Твоему же сыну суждены были необыкновенные дни. Ибо в пути встретил он джиннию, которая, прости, брат, но я опущу подробности вины племянника, наложила на мальчика заклятие. И с того мига Бедр-ад-Дин при свете Луны, царицы небосклона, выглядел так, как захотела того мать-природа, но при свете дня преображался в старого и уродливого горбуна. Именно таким я и увидел племянника на пороге своего дома. Аллах великой милостью своей подсказал, что не будет для моей дочери лучше жениха, чем этот странный гость. И я пригласил имама, дабы совершил он священный обряд.

Так стал мой племянник моим зятем. Наутро же я узнал о том, что юноша зачарован. Но к счастью, нашелся при дворе моего повелителя, наместника Исмаил-бея, мудрец, который узнал это заклятие и подсказал, как избавиться от него. Бедр-ад-Дину предстоял теперь долгий путь на далекий остров пряностей к кудеснику, который избавит его от напасти. Вот почему не прошло и сотни дней после свадьбы, как мой зять и племянник, твой сын, о мой далекий брат, на корабле «Смелый» отправился в дальние страны.

И было это день в день ровно год тому назад. Моя дочь, умница Фарида, заставила меня взяться за перо и написать тебе письмо. Но я долго колебался, не решаясь просить прощения у брата моего за то, что не искал его все эти годы. И лишь рождение нашего с тобой внука, первенца Бедр-ад-Дина и Фариды, открыло мою душу. А в прекрасный день, когда мы провели с малышом обряд сунны[4], взялся я за калам, чтобы рассказать тебе все.

Твой любящий брат Салах.

Если осталась в тебе хоть капля братских чувств, спроси у посыльного, что еще велел передать с ним визирь Александрии.

Да хранит тебя и твою семью Аллах милосердный и всемилостивый!»

Не мог спокойно прочитать Рашид слова своего брата о «капле братских чувств» – слезы вновь вернулись. И несколько бесконечно долгих минут сидел визирь, вспоминая сладчайшие юные годы и счастье братской дружбы. Когда же сумел он совладать с чувствами, ноги сами понесли его в курительную, где в созерцании прекрасного сада застыл посыльный от визиря Салаха.

– Да пребудет с тобой милость Аллаха, уважаемый! Мой брат визирь пишет, что у тебя есть для меня еще послание.

– О да, Рашид, у меня есть для тебя еще послание. Визирь Салах просил передать тебе это и сказал: «Брат мой, не следует ей храниться в двух местах сразу. Возьми ее, соедини и береги до мига нашей встречи!». Что здесь, в кожаном мешке, я не знаю. Но визирь повелел мне беречь это пуще самой жизни. Теперь я выполнил поручение визиря. Прощай!

– Да будет легок твой путь! Да хранит тебя Аллах всесильный на долгие сотни лет! – пробормотал Рашид в спину стремительно удалявшемуся посыльному. И только после того, как закрылась калитка, визирь решился развязать тугие узлы шелковых шнуров, которые стягивали мешок.

Кожа сползла с кинжала, и благородная позолота, так давно не видевшая света, вновь заиграла в солнечных лучах.

– О Аллах всемилостивый! Наша семейная драгоценность… Но как попал кинжал к моему брату?

Визирь держал драгоценный клинок в сложенных ладонях. Он верил и не верил своим глазам. О да, более ясного знака, что Салах просит о примирении, и быть не могло. Но Рашид давным-давно уже простил брата. Он, вспоминая юность, укорял себя лишь в том, что не пытался узнать, что же стало с Салахом.

«Да будет так, о мой далекий брат! С этого дня я вновь обрел родственника! Теперь мне ведомо, что я стал дедом, знаю о судьбе сына. И пусть этот день будет первым из дней моего вернувшегося счастья!»

Вот таким, обновленным, посветлевшим, и застала своего мужа добрая Джамиля.

– Ты сегодня улыбаешься, о муж мой, свет очей моих! Что так порадовало тебя?

Не говоря ни слова, Рашид с улыбкой раскрыл ладони, и его жена увидела тот клинок, который уже так бесконечно давно отдала сыну, что отправлялся в далекую страну. Сердце матери на миг замерло и… она упала без чувств.

Визирь Рашид испугался.

– О Аллах, что же я наделал! Она же подумала, что о мальчике пришли злые вести, что кинжал – это все, что осталось от нашего Бедр-ад-Дина…

Нескольких капель воды, упавших на лицо Джамили, было достаточно, чтобы та пришла в себя.

– Что с нашим мальчиком, Рашид?! Кто принес тебе кинжал? Убийца найден? Не мучай меня, я готова к самому худшему!

– Женщина! Ну если ты уже готова к самому худшему, то, думаю, вести из далекого города Искандера Двурогого тебя не испугают!

И Рашид прочел вслух письмо брата. С каждым услышанным словом лицо Джамили светлело. А когда визирь закончил читать, он увидел, что его жена разом помолодела на добрый десяток лет.

Она вскочила на ноги как девчонка и со смехом проговорила:

– Мы едем к сыну! Какое счастье, о муж мой! Мы едем к сыну! Мы едем к сыну и внуку!

И визирь Рашид, с удовольствием согласившись с женой, отправился отдавать распоряжения. Ибо пусть дорога была и недолгой и хорошо изведанной, но ведь следовало ничего не забыть. Не каждый ведь день у человека находится и брат, и сын, и внук!

– И вновь, в который уже раз, о мудрец, подо мной палуба «Смелого»… Клянусь, если это плавание будет удачным, более я никогда ни шагу не сделаю за пределы сада!

– Юный Бедр-ад-Дин, лучше не клянись. Ибо жизнь человеческая хоть коротка, но порой непредсказуема… Представь лишь, что письма с родины позовут тебя в дорогу. И кем же ты тогда будешь в собственных глазах? Отступником? И только потому, что некогда, устав от долгого странствия, вслух, не подумав, воскликнул «клянусь»?

– Увы, мудрец, ты снова прав. Но знал бы ты, о бессмертный и бестелесный, как мне надоело странствовать по суше и морям. Как надоело рассказывать свою историю! Как надоело даже прикидывать, какую часть истины от кого утаить – чтобы не обидеть чувств или верований, чтобы не подумали обо мне презрительно или насмешливо.

– Мой друг, – отвечал мудрец Тети, – вот ты и взрослеешь. Тебе осталась самая малость – добраться до берега и упасть в объятия своей жены. Теперь-то тебе все равно, день стоит на дворе или ночь, – ты все равно молод и прекрасен.

– О да, это так. И наконец, я смогу подумать о своем доме… О детях, о том, что мальчики должны учиться… Да и девочкам не помешает хороший домашний учитель. И, Аллах милосердный, как же я соскучился по своей далекой родине! Как же мечтаю вновь оседлать быстроногого скакуна, чтобы попасть в отчий дом… Прижать к сердцу отца и мать… Поклониться порогу дома, где видел я одно только счастье…

– И это все в твоих руках, юный Бедр-ад-Дин. Но меня сейчас более беспокоит не твое желание увидеть родину, а судьба Зинат. Ты уже придумал, зачем тебе плененная джинния?

– Увы, мой учитель, я бегу от этих мыслей. По здравом рассуждении, как я понимаю это сейчас, ничего воистину дурного она мне не сделала. Ибо власть заклятия распространялась только на день. И значит, было время, когда я вновь становился самим собой. Кроме того, дабы заклятие снять, я объездил полмира и увидел столько диковин, что теперь могу рассказывать сказки и детям своим, и детям их детей, да еще и внукам детей останется.

– О да, мой мальчик.

С трудом можно представить себе, как улыбается бестелесный и бессмертный маг. Но Бедр-ад-Дину это и не нужно было – ведь он чувствовал, что тот снисходительно улыбается.

Волны мерно покачивали «Смелый», приближая его к долгожданной пристани Александрии. Но увы, приближая все же не так быстро, как этого желал Бедр-ад-Дин. Если бы он был крылат, как красавец конь, которому дал он имя Aбульхайр[5], то преодолел бы расстояние, отделяющее его от любимой жены, так быстро, как только смог бы. Но увы, Бедр-ад-Дин не был крылат. И потому полагался на удачу, волю ветров и снисходительность Аллаха всесильного и всемилостивого.