сего; но приобрел землю неправедною мздою, и, когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его» (Деян.1:17).

Во всех евангелических списках он указан последним, но мы знаем, что последние станут первыми, поэтому есть смысл иначе взглянуть на суть священного предательства. Иуда — первенец Иисуса, возлюбленный сын его, единственный из людей, удостоенный целования — мистического акта соединения. Он совершил предательство из любви, из глубокого понимания неотвратимости божественной воли, ибо в страдании — благо, а в смерти — воскрешение.

Иуда первым вместил необычную проповедь и подобно неверному управителю творит земное зло, являющееся небесным добром, ибо, предавая учителя, спасает его для будущей жизни: «Радуйся, равви!». Иисус сам благословил избранника для жертвенного служения: «Ныне прославился сын человеческий, и Бог прославился в нем; если Бог прославился в нем, то и Бог прославит его в Себе, и вскоре прославит его» (Ио.13:31).

Иуда стремился уберечь учителя от всякого благодеяния, чтобы не повредить его грядущей славе. Он назван вором, поскольку, собирая мирские богатства, рисковал жизнью, чтобы, обездолив учителя, сделать его еще более совершенным. Самый преданный ученик, названный при целовании другом, получивший на тайной вечере лучший удел, удостаивается Чести предать Иисуса на смерть, тем самым совершив для него величайшее благо.

Не такую веру имели до времени остальные апостолы. Петр, не пожелавший крестной муки искупителя, назван им сатаной, ибо думал о человеческих делах, а не о божественных. Необходимо обладать иной, перевернутой, неощутимой верой: «Если бы вы имели веру в зерно горчичное и сказали смоковнице сей: «исторгнись и пересадись в море», то она послушалась бы вас» (Лук. 17:6).

Такой чудотворной верой обладал последний апостол, поэтому смог совершить свой жертвенный подвиг. Отдав учителя на заклание, убедившись, что он осужден, следовательно, смерть и воскрешение неотвратимы, Иуда добровольно уходит из жизни, избрав самый неблагоприятный для иудея способ самоубийства — повешение на древе — своеобразное самораспятие.

Не ради денег совершил страдалец предательство, а во имя спасения мира: «Согрешил я, предав кровь невинную». Апостол Павел полагал, что для вознесения Христа некто должен сойти в ад и принести себя в равноценную жертву, чтобы искупить собой искупителя. Такое жертвенное служение совершил Иуда, избрав участь сына погибели, дабы дать возможность возвеличиться Иисусу. Это поднимает его до уровня спасителя, ибо и предать Христа, и крестить его, могут только равновеликие.

С позиций эсхатологической логики отречение Петра — есть признание, а бегство учеников — приближение к учителю. Мера предательства Иуды выше, следовательно — больше и награда. Если Петру вручены ключи рая, то Иуде наверняка назначены двери ада. Но в грядущей метаморфозе мира небо и преисподняя вновь поменяются местами, поэтому Иуда будет воскрешен из мертвых и вознесен на небо тем, кого он воскресил своим жертвенным служением: «Никто не знает сына, кроме отца; и отца не знает никто, кроме сына и кому сын хочет открыть».

Во время космического переворота вознесенный Капернаум низвергнется в ад, а достигшие преисподней удостоятся небес, ибо относительно вновь возникшего мира — движение вверх приводит вниз, свет оказывается тьмой, а живые — мертвыми. В подобной ситуации ошибся царь Вавилона, надеясь, приблизившись к звездам, поставить престол свой на тверди небесной: «Как упал ты с неба, денница, сын зари!» (Ис. 14:12).

Сошедший небожитель встречает сатану внизу — в пустыне, но, совершив преображение на земле, он воспринимает искусителя как спадшего с неба. Чрезвычайно сложно зафиксировать в сознании постоянные метаморфозы евангелических персонажей. Это было нелегко и две тысячи лет назад: «Многие из учеников его, слыша то, говорили: какие странные слова! кто может это слушать?» (Ио.6:60).

Иисус существовал одновременно в двух противоположных состояниях. Отсюда временная неуязвимость и склонность к постоянным перемещениям: «Дух дышет, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь откуда приходит и куда уходит» (Ио. З:8). В ряде эпизодов ученики не узнают своего наставника, а обычные люди вообще не знают всемогущего чудотворца и целителя. В какой Иерусалим въезжал Иисус на молодом осле? Какой народ стелил перед ним одежды и срезанные ветки, восклицая: «Осанна сыну Давида»?

Могут ли одни и те же люди признавать пришельца мессианским царем и требовать его распятия? Если следовать традиционным представлениям, то всенародно прославленный чудотворец был совершенно безвестным человеком. Смешение времен приводит к тому, что Иисус обвиняет иудеев в покушении на его жизнь, а они еще не знают о своем намерении: «Не бес ли в тебе? кто ищет убить тебя?» (Ио.7:20).

В одном мире спаситель всенародно прославлен, в ином — его видят лишь бесы, слепые и прокаженные, а для остальных он остается бесплотным и невидимым существом. Не каждый может знать небожителя, но только кому дано свыше, ибо действие евангелие разворачивается одновременно в нескольких мирах.

В одном из них Иисус — мессианский царь, в другом — богохульник. В одном состоянии, он чист и безгрешен, а в противоположном — сосуд зла. Если он экзорцист, то и сам одержим бесом. Следует помнить, что противоположные качества постоянно переходят друг в друга. Отсюда динамичность, изменчивость и текучесть евангелических персонажей.

Трагедия Иисуса состоит в бесконечном одиночестве, поскольку в абсолютно чуждой реальности ни одно существо не могло понять его вещих слов. Он обреченно распределяет свою сущность между учениками: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мат. 12:25). И оказывается навсегда отделенным от них, ибо последователи не могут разделить ни мыслей, ни чувств учителя.

Раньше он плакал разве что предощущая воскрешение Лазаря, но перевоплощение дает возможность обрести вполне объяснимые эмоции. Страдалец в час горестного борения со своей слабостью просит единственно близких людей лишь бодрствовать ради него, но трижды находит их спящими. Ученики демонстрируют нечеловеческое бесчувствие, ибо противоположно воспринимают происходящее.

Взяв на себя грехи и болезни, искупитель преобразился в хтоническое существо, способное внушать ужас. Отсюда чрезвычайные меры при задержании. Вооруженные воины отступили назад и пали на землю, потрясенные внешним видом столь необычного человека.

Иисус, уклончиво отвечая на провокационные вопросы, не допуская прямого богохульства, довольно лояльно воспринимался иудеями, но после тайной вечери ситуация резко изменилась: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять меня! Каждый день бывал я с вами в храме, и вы не поднимали на меня рук» (Лук.22:52).

Вероятно, и ученики бежали в страхе от преображенного учителя, а не от стражников, ибо их никто не преследовал даже после попытки вооруженного сопротивления. И только у Петра хватило мужества тайком последовать за отрядом, чтобы видеть все до конца.

Трудно предположить, что столь избранный муж, будущий владыка рая, совершивший много подвигов ради веры, не только трижды отрекся от спасителя, но и стал клятвопреступником из-за едва ощутимой угрозы. Петр говорил правду, когда начал «клясться и божиться, что не знает сего человека» (Мат.26:74).

Иудеи преследовали Иисуса не потому, что видели в нем монстра, часть из них обладала возможностью узреть его неземную красоту. Первосвященники определили пришельца как посланника сатаны, поэтому пытались уберечь свой мир от губительного вторжения: «Что нам делать? Этот человек много чудес творит; если оставим его так, то все уверуют в него, — и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом» (Ио. 11:47).