Свет коснулся лица, побежал вверх, защекотал, перебирая ресницы, приоткрыл тяжелые веки и свернулся клубочком на глазных яблоках. По высокому небу медленно плыли облака, похожие на чинных верблюдов. Мир был чист и прозрачен, как в первый день творения, но сильно пахло блевотиной. Резкий удушливый запах исходил от клетчатого пиджака, которым я укрывался от утренней свежести, ибо скрюченный, как в материнском лоне, лежал посреди широкой дороги. Пробуждение становилось тяжелым. В трех шагах от меня стояла пегая лошадь. Вернее конь, поскольку меж толстых мохнатых ног висела увесистая залупа.

Животное мочилось. Тугая пенистая струя образовала внушительную лужу, похожую на раздувающегося осьминога. Одно щупальце приближалось угрожающе быстро. Я попробовал встать, но земля стремительно убежала вниз, откуда светилась вполнакала, словно с борта самолета. Головокружительно быстро завертелись деревянные лошадки, слоники и верблюды. Когда карусель резко остановилась, едва не выбросив меня на обочину, конь справил нужду и вежливо поздоровался:

— Доброе утро, господин следователь.

— Я не следователь, но все равно — доброе утро.

— Как вы пиджачок со спины заблевали? — ехидно поинтересовался он, оскалив крупные желтые зубы. — Через плечо что ли?

— Мы раньше встречались? — спросил я, больше потрясенный фамильярностью животного, чем его способностью разговаривать.

— А вы разве не помните, что случилось на поминках полковника?

— Какого полковника?

— Которому отрезали голову.

Я тщательно зажмурил глаза, пытаясь уйти из реальности, где лошади разговаривают, ходят на поминки, сидят среди гостей, возложив копыта на стол, пьют водку и даже произносят поминальные тосты. Я замотал головой, как испуганный конь, пытаясь стряхнуть наваждение, и тщательно зажмурил глаза. Однако отсутствие света не принесло облегчения. В струящейся тьме угрожающе приближались львы, пантеры и тигры, мягко ступая на мощных пружинистых лапах. Я, словно Адам, — на рассвете испугался солнца, а на закате подумал, что настал конец мира.

— Отсюда следует, что в раю никогда не было солнца, — сказал второй, который внутри.

— Разве есть место, где нет солнца? — устало возразил я.

— Под землей! — воодушевился он. — Где написано, что рай был на земле?

— Там же ад! — ужаснулся я.

— А вы что думали, господин хороший? — неожиданно спросил лошадиным голосом карлик, невидимый раньше из-за своей исключительной малорослости и моего лежачего положения. — Давно в аду живем, а говорим земля обитаемая.

— Обетованная, — машинально поправил я.

— Была обетованная, а стала обитаемая, — зло сказал он и потащил меня к телеге, как мешок с картошкой.

Почти квадратный карлик имел невероятно развитый торс, посаженный на короткие ноги, обутые в запыленные ортопедические ботинки. Незаурядное лицо выражало крайнюю озабоченность. Он смешно морщил нос и поднимал белесые брови над круглыми, птичьими, голубыми глазами. Неожиданно в его руках возник китайский термос с выцветшими от старости огнедышащими драконами. Карлик ловко заполнил до половины замызганный стакан черной дымящейся жидкостью. Мои ноздри затрепетали, почуяв запах кофе. Однако второй половиной был самогон, налитый из большой зеленой бутылки.

— Божья благодать, — мечтательно произнес целитель, заметив мою нерешительность, — лучшее средство от похмелья.

Я залпом выпил огненную смесь. Дракону зашевелились, и во рту возник устойчивый привкус портвейна, который я пил на пляже с другом моего детства. Уже вечерело, и прогретый яростным майским солнцем песок возбуждал расположенные в заднице нервные узлы, откуда струилось томительное, растекающееся по бедрам тепло. Мы уже были достаточно взрослыми, чтобы перейти от онанизма к более сложному способу освобождения спермы, но биологические и социальные инстинкты, как всегда, противоречили друг другу. Короче, не знали, как подступиться к этим загадочным существам — женщинам, хотя старательно изображали бывалых героев.

— Сейчас любую девку можно взять, — мечтательно сказал Тимур, — они думают, что через месяц все станут импотентами.

— Радиация лечит, — уклончиво ответил я, стремясь выдержать его подозрительный взгляд.

— Ты уже трахнул кого-то? — спросил он и запнулся на полуслове, ибо мы увидели двух одноклассниц, которые выглядели мистическими фигурами в низких лучах заходящего солнца. Одна из них была маленькой пухлой блондинкой с нежной кожей, которую я всегда при случае старался погладить; с крутыми бедрами и высокой, уже сформировавшейся грудью. Даже чуть вздернутый носик не портил ее милое, покрытое веснушками лицо. Другая была стройной брюнеткой с мальчишеской фигурой и почти плоской грудью — два холмика печали, что вьюшка намела. Впрочем, ее нервное лицо с темными бездонными, как лесные ночные озера, глазами производило большое впечатление на мое воображение.

— Пьянствуете? — спросила Дина с лукавой усмешкой.

— Лечимся, — ответил Тимур, протянув ей бутылку.

— А мы собрались купаться, — объявила Лена.

— Нужно переодеваться, — с сомнением произнес я.

— Если очень хочется, то можно! — рассмеялась Дина, отхлебнув значительную часть бутылки, и похотливо облизнулась.

Выпитый портвейн давал о себе знать. Кроме того, приятное и необязательное ожидание сменилось тревожной возможностью. Я не до конца верил, что можно взять этих красивых девушек прямо здесь, на пустынном, уже почти ночном пляже, и целовать, лапать, залезть под трусы, сжать мягкую волосатую плоть и, страшно подумать, трахнуть. И они не откажутся, иначе бы не пришли к нам, а расположились вдалеке — берег большой. От таких мыслей я возбудился и почувствовал обидную неловкость.

— Знаешь, почему ты все время облизываешь верхнюю губу? — неожиданно спросил я.

— Почему? — удивилась Дина.

— Ты хочешь увидеть мужской член, поэтому показываешь язык с тайной надеждой на взаимность.

— Дурак! — вспыхнула она. — Во всяком случае, не твой.

— Зря, — сказал я, положив руку на джинсы, — а то могу показать.

— Козел! — чуть слышно прошипел Тимур.

— Спокойно, — сказала Лена, разводя руками, как судья на ринге, — я иду купаться.

— Я уже ничего не хочу, — устало ответила Дина.

— А мне, наоборот, захотелось, — сказал я, чтобы позлить девушку.

— Иди-иди, — проворчала она, — только не забудь снять штаны.

Резко стемнело, и над морем повисла огромная, ко всему равнодушная луна. По песку побежали, настигая друг друга, причудливые тени, которые жили своей обособленной теневой жизнью. В такое время непонятно: то ли мы отбрасываем тени, то ли они отбрасывают нас.

— Давай купаться в лунной дорожке, — предложила Лена.

— Голыми? — недоверчиво спросил я и почувствовал, как внутри разливается холодная пустота.

— Хорошо, — согласилась она после некоторого раздумья, — только иди первым и не оборачивайся.

Я быстро разделся, ощутив крупный озноб, сотрясающий тело, которое стало настолько чужим и отстраненным, что передвигалось самостоятельно, а я брел за ним неуверенными слепыми шагами. Тогда я побежал, бросился с разбегу в древнее теплое море и полетел над поверхностью вод, где темнота объединяла стихии в одно подвижное и тревожное пространство.

К неуклюжему пятиконечному туловищу, оставленному с его страхами и заботами болтаться, подобно бревну на волнах, подплывала Лена. Мне стало стыдно быть таким деревянным, бесчувственным и беспомощным, поэтому я стремительно устремился навстречу. Мы сплелись, настигнув друг друга, не только руками и ногами, но и всем, что есть в человеке. Я едва не захлебнулся, глотнув соленой воды, но продолжал яростно сжимать и тискать нежную девичью кожу.

— Пожалуйста, отпусти, — попросила она и, оттолкнув меня, быстро поплыла к берегу. Я устремился за ней как за добычей. Лена уже выбегала из воды, когда я длинным чисто звериным прыжком повалил ее на песок, перевернул на спину и пробился сквозь мокрую упругую плоть. Девушка вскрикнула, а я громко застонал, почувствовав, как освобождается застоявшаяся сперма.