— Мышкин сознался.

— Да это ни хрена не значит, и ты это прекрасно знаешь.

Билл Хадден молча сидел за столом и поглаживал свою бороду, его очки сползли на середину переносицы.

— Ты бы видел все то дерьмо, которое они нашли в комнате этого извращенца.

— Например?

— Фотографии маленьких девочек. Целые коробки.

Я посмотрел на Хаддена и сказал:

— Мышкин невиновен.

— Зачем тогда делать из него козла отпущения? — медленно спросил он.

— А вы как думаете? Традиция.

— Уже тридцать лет, — сказал Джек. — Тридцать лет живу на свете и знаю, что пожарники никогда не врут, а полицейские — очень часто. Но не в этот раз.

— Они знают, что он не виноват. И ты знаешь.

— Виноват. И он сознался.

— Ну так и что?

— Ты когда-нибудь слышал такие слова, как «судебная медицина»?

— Говно на постном масле. Ничего у них нет.

— Господа, господа, — сказал Хадден, наклонившись вперед. — Мне кажется, мы уже беседовали на эту тему.

— Вот именно, — пробормотал Джек.

— Нет, раньше я думал, что Мышкин виноват, но…

Хадден поднял руки.

— Эдвард, я тебя прошу.

— Извините, — сказал я и уставился на открытки на его столе.

— Когда его снова заберут в КПЗ? — спросил он.

— В понедельник утром, — ответил Джек.

— Новые обвинения?

— Он уже раскололся насчет Жанетт Гарланд и той девчонки из Рочдейла…

— Сьюзан Ридьярд, — сказал я.

— Я слышал, скоро еще что-то должно вылезти.

— Он не сказал, где их тела?

— Закопаны у тебя в саду.

— Ну ладно, — по-отечески сказал Хадден. — Ты, Эдвард, подготовишь к понедельнику фоновый материал по Мышкину. А ты, Джек, будешь заниматься следствием.

— Будет сделано, шеф, — сказал Джек, вставая.

— Хорошая статья получилась про тех двух полицейских, — кивнул Хадден, как гордый папаша.

— Спасибо. Хорошие ребята, я их давно знаю, — ответил Джек, стоя в дверях.

— До завтрашнего вечера, Джек, — сказал Хадден.

— Ага. До встречи, Акула Пера, — со смехом сказал Джек и вышел из кабинета.

— Пока. — Я встал, не отрывая взгляда от открыток на хадденовском столе.

— Присядь-ка на минуточку, — сказал Хадден, поднимаясь со стула. Я сел.

— Эдвард, я хочу, чтобы ты взял отгул до конца месяца.

— Что?

Хадден стоял ко мне спиной и глядел из окна на темный город.

— Я не понимаю, — сказал я, прекрасно понимая. Мой взгляд остановился на одной маленькой открытке, спрятавшейся под другими.

— Я не хочу, чтобы ты приходил на работу в таком состоянии.

— В каком состоянии?

— Вот в таком состоянии, — сказал он, повернувшись и указывая на меня.

— Сегодня утром я был на стройплощадке, собирал материал.

— Какой материал?

— По Клер Кемплей.

— Все, хватит.

Я не мог оторвать глаз от его стола, от той открытки, от очередной деревянной избушки среди очередного заснеженного леса.

— Возьми отгул до конца месяца. Подлечи руку, — сказал Хадден, садясь за стол.

Я встал.

— Так вам все-таки нужен материал по Мышкину или нет?

— Да, конечно. Отпечатай его и отдай Джеку.

Я открыл дверь, заряжая последний патрон, думая — да пошли вы все на хер.

— Вы знакомы с Фостерами?

Хадден сидел, не поднимая глаз от стола.

— А с советником Уильямом Шоу?

Он посмотрел на меня.

— Мне очень жаль, Эдвард. Честное слово.

— Не стоит. Вы правы, — сказал я. — Мне нужна помощь.

В последний раз за своим письменным столом, прикидывая: а не двинуть ли все это в национальную прессу, одним махом сгребая все чертово барахло со столешницы в старый пакет «Ко-оп», и мне наплевать, кто знает, что я ухожу, а кто — нет.

Джек, мать его, Уайтхед шлепнул выпуск «Ивнинг ньюс» на пустой стол. Он весь прямо светился.

— Вот, на память о нас.

Я смотрел на Джека, считая про себя.

В офисе тишина, все глаза — на меня.

Джек Уайтхед смотрел мне в лицо не моргая.

Я глянул на свернутую газету, на крупный заголовок:

ЧЕСТЬ И ХВАЛА.

— Переверни.

В другом конце офиса звонил телефон, но никто не снимал трубку.

Я перевернул газету и увидел в нижней части страницы фотографию двух легавых в форме, пожимающих руки старшему констеблю Ангусу.

Двое полицейских: высокий с бородой, маленький — без.

Я пялился на газету, на фотографию, на подпись под фотографией:

Старший констебль Ангус поздравляет сержанта Боба Крейвена и констебля Боба Дугласа с отличной работой. Они — выдающиеся сотрудники полиции, которые заслужили нашу самую искреннюю благодарность.

Явзял газету, сложил ее вдвое и сунул в пакет, подмигнув:

— Спасибо, Джек.

Джек Уайтхед ничего не ответил.

Я взял мешок и пошел через весь притихший офис.

Джордж Гривз смотрел в окно, Гэз из спортивного пялился на конец карандаша.

На моем столе зазвонил телефон.

Джек Уайтхед снял трубку.

В дверях стояла Жирная Стеф с охапкой папок. Она улыбнулась и сказала:

— Мне очень жаль, дорогой.

— Тебя сержант Фрейзер, — закричал Джек из-за моего стола.

— Скажи ему, пусть идет на хер. Меня уволили.

— Его уволили, — сказал Джек и повесил трубку.

Раз, два, три, четыре, пять — вышел мальчик погулять.

Пресс-клуб, только для своих, почти пять часов.

Я — у стойки, пока еще «свой», в одной руке — виски, в другой — телефон.

— Здравствуйте. Кэтрин дома?

В музыкальном автомате играет «Как вчера», за мой счет.

— А вы не знаете, когда она вернется?

К черту «Капентерс», мне дым ест глаза.

— А вы не могли бы передать ей, что звонил Эдди Данфорд?

Я положил трубку, допил виски, закурил новую сигарету.

— Давай еще один, дорогуша.

— И мне, Бет.

Я обернулся.

Джек, мать его, Уайтхед сел на соседний стул.

— Ты что за мной бегаешь, что ли?

— Нет.

— Тогда какого хрена тебе нужно?

— Нам надо поговорить.

— Зачем?

Барменша поставила перед нами два виски.

— Тебя хотят подставить.

— Да ты что? Вот это новость, Джек.

Он предложил мне сигарету.

— А может, ты даже знаешь кто?

— Ну, давай начнем с твоих приятелей, с тех двух полицейских молодцов.

Джек прикурил и спросил шепотом:

— То есть?

Я замахал правой рукой, пихая свои бинты ему в нос, кренясь вперед и крича:

— То есть? А вот это, на хер, что такое, как ты думаешь?

Джек увернулся и поймал мой перевязанный кулак.

— Это они сделали? — спросил он, толкая меня обратно на стул, не сводя глаз с черного клубка на конце моей руки.

— Да, в свободное время между поджогами цыганских таборов, кражей судебно-медицинских фотоснимков и выбиванием признаний у умственно отсталых.

— Что ты мелешь?

— Вот так несет службу новая городская полиция Западного Йоркшира при поддержке старой доброй «Йоркшир пост», друга всех легавых.

— Ты совсем свихнулся.

Я допил скотч.

— Все именно так и говорят.

— Так ты прислушайся.

— Иди на хер, Джек.

— Эдди?

— Что?

— Подумай о своей матери.

— Что ты хочешь сказать, сука?

— Может, ей уже хватит проблем, а? Еще недели не прошло, как вы похоронили отца.

Я наклонился вперед и ткнул два пальца в его костлявую грудь:

— Ты мою семью не трогай.

Я встал и достал ключи от машины.

— Тебе нельзя садиться за руль.

— Тебе нельзя садиться за печатную машинку, но ты же садишься.

Он встал, держа меня за плечи.

— Тебя подставляют точно так же, как Барри.

— Да отпусти ты меня, мать твою.

— Дерек Бокс — это полный п…ц.

— Отпусти.

Он сел.

— Ну потом не говори, что тебя не предупреждали.

— На хер, — прошипел я, поднимаясь вверх по ступенькам, ненавидя его вместе со всеми его лживыми потрохами и вонючим миром, в котором он жил.