– Что ж, достойный визирь Салах. Я почту для себя за великую честь, если твоя дочь станет моей женой… Ибо еще никогда не встречал я девушки таких многочисленных достоинств, как она.

«И да хранит меня Аллах милосердный и всемилостивый…»

– О почтенный Мустафа, не бойся обмана. Я дам за своей дочерью щедрое приданое. Она не опозорит ни тебя, ни твой достойный род.

Бедр-ад-Дин благодарно склонил голову и произнес:

– Поверь мне, добрый Салах, это замужество не опозорит ни твою дочь, ни твой род.

А про себя подумал: «Ибо настанет тот день, дядюшка, когда ты еще очень удивишься, узнав, кто стал мужем твоей дочери. Но почему же ты так торопишься с замужеством?»

Увы, на этот вопрос пока ответа не было. Да и сам хозяин покинул тихую курительную – торопился позвать имама, чтобы провести обряд.

«О Аллах, какое счастье, что в этот полуденный час я подошел к воротам! – Салах почти бежал по улице и так же торопливо размышлял. – Этот старик мне и нужен. Фарида еще не одну сотню раз пожалеет о своей строптивости и несговорчивости! Да, мне известно, кто этот уродец и зачем он появился в нашем прекрасном городе. Но, думаю, что рассказывает он лишь толику правды, ибо та правда, которую он скрывает, столь же страшна, как и он сам… Но мне нет до него никакого дела. Он просто орудие наказания в моих руках. И жду я только одного – утра после брачной ночи, когда Фарида кинется с рыданиями ко мне в ноги…»

Придумать, как он будет торжествовать, Салах не успел – показался дом имама. Немало золотых монет перетекло из толстого кошеля визиря в сухую ладонь имама, прежде чем тот согласился сочетать законным браком дочь визиря неведомо с кем. Столько же монет понадобилась выложить Салаху за брачную запись – ведь писец тоже человек. Однако визиря расходы не пугали. Он был бы согласен даже на сто дней свадебного торжества. Но при условии, что первый день наступит прямо сегодня на закате.

Итак, сухонький имам появился в доме почтенного Салаха еще засветло. Составленная брачная запись гласила, что от сего мига мужем и женой становятся почтенный Мустафа из рода стражей страны Ал-Лат и Фарида, дочь визиря Салаха. Достойные всякого уважения свидетели поставили подписи. Украсил пергамент своим затейливым вензелем и сам визирь.

И жених, и невеста присутствовали при этом торжественном акте. Но почтенный Мустафа тихо клевал носом в углу, а Фарида в голос рыдала за ширмой, всхлипами и причитаниями иногда заглушая надтреснутый речитатив старенького имама.

И вот наконец свершилось. С этого мига прекрасная Фарида более не была дочерью визиря, а стала почтенной замужней дамой, женой иноземца Мустафы. Торжествуя в душе, Салах отправился провожать имама.

«О Аллах, сладок же будет миг моего торжества!» – думал он, неторопливо шествуя вслед за семенящим старцем.

В доме же визиря царили шум и суета. О да, матери всех дочерей с самого рождения готовятся отдать дитя замуж, но все равно каждый раз это случается неожиданно. Тем более неожиданным это стало для жены Салаха и его многочисленных домочадцев, слуг и нянек.

Бедр-ад-Дин и в самом деле задремал в углу уютной курительной. Появление же имама развеселило его, но он невольно стал привыкать к тому, как удобно быть стариком. Или казаться им. Ведь тогда из одного только почтения к возрасту никто не осмелится лишний раз побеспокоить почтенного.

Вот поэтому и смеялся про себя юноша, пока творили брачную запись. «О неизвестная Фарида! Тебе не стоит плакать, – думал Бедр-ад-Дин. – Как только обман раскроется, ты станешь свободной. Ибо нет на всем свете под рукой защитника правоверных старца Мустафы, а есть твой двоюродный брат, Бедр-ад-Дин, который вовсе не собирался жениться. Тем более на своей родственнице. Это будет просто представление для твоего отца. Зачем-то ему это надо. И он, простак, думает, что ему удалось всех перехитрить… Что ж, пусть думает. А мы постараемся как можно лучше сыграть свои роли».

О, как жалко, что эти мысли Бедр-ад-Дина не были известны Фариде. Быть может, тогда бы она не рыдала так отчаянно. И быть может, смогла бы получить удовольствие от каждого мига своей свадьбы.

Но увы, ширма была непрозрачной. И потому она не видела своего мужа, не слышала его голоса. Даже не коснулась его руки. И теперь только долгий обряд открывания отделял ее от тягостного мига, когда останется она в полутьме опочивальни с неизвестным, который с этого мига станет ее властелином.

Стемнело. По всему дому зажигали светильники. Наконец и в курительной появились лампы, оживляющие холодные стены и заставившие темные ковры играть живыми красками лета.

Слуги провели юношу в баню, приготовленную специально для жениха. Пиршественные комнаты были уже готовы, ложе уже устилали тысячи розовых лепестков, невесту одевали к традиционному обряду. Дом был полон людей, шума и музыки.

Не было лишь визиря. Сочтя, что примерно наказал свою дочь, он отправился в диван, дабы насладиться тишиной и чтением трактата, присланного только сегодня на рассвете. Быть может, он лелеял и иные мечты, или лишь тайком грезил об их осуществлении. Итак, двери дивана, пустынного в этот вечерний час, закрылись за визирем, а двери его дома открылись для многочисленных друзей и родни.

Наконец Бедр-ад-Дин смыл с себя дорожную усталость и пыль. Седельные сумки остались в комнате, отведенной жениху, но звонкие золотые монеты нашли приют в кошеле, что юноша привесил к поясу на роскошном шелковом шнуре.

О да, конечно, юноша. Ибо севшее солнце освободило Бедр-ад-Дина от проклятия джиннии до самого утра. И он вовсе не собирался тратить ни минуты драгоценного времени на объяснения.

Итак, комнату, предназначенную для жениха, покинул юноша в роскошных белых, шитых золотом одеждах, с полным кошелем монет. Ликом он был так прекрасен, что можно было понять отчаяние и злость коварной джиннии, которая не захотела делить такого красавца ни с одной из дочерей «презренного человеческого рода». Дружное «ах!» раздалось в комнате, когда туда ступил Бедр-ад-Дин. Никто, кроме визиря, не видел старика. В доме знали лишь, что сегодня в полдень явился жених прекрасной Фариды.

Юноша опустился на подушки и взял в руки церемониальную свечу. Нежную песню запел уд, тихо зазвенели бубны, и вот появилась она, прекраснейшая из дочерей человеческих, невеста Бедр-ад-Дина, в первом одеянии.

– Смотри, о Мустафа! Вот твоя невеста!

Бедр-ад-Дин улыбнулся и бросил горсть монет музыкантшам. Затем он повернулся к вошедшей, фигура которой целиком была закутана в сверкающий красный атлас.

– О солнце в тростнике над холмами, о рассвет над горной рекой, позволь мне увидеть твои сияющие глаза! – проникновенно произнес он и осторожно снял верхний атласный покров с головы нареченной.

Услышав голос своего жениха, Фарида замерла.

«Неужели отец посмеялся надо мной? Этот голос принадлежит молодому и сильному мужчине, а вовсе не какому-то бродяге…»

Когда же покров был снят, девушка через тонкую газовую накидку смогла наконец разглядеть своего жениха. Ее счастью не было границ. Ибо перед ней стоял мужчина ее мечты – уверенный в себе, веселый и, о Аллах, какой красивый…

«Да будет счастье над твоей судьбой, о мой добрый отец! Так ты просто шутил над своей дочерью, когда грозил отдать за бродягу… Никто лучше тебя не мог понять мои желания… Никто лучше не мог угадать мечты! С этого мига я буду самой почтительной и нежной дочерью. Ибо теперь я знаю, что ты заботишься обо мне и день, и ночь…»

У Фариды хватило смелости поднять сияющий взгляд на своего жениха. И тут уже у Бедр-ад-Дина перехватило дыхание. Ибо через розовую прозрачность газового покрывала на него смотрела самая прекрасная девушка, девушка его грез, ожившая мечта…

«О как велико гостеприимство дядюшки…»

– Да склонится перед тобой солнце, о моя прекрасная супруга! – только и смог произнести Бедр-ад-Дин.

– Да воссияет над тобой благодать Аллаха, о мой супруг… – прошептала в ответ потрясенная Фарида.