— Один добрый человек решил устроить на местной свинарне мясной пир. Его подопечные были очень рады. Гаспар, по всей видимости, был настолько вкусен, что его довольно быстро смолотили с радостным визгом и хрюканьем. — Пьер удивленно поднял брови и хмыкнул. — Кстати, а к чему эти расследования были нужны герцогу?
— Так ты подтверждаешь свою причастность к гибели де Мортеля?
— Любезный Пьер, мы все причастны к гибели этих людей, кто-то действием, кто-то бездействием. — Лицо Эрика выражало наивность, а глаза честность.
— Не переживайте, уважаемый барон. Подобная информация известна лишь ограниченному числу людей, и они не считают вас врагом. Но всё же хоть намекните, зачем вам понадобилась эта игра со стариной Тибо. Ведь он искренне считает, что вы впечатлены его успехами.
— И согласитесь — это просто замечательно. — Он ехидно подмигнул.
— Но будьте осторожны, его смерти вам могут не простить.
— Волей Господа мы все смертны, но не обязательно от чьей-то руки. Не переживайте, у меня даже мыслей не было его убивать, тем более — он лидер Крестового похода.
— Тогда что вы задумали?
— Я? Ровным счётом ничего, меня просто забавляла его реакция.
— Эрик, я говорю вполне серьёзно: будьте осторожны и взвешивайте свои решения. За вами наблюдают.
— Наблюдают? Кому могла понадобиться моя скромная персона?
— Барон, не притворяйтесь, довольно солидные люди уже заметили вас, и они сходятся во мнении, что вы не так просты, как могло бы показаться на первый взгляд. Простите, но более я вам ничего сказать не могу по этому вопросу. Так что подумайте о моих словах, прежде чем начнёте действовать. А в том, что вы будете действовать, я полностью уверен.
— Хорошо. Доброй ночи, любезный Пьер.
— Доброй ночи.
Проснувшись следующим утром, Эрик занялся тем, что стал разворачивать агентурную сеть, пользуясь услугами братьев, командированных в подчинение Антонио, и уже отработанной схемой с детьми, которыми занялась Морриган. Параллельно он нагрузил Рудольфа сбором информации через его знакомых, многие из которых были связаны с дворянскими родами и знали частенько весьма пикантные подробности. Закончив с организационными вопросами, он разлёгся на топчане и принялся анализировать сложившуюся ситуацию, заодно вспоминая всю известную ему информацию.
Самым неприятным известием было то, что он заинтересовал кого-то из влиятельных людей, которые к нему присматриваются с совершенно неясной целью и перспективой для него. Такие вещи абсолютно не входили в его планы, ибо он ещё минимум пару лет не хотел сильно афишировать факт своего существования. Менее неприятным, но очень любопытным оказалось то, что о его проделке с Бодуэном было известно. В этом случае получается любопытный расклад: либо у него в команде есть шпион, либо за ним постоянно следят, либо результат оказался плодом вычисления. Первый вариант исключен, так как Морриган не только предана ему, но и любит его настолько, что может жизнь отдать не задумываясь. Такие люди служат очень верно. А дрегович слишком прямой человек, никаких сливов информации он делать сознательно не будет, а по пьяни не сболтнёт, ибо не пьёт. То есть вообще не пьёт. Второй вариант с постоянным наружным наблюдением тоже маловероятен. Кому интересен молодой дворянин, убегающий от дядюшки, прирезавшего всю его семью во время борьбы за лен? После Вены — возможно, до неё — очень маловероятно. Да и не видел он наружного наблюдения, хотя ходит осторожно ещё с той поры, что их пасли во время инцидента с рыцарями. Остаётся только третий вариант. А это наводит на грустные мысли о наличии некоего аналитического центра и неявного уровня политической игры. С какой стати на него обратили внимание в этом центре? Он же обычный мелкий дворянин. Правда, если подумать, проявляет весьма много странностей в поведении. Ведь наверняка священник из той деревни, где жила Морриган, донёс выше по инстанции об инциденте. А тут он ещё захотел стать рыцарем в сверкающих доспехах и сделал себе совершенно неуместный для этого времени комплект доспехов. Болван! Он бы ещё начал всякие вещи вроде пороха и азида свинца изобретать да использовать на потребу своим амбициям. Или его совершенно непонятное решение идти в ученики к кузнецу? Он — благородный дворянин и учится у какого-то простолюдина. Ну, на это ещё могут закрыть глаза, дескать, шлея под хвост попала, вот и решил сам грязную работу сделать. Однако если за ним наблюдали во время учёбы, то были бы явно удивлены тому, что он не столько учился ковать, сколько учился ковать неудобным для него инструментом. Очень удивительная вещь, особенно в свете его возраста и странного заказа на кузнечный инструмент, значительная часть которого делалась по его личным чертежам и у того же Готфрида в кузнеце отсутствовала. И деньги. Прорва денег, которые неожиданно у него возникли. Каким образом дворянин без лена нечаянно получает много денег? Вариантов немного, и практически все они связаны с грабежами и разбоем. Просто прелестно! Если с грабежами да разбоем никаких проблем, так как это совершенно нормальное поведение для дворян современности и настораживает только лёгкость, аккуратность и возраст, то с остальным проблема.
Эрик уже беседовал о прошлой жизни со старым дружинником, и Рудольф пересказал ему всё, чем молодой барон занимался до покушения на его семью. Самое паршивое то, что ни латыни, ни каким другим языкам он не учился. Из латыни он знал только Signum Cruris и то запинаясь. А тут — свободно и без затруднений изъясняется, причём иногда совершенно непривычно — витиевато и изящно. В стиле древних дохристианских надписей, что иногда можно встретить в Риме. Иных вещей он вообще не знал и не изучал. Грамоте его не учили, читать он не умел. Воинское дело изучал без особенного рвения. Основное же время проводил сначала в конюшне, очень уж он верховую езду любил, а потом бегая за молодыми служанками. Да, он познал женское тело в тринадцать лет. И весь последующий год отмечался, как по расписанию, практически у всех молодых девиц. Развит он был физически хорошо, что и сейчас заметно. Прожив дюжину лет, он выглядел так, будто ему все шестнадцать-восемнадцать, уж больно крепкое тело у него с детства было. И это качество оставалось за ним. Сейчас ему редко кто давал на вид меньше двадцати, а ведь ему шёл только семнадцатый год. В общем, сильный, весёлый, озорной, но совершенно непроходимо дремучий и тупой. Рудольф предположил, что это было божественное вмешательство, ибо изменения были просто потрясающи. Получается, что он по всем внутренним признакам был совершенно другим человеком, отличающимся от своего предшественника как небо от земли. Ну и напортачил же он! Эрика всего передёрнуло от терпкого запаха «склеенных ласт», его «ласт», которые ему померещились.
Следующие дни он сохранял выбранный режим посещения дворянских встреч и сохранял абсолютное спокойствие, по крайней мере внешне. Тем временем агентурная сеть начинала поглощать денарии и давать свои результаты. К концу недели общими усилиями информацию для него собирало около трёх сотен человек, большая часть, правда, были детьми. Задачи, которые ставились перед шпионами, были несколько неопределённые и довольно сложные — нужно было взять под контроль всех ключевых игроков на политической арене Венеции и держать их под круглосуточным наблюдением. Дополнительно держалась рука на пульсе в преступном мире и отмечались все более-менее подозрительные приезжие. Как только агентура начала действовать, информация пошла весьма солидным потоком, которого, честно говоря, не ожидал. Пришлось спешно заводить что-то вроде дневника. На первое время он купил себе два чистых свитка пергамента, ну, не совсем чистых, а очищенных. Но это был не выход. Возиться с этим материалом было очень неудобно. Нужно было срочно искать выход. Делать бумагу было опасно, так как это добавит подозрений. Немного помучившись, он остановился на тонкой ткани из белёного льна, которую нарезал аккуратными прямоугольниками и во время письма вставлял в простые самодельные пяльцы из дерева. Размеры листов были примерно двадцать на тридцать сантиметров. Вырезал всё самостоятельно, по мерке, так что листы получались практически идентичные. Края у этих импровизированных листков аккуратно подшивались, дабы не допускать их роспуска. Это увлекательное дело он поручил дреговичу, чтобы не отвлекать остальных, загруженных агентурной работой подчинённых. Организацию разрозненных листов ткани он решил довольно просто — нумеруя их и подшивая по двадцать листов в одну тетрадку.
