В детстве я ужасно боялся похорон. Увидев печальное шествие или услышав издали надрывные пронзительные звуки ненавистного марша Шопена, я тут же сворачивал на параллельную улицу, чтобы избежать встречи со смертью. Впервые я попал на похороны, будучи студентом первого курса. Умер преподаватель кафедры марксизма-ленинизма, всю нашу группу сняли с занятий и отправили почтить память почившего философа. Я оказался в числе тех, кого попросили снять еще открытый гроб с машины. У меня не нашлось мужества отказаться, пришлось увидеть совсем близко от себя желтое неподвижное лицо мертвого человека.

У меня осталось глубокое впечатление, что, коснувшись гроба, я оставил на нем дактилоскопические отпечатки, которые тут же стали известны в подземной канцелярии. Таким образом, я засветился, стал известен в преисподней. И, действительно, вскоре начали умирать близкие и знакомые люди, поэтому просто перейти на другую улицу уже не удавалось.

После погребения тела всех оставшихся в живых пригласили на поминки. Мы вежливо отказались, однако устроили альтернативную вечеринку, благо в этот день выдавали стипендию. Пьянка удалась на славу, и я первый раз в жизни нажрался. Во-первых, я пил на пустой желудок, поскольку с утра ничего не ел, а за столом наблюдалось огромное количество водки и любительской колбасы, отвергнутой мною на генетическом уровне. Во-вторых, я еще не знал, что мой нетренированный организм совершенно не выдерживает исконно русскую привычку пить водку стаканами.

Стыдно признаться, но я никогда не мог выпить сразу целый стакан водки, что сразу выдавало интеллигентное происхождение. И ведь интересно, что рюмками я мог довольно легко выпить пол-литра без особых изменений в походке и поведении. Меня всегда восхищала способность пить водку стаканами и не морщиться. Однажды я был в Ярославле в необычно жаркое лето. Ртутный столбик подбирался к 40-градусной отметке, поэтому я валялся в гостинице, изнуренный жарой и бездельем. В номер вошли настоящие русские люди.

— Давай по последней, — сказал один из них, достав бутылку водки и два плавленых сырка.

— Будешь? — предложил он мне, открывая бутылку.

— Нет, спасибо, — отказался я, — в такую жару не пью.

— Как хочешь, — сказал сосед, наполнив два стакана до края. Они даже не присели, молча выпили водку, съели сырки, поглядели на меня и на оставшиеся в бутылки сто грамм.

— Может быть, все-таки будешь?

— Нет, спасибо, — еще раз отказался я.

Они посмотрели на меня, как на редкое животное, молча допили водку и ушли в сорокаградусную жару. А на той вечеринке я даже не понял, что опьянел, поскольку не был знаком с этим состоянием. Танцуя в обнимку с девушкой, я неожиданно почувствовал неудержимый позыв к рвоте. «Извини», — сказал я и успел отойти в сторону, пока содержимое моего желудка не оказалось во рту, который я открыл только на улице.

— Закусывай хлебом с маслом, — подсказал Тимур, но я ограничился кусочком соленого огурца и минеральной водой.

Обильно накрытый стол пустел на глазах. Мускулистые организмы воинов требовали постоянной подпитки. Редкие женщины снова поднялись с насиженных мест, чтобы принести горячее. Мужчины, словно поджидая этот момент, легко оторвали тренированные тела от стульев, чтобы покурить на свежем воздухе. Поднялся и я, впрочем, не так уверенно, чуя под ногами бездну, готовую открыться в любую минуту.

Тимур с удовольствием обнял молодую вдову. А я выразил свое соболезнование издали, сопровождая невнятные слова энергичными жестами. Впрочем, она все равно оставалась безучастной, за исключением тлевших на самом дне глаз угольков тайной женской жизни. Офицеры и родственники мужского пола курили на улице, пуская в небо невзрачные табачные дымы. Вдохнув насыщенный никотином воздух, я почувствовал приятную легкость. Однако в глубине души таилась тревога.

— Ты знаешь, что Марк умер? — осторожно спросил я.

— Когда и как он умер? — небрежно спросил он, скривив свои тонкие губы в зловещей усмешке.

— Вчера на моих глазах прыгнул с балкона и неудачно приземлился. Я видел его мозги на асфальте.

— Ко мне поступают сведенья обо всех происшествиях в городе, — задумчиво сказал Тимур, доставая мобильный телефон.

— Кому ты звонишь?

— Марку, конечно.

— Позвони на тот свет, — злобно посоветовал я, убедившись, что телефон не отвечает.

— Там еще нет связи, — серьезно ответил Тимур, — но агентура работает в этом направлении. А что это он с третьего этажа прыгнул?

— Не знаю. Хотел спросить, пока летит, но не успел.

— Интересно получается. Ты говорил, что он убийца. Наверняка побежал девчонку спасать. Он что голый прыгнул? Может быть, ты ему помог?

— Скотина, — едва вымолвил я, чувствуя, что твердая почва уплывает из-под ног в прямом и переносном смысле.

— Ладно, успокойся, — снисходительно похлопал меня по плечу Тимур. — Нет трупа, — нет преступления.

Поминки шумно возобновились. Вернее, шум приобрел новое качество — стал более развязным. Пустые стаканы уже не падали с адским грохотом, как снарядные гильзы после выстрела из пушки, а плавно опускались на поверхность стола, словно десантники на парашютах. Армейские гости немного расслабили мускулы лица и позволили своим могучим телам принять более удобное положение, чтобы приспособиться к неудобству мебели.

Я выпил полстакана, посвященные памяти безвременно погибшего полковника, и обратил внимание, что наливать стали меньше. Вероятно, запасы спиртного были не безграничны. Самогон уже не обжигал горло, а скользил по пищеводу, как горнолыжник по крутому склону. Тем не менее, я налил минеральную воду. Сидящий рядом воин неожиданно спросил, из какой я части. Я ответил, что я журналист. Однако из опаленного горла вырвался булькающий звук с отчетливым окончанием «ист». Сосед, вероятно, подумал, что я танкист или связист. Он понятливо кивнул большой головой и вернулся к поглощению молодой поросятины.

Я хотел продолжить процесс питья, но с удивлением обнаружил, что поблизости от моих рук находятся три стакана с примерно одинаковым количеством жидкости. Довольный своей сообразительностью, я выпил ближайший, но он оставил впечатление самогона. Второй стакан также содержал если не спиртное, то, по крайней мере, повод для сомнений. И только третий стакан я выпил с легкой совестью, хотя по вкусу он мало отличался от предыдущих.

«Неужели я пью проглотом, не различая самогон и воду?» — ужаснулся я, хотя эта мысль не показалась мне особенно ужасной.

Ничего страшного не случилось, разве что речь воинов стала более приглушенной, а их движения замедлились и приобрели звериную плавность. Такое соседство было крайне опасным, поскольку они легко могли свернуть мне шею небрежным движением рук, даже не поморщившись от доставленного беспокойства. Впрочем, соседство с профессиональными убийцами не казалось мне угрожающим, а, напротив, выглядело как увлекательное приключение. Мне захотелось проверить предел толерантности сидящего рядом зомби, и я с удовольствием пнул его под столом ногой.

— Ты что, совсем рехнулся! — с чувством воскликнул Тимур, поперхнувшись бесцветной жидкостью.

— Извини, — сказал я, — кажется, я перепутал стороны света.

Эта мысль образовала в моем сознании маленький вихрь. В самом конце воронки возник карлик с лошадиным членом, который спрашивал, помню ли я, что случилось на поминках полковника.

— Боже мой! — ужаснулся я. — Как можно помнить о событии, если оно еще не случилось? Откуда проклятый конюх знал два дня назад о том, что должно произойти сегодня. А как Пуруша мог быть отцом своих родителей? Здесь что-то творится со временем. Не те ли это поминки, где за столом сидела лошадь?

От таких мыслей может крыша поехать. Ой! Только подумал, и сразу поехала. Голова стала настолько пустой и легкой, что раскачивалась, привязанная шеей к отяжелевшему туловищу. Казалось, соседнему воину достаточно сделать легкий щелчок, и моя голова полетит, как воздушный шарик. Не буду же я за ней бежать. Ой! Снова без головы.