— Боже мой! — вскричал я взволнованно, старательно скрывая иронию. — Вы говорите так убедительно, что хочется порвать на себе одежду, как иудейский царь Иосия.

— Библейское и мифологическое время не могут служить историческим ориентиром, ибо большинство сакральных событий происходили не в нашей реальности. Возможно, царь Иосия разодрал одежды, услышав слова закона из найденной книги, где было написано, что он разодрал одежды, услышав слова об этом.

— Это тоже интересно, — оценил я очередную сентенцию хозяина. — Стоит человек и смотрит на картину, на которой нарисовано, что он стоит и смотрит на картину, на которой нарисовано, что он стоит и смотрит на картину. Ха-ха-ха!

— Не вижу ничего смешного, потому что ваше сознание в состоянии лишь отчасти воспринимать относительность такого рода, но и этого достаточно для понимания, что сакральные тексты описывают все неоднородное пространство вселенной и все время. Если вас заинтересует конкретный факт из священной истории, например, исход из Египта, то, прежде всего, необходимо выяснить, где и когда происходило это событие. Нельзя даже определить, кто раньше знал об относительности: Эйнштейн или древние индийцы, утверждавшие, что Пуруша был отцом своих родителей. Сама постановка такого вопроса выглядит бессмысленной.

— Мочить козлов, — произнес Камаз с закрытыми глазами, и я понял, что степень его медитации достигла значительной глубины.

— Я покажу вам нечто очень важное, — торжественно произнес Омар, вставая. — Нечто такое, что поможет вам понять суть вещей.

Я тоже поднялся на ноги, которые держали меня не очень уверенно. Впрочем, последнее обстоятельство мало меня заботило. Наверное, засиделся на месте. Я подошел к перилам балкона, внизу качалась дрожащая темнота. Меня тоже качнуло, да так сильно, что пришлось руками вцепиться в перила. Появился страх поддаться соблазну, легко перебросить тело через небольшое препятствие — и полететь. Все же хотелось стоять на краю пропасти, покачиваясь и обмирая от страха, смешанного с восторгом.

Похоже, что кайф очень близок к смерти. Глубокая, воспетая поэтами мысль! Здесь происходит великая, обсосанная со всех сторон коммунистическими идеологами, битва противоположностей, и их единство в необозримо светлом будущем. Крылатые и юркие, как сперматозоиды, эросы мочат мрачных и темных танатосов, а те в свою очередь глушат зазевавшихся эросов. Затем те и другие меняются местами, и наступает всеобщий катарсис. Черт знает что! Новогегельянство какое-то! Сраная омаровская диалектика!

Опять вспомнился знаменитый сюжет «Юдифь и Олоферн». Прекрасная еврейка, утомленная жаждой и назойливыми ассирийцами, решила совершить подвиг. Она надевает лучшие одежды, берет служанку, которая тащит тяжелую корзину с провизией, и идет во вражеский стан. Получается интересная ситуация. Воды в осажденном городе нет, а еды оказывается настолько много, что можно взять с собой, чтобы не оскверниться, отведав ассирийской кухни. Кроме того, есть один пикантный нюанс. При таком сильном дефиците воды прекрасная вдова в течение довольно долгого времени была лишена возможности принять ванну. Каким образом она соблазнила избалованного женским вниманием Олоферна?

Ассирийцы оказались очень вежливыми ребятами. Даже длительная осада иудейского города и тяготы суровой лагерной жизни не повлияли на их поведение. Они смиренно отводят к полководцу двух женщин, из которых, по меньшей мере, одна была красавицей. А ведь могли пустить по кругу и затрахать до смерти.

Олоферн сражен красотой прекрасной еврейки. Он теряет последние крохи рассудка, узнав, что она поможет овладеть ненавистным городом. Причем Юдифь не собиралась открыть какой-то тайный подземный ход. А всего лишь указать момент, когда Бог отдаст город в руки врагов. Можно подумать, что прославленный полководец сам не знает, когда осажденный город созреет для решительного штурма. Разумеется, он нуждается в совете женщины, пришедшей из вражеского стана.

Олоферн оказывает прекрасной незнакомке теплый прием. Он немедленно прекращает военные действия, предпочитая проводить время в непрерывном пьянстве, чтобы произвести на свою гостью хорошее впечатление. Его не оскорбляет, что Юдифь брезгливо отказывается разделить с повелителем победоносного войска не только постель, но и трапезу. Более того, она каждую ночь уходит в поле, якобы для совершения омовения и молитвы. Ассирийские посты беспрепятственно пропускают еврейку.

Чудесная развязка наступила на четвертый день. Олоферн мечтает овладеть прекрасной женщиной, но хочет сначала узнать дату победоносного штурма. В конце концов, он остается наедине с Юдифь в своем шатре. В самый решительный момент бравый вояка засыпает, вместо того, чтобы показать свою замечательную мужскую силу. Это обстоятельство стоило ему головы. Разумеется, порой случаются и более невероятные истории. Мужчины часто засыпают в самый неподходящий момент.

Джорджоне не поверил в такой фантастический финал, он изобразил мертвую голову с блаженной улыбкой на почерневших устах. Эта версия заслуживает самого пристального внимания. Однако современные детективы сразу бы предположили применение снотворного. В любом случае, Юдифь ловко отделила голову от туловища, сунула ее в корзинку для еды и вместе с верной служанкой вернулась в родной город. Ликующие евреи повесили голову врага на крепостной стене. Ассирийцы, потрясенные до глубины души жуткой гибелью прославленного полководца, позорно бежали. Прекрасная, нужно сказать, иллюстрация взаимной метаморфозы эроса и танатоса.

Омар обнял меня за плечи и отвел от края пропасти. Я не сопротивлялся. Мы пошли вниз, по лестнице, украшенной красной ковровой дорожкой. Ноги шли нетвердо и все время проваливались сквозь ступени. Тем не менее, я умудрялся сохранять равновесие при таком удивительном способе передвижения. Голова была на удивление чистой. Наверное, от отсутствия грязных мыслей. Наконец, мы сошли с удивительной лестницы и вышли во двор на твердую землю. Ноги окрепли и уже не проваливались.

Я с трудом запрокинул голову и увидел, что звезды заметно приблизились. Рисунок созвездий казался совсем незнакомым. Впрочем, небо тоже твердое. Не зря говорят «небесная твердь». Это означает, что мы находимся под хрустальным колпаком. Выбраться отсюда практически невозможно. Есть, правда, несколько проходов, но они слишком удивительны, если не сказать, что ужасны. Мы обогнули дом и углубились в темное пространство двора. Неожиданно открылось множество огней. Подойдя поближе, я увидел, что это зажженные свечи. В глубокой каменной нише стояла раскрашенная статуя. Омар благоговейно застыл, шепча непонятные мне молитвы.

— Это Инанна, — сказал он через некоторое время вполголоса, — шумерская богиня любви.

Возле статуи лежали цветы и фрукты. Я обратил внимание, что огни свечей образуют замысловатый рисунок. Богиня смотрела на меня нарисованными глазами. Она была вылеплена в довольно примитивной манере, что производило впечатление древности.

«Зачем он привел меня в языческое капище?» — недоуменно подумал я.

— Прочтите мой перевод шумерских текстов, а также комментарии к ним, — предложил Омар, протягивая стопку плотных листов бумаги. — Возможно, это поможет вам понять истину.

— Что есть истина? — процитировал я хитроумного римского прокуратора, поднося листы близко к глазам, чтобы читать в полутьме.

— Не здесь, — остановил меня хозяин. — Возвращайтесь обратно, а я побуду наедине с моей богиней.

После экскурсии в самодельный храм настроение заметно испортилось. Богиня любви производила жуткое впечатление. Я невольно поежился, боязливо оглянулся и торопливо пересек темный пустынный двор. Я испытал облегчение в освещенном доме, когда поднимался по лестнице, чьи ступени уже не проваливались. Неожиданно взбрело в голову поискать Иду. Я направился в ту часть дома, где она предположительно могла находиться под чистой прохладной простыней.