— Он же тебя защищал.

— Значит, плохо старался, поэтому его так отдубасили резиновой дубиной, что не осталось живого места. Помер прямо в своей спальне. Даже секретаршу суда задушили в парке, а платье ее забрызгали спермой.

— Ну, ты скотина, — возмутился я, — одно слово — сатанист.

— Иисуса тоже называли сатанистом.

— Он, по крайней мере, не убивал.

— Нет, конечно, — устало согласился Кривой, — просто уничтожил целый мир, примерно 600 миллионов человек, но лично не убивал.

— Подожди, — удивился я, — ты же все это время находился в камере. Откуда ты знаешь подробности?

— Неужели ты думаешь, — усмехнулся он, — что стены могут защитить от ангела смерти? — Кривой встал и, приблизив лицо к решетке, заглянул мне прямо в глаза, отчего стало неуютно и даже страшно.

— Ладно, мне пора, — сказал я и, немного поколебавшись, протянул ему руку. Ладонь убийцы была необычно горячей.

На улице было жарко. Скупая тень жалась под фасады зданий и таилась возле густых деревьев. Я начал искать Марка, но, узнав, что он уехал в город, пошел на станцию. Километровая прогулка по открытой местности окончательно испортила настроение. Вчерашний перепой и недосып сделали разморенное жарой тело рыхлым и ватным, едва перебирающим ноги в дорожной пыли.

В маленьком здании вокзала было душно и грязно, на полу валялась шелуха от семечек. Впрочем, мне повезло, ибо проходящая раз в два часа электричка должна была подойти через 20 минут. В расположенном на перроне туалете стояла традиционная вонь. Моча плохо стекала по выдолбленному в каменном полу желобу, а большие навозные мухи хищно кружили над кучкой свежего, еще дымящегося дерьма, расположенного сверху уже засохших, может быть, даже окаменевших фекалий.

В конце перрона примостился маленький деревянный ларек, где толстая, истекающая потом и одуревшая от жары продавщица смирилась с судьбой вечной мученицы и даже не пыталась продавать отвратительную теплую фруктовую воду, галеты и засохшие сладости. Она казалась застывшим идолом, иногда взмахивая руками, чтобы вытереть пот, текущий по неподвижному лицу, или отогнать мух, ползавших по ромовым бабкам и звездочкам, которые я обожал обкусывать в детстве по кругу, медленно приближаясь к вожделенному центру с пятнышком яблочного повидла.

Огромная страна была так безнадежно загажена, что даже на этой маленькой, расположенной в предгорье станции неизбежно пахло мочой, гарью и потом. В короткой тени возле деревьев расположилась группа цыган. Их грязные, оборванные дети ползали прямо в пыли. Молодая очень тонкая цыганка, одетая в длинную цветастую юбку, поднялась с земли и попросила закурить.

— Смотри, что русские делают, — сказала она, показав старую помятую фотографию, где был изображен коллективный секс.

Я молча пожал плечами и дал ей сигарету.

— За то, что ты не жадный, я тебе погадаю, — предложила цыганка.

— Не стоит, — сказал я и намеревался пройти мимо, но она схватила мою руку и поднесла к своему напряженному выразительному лицу.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил я.

— Я вижу любовь и смерть, — задумчиво сказала девушка, — но не знаю, что сильнее.

— Ладно, — произнес я, заметив, что подошла электричка и, дав ей деньги, вошел в вагон.

Примостившись на теневой стороне, я быстро заснул, несмотря на сильную тряску. Мне снилось, что я не вошел, а наоборот вышел из поезда на той же станции. Настроение было бодрое, даже игривое, поэтому неудержимо тянуло на приключения. Я ринулся к цыганке, которая теперь казалась почти привлекательной:

— Эй, красотка, давай погадаю!

— Ты что больной? — удивилась она. — Я же сама гадаю.

— Правильно, — согласился я, — но я про тебя такое знаю, что удивиться можно.

— Тогда скажи, — попросила девушка.

— Поцелуй, тогда скажу.

— Не могу, — печально сказала цыганка, — меня муж зарежет.

— Как знаешь, — сказал я и направился к поезду.

— Эй, — позвала она, — пойдем в кусты. Может быть, никто не заметит.

Ее губы пахли земляникой, а тело воняло потом. Этот смешанный запах вскружил мою голову, и я сильным рывком обеих рук добрался до ее бедер.

— Подожди, — потребовала девушка, — сначала скажи, что знаешь.

— Тебя муж сегодня зарежет, — грустно сказал я и, приподняв длинную цветастую юбку, повалил ее на землю, успев заметить отсутствие трусов и необычно густую растительность между ног.

— Не нужно, — попросила она, и по ее телу пробежала крупная судорога.

— Теперь, наверное, уже все равно, — прошептал я, овладел цыганкой, не смущаясь, что нас могут увидеть сквозь редкие привокзальные заросли. Ее лоно оказалось влажным, и я успел сделать несколько сильных движений, пока заметил, что поезд тронулся. Тогда я закрыл глаза и задвигался очень быстро, чтобы успеть кончить. Цыганка приподнялась таким образом, чтобы член не входил глубоко. Поезд уже набирал ход, и нужно было принимать решение:

— Извини, — сказал я и побежал по перрону, на ходу застегивая джинсы, пытаясь спрятать возбужденную плоть. Мне удалось вскочить на подножку последнего вагона.

— Не пущу, — грозно воскликнула усатая проводница, загораживая проход своим толстым телом. Однако я ловко проскользнул мимо ее груди и заснул, скрывшись в глубине вагона. Вскоре меня разбудили:

— Вставай, приехали, — потряс меня за плечо престарелый алкаш с заросшей перекошенной физиономией. Я вышел на залитую солнцем узкую платформу, которая плавилась от жары и слегка качалась под моими ногами. Стоящий напротив состав тронулся, и я побежал, чтобы не ждать, а успеть проскочить впереди электровоза.

«Господи! Это же чистое самоубийство!» — успел подумать я и, поскользнувшись, упал, услышав истерический женский крик. Огромные колеса набирающего ход поезда вращались рядом с моей головой. Я поднялся, отряхнул пыль, потер разбитое колено, перешел злополучный переход и тяжело опустился на найденную в тени скамейку. На душе было пусто. Кто-то, находящийся внутри или снаружи, явно хочет меня убить. В ушах зазвучала преследующая меня в последнее время заунывная назойливая мелодия.

— Что случилось? — спросил второй. — Меня кто-то блокировал. Не думал, что это возможно.

— Ничего особенного, — ответил я, — если не считать, что меня чуть не убили потому, что я тоже причастен к делу Кривого.

Кто этот нудный парень, который завелся в моем сознании два дня назад, друг или враг? Он все время читает мои мысли или только мысленно общается со мной? Я сделал паузу, но ничего не услышал, что, впрочем, ничего не обозначало, поскольку второй мог попросту затаится. Черт с ним! Все равно я не умею думать не думая. Я встал и пошел на остановку автобуса, чтобы вернуться в гостиницу.

В воздухе явно чувствовался приторный запах мертвечины. Возле вокзала находился крупный мясокомбинат, поэтому крематорий время от времени выбрасывал в атмосферу отвратительный дым от сожженной биомассы. Возле ворот остановился грузовик, набитый бычками, которые, несмотря на удручающую тесноту, умудрялись запрыгивать друг на друга, чтобы в преддверии смерти имитировать зарождение жизни. Эдакие гомосексуальные камикадзе. Их грустные глаза указывали на отчетливое ощущение неизбежного, но вряд ли они знают, что их плоти предстоит вскоре стать вырезкой, битками, котлетами, гуляшом и еще черт знает чем. Гастрономический ад крупнорогатого скота.

В это время подошел автобус и рванул с места едва я успел войти. Девушка на последнем сиденье повалилась на парня, а я упал на нее, да так ловко, что рука оказалась прямо на ее груди и рефлекторно сжалась. Сжимая девичью грудь, я поглядывал за реакцией парня, который тщетно пытался восстановить равновесие. Это продолжалась довольно долго, и всем было приятно и весело, однако пришлось подняться.

— Ты еще не знаешь, как компактно устроен мир, — произнес второй.

— Пошел ты в жопу! — сказал я вслух, и второй замолчал, а сидящая впереди женщина обернулась и посмотрела на меня с осуждением. Мне было не до них, ибо возникло четкое ощущение близости разгадки. Информация так причудливо переплеталась, что нечего было думать об осмыслении. Впрочем, попытаться стоило, ибо решение могло возникнуть самостоятельно. Если бы не дурацкие провалы в памяти! Я раздраженно ударил по спинке сиденья. На этот раз женщина обернулась испуганно.