– Сочту за честь, уважаемый. Ибо это дом нашего визиря, дом правой руки наместника Исмаил-бея. Тебе надо лишь пройти по улице вон до тех ворот из палисандрового дерева!

– Вижу, мой мальчик, вижу! Это они еще и сверкают на солнце?

– О да, почтеннейший, именно они. Медные полосы на воротах начищены так ярко, что слепят прохожих.

– Благодарю тебя, уважаемый, – и Бедр-ад-Дин склонился в поклоне.

Поклон этот показался начальнику стражи таким тяжелым, что он проговорил:

– Но, быть может, тебя проводить к визирю, о мудрый старец? Или призвать слуг с паланкином, чтобы ты не бил ноги о камни улиц?

– Благодарю тебя, щедрый начальник стражи. Но я доберусь сам. Поверь, во мне куда больше сил, чем это видится со стороны.

– Не буду задерживать тебя, достойнейший! Да хранит тебя Аллах всемилостивый и милосердный!

«Но как я войду в этот дом, – думал Бедр-ад-Дин. – Как скажу дяде, которого никогда не видел, что я его племянник? Как поклонюсь его почтенному семейству? Ведь я выгляжу его отцом, а не сыном его брата…»

Неизвестно, сколько бы еще простоял Бедр-ад-Дин у ворот дома визиря Салаха, но тут рядом с массивными палисандровыми створками открылась калитка и приветливый мужской голос произнес:

– Войди же под наш кров, почтеннейший! Войди в дом визиря Салаха и отдохни от тяжких трудов и странствий!

– Благодарю тебя, уважаемый, – поклонился юноша и вошел в дом своего дяди.

– Мир этому дому! Да хранит Аллах милосердный и всемилостивый его во всякий миг и на долгие века!

Бедр-ад-Дин попытался опуститься на колени, чтобы поцеловать порог, но хозяин бросился его поднимать.

– Да будет счастлив тот миг, уважаемый, когда ты сделал честь нашей семье и стал нашим гостем!

«О Аллах, как гостеприимен этот дом! Такого не бывало даже в доме моего отца, а я считал свою матушку самой щедрой хозяйкой во всем мире под рукой повелителя правоверных», – подумал Бедр-ад-Дин.

Мысль о доме и родителях, о том, что он их оставил в беде, раскаленной иглой пронзила сердце юноши. Он остановился и глубоко вздохнул.

Радушный хозяин, видя, как тяжко дается уродливому гостю каждый шаг, поторопился в комнаты, проговорив:

– Следуй за мной, почтенный гость, здесь тебя ждут мягкие ковры и пышные подушки. Здесь ты, отдохнув, возможно, найдешь в себе силы рассказать, что за дело привело тебя в наш великий город.

В курительной было тихо и прохладно, хотя солнце еще стояло в зените, иссушая все вокруг. Бедр-ад-Дин опустился на подушки и с наслаждением подставил лицо под неведомо откуда появившийся ветерок. Со стороны же показалось, что старик пытается найти такое положение, при котором его менее всего будут терзать страшные неведомые хвори.

«Сам Аллах привел тебя к моему порогу, старый уродец!»

– О добрый хозяин. Зовусь я Мустафой из рода стражей земли Ал-Лат… Поручение, с которым меня отправил мудрец Валид в вашу великую и прекрасную страну, столь серьезно, что говорить о нем я могу лишь с двумя – с самим Валидом, которому Аллах великий даровал неисчислимые достоинства, и с наместником самого великого халифа, достойным Исмаил-беем, к которому меня и посылал мудрец.

– О Аллах, как же ты смог добраться до берегов Серединного моря! Непосильную задачу взвалил на твои плечи жестокий мудрец… как ты говоришь, его зовут?

– Мудрец Валид.

– Да, жесток был этот мудрец Валид, когда не нашел никого моложе и отправил в странствие именно тебя, добрый Мустафа.

– Ну, внешность иногда бывает обманчива, почтенный хозяин.

– Зови меня Салахом. Я, как ты уже понял, хозяин этого дома и визирь у ног достойного Исмаил-бея.

«О Аллах, дядюшка, чем же я так приглянулся тебе? Почему ты столь приветлив к какому-то горбатому старику, что даже вышел встречать его на порог дома? И почему так заботливо расспрашиваешь какого-то незнакомого урода?»

О да, неизвестно еще, как бы встретил Бедр-ад-Дина его дядюшка, явись к нему юноша под своим именем и со своим лицом. Похоже, он был бы и не так приветлив, и не так радушен. Ибо давняя размолвка, быть может, и забылась, но вот старая вражда живет долго.

Салах поверх пиалы с мятным шербетом рассматривал своего гостя.

«Аллах милосердный, кого же мне напоминает этот старик? Чье-то давно забытое лицо, некогда дорогой моему сердцу голос… Но чей же?»

– Мир да хранит твой дом, о добрый Салах. Я рад, что оказался под твоим кровом. Некогда в этом прекрасном городе жили мои близкие родственники… Давняя вражда пролегла между моим отцом и его братом. Они не виделись много лет. Вот теперь я хочу найти тех, кто некогда знал моего дядю и понять, почему же братья так более и не встретились…

«О Аллах милосердный… О ком же это он говорит? И как похожа эта история на мою…»

– Прими же, уважаемый, мою скромную помощь. Ибо никто лучше меня не сможет тебе помочь в твоих поисках… Я визирь уже более десятка лет. Знаю в этом городе, должно быть, всех. И, да позволит мне так говорить Аллах, все в этом городе знают меня… Оставайся под этим кровом, почтенный Мустафа. Здесь тебя ждут почет, уважение и помощь…

– Благодарю, добрый Салах. Чем я могу отблагодарить тебя за все, что ты сделаешь для меня?

Этот вопрос почему-то заставил замолчать сладкоречивого визиря. Нечто похожее на краску стыда на миг изменило цвет его лица. Если бы Бедр-ад-Дин так пристально не рассматривал лицо своего дядюшки, он бы этого и не заметил. Но юноша был более чем внимателен. Ибо чувствовал, что вскоре его судьба решительно переменится.

– Но что же ты замялся, добрый Салах?

– Простит ли мне мой гость этот странный вопрос?

– Какой вопрос, уважаемый визирь?

– Скажи мне, женат ли ты, мудрый Мустафа?

«О Аллах милосердный! Так вот отчего так приветлив и гостеприимен визирь. Похоже, у него дочь засиделась в доме отца. Вот он и готов отдать ее за первого встречного. Даже за такого старого и горбатого урода, каким я выгляжу сейчас со стороны… Но что делать мне?»

Визирь Салах, похоже, расценил долгое молчание гостя по-своему.

– Неужели ты вдовец, добрый Мустафа? Прости, если я своим вопросом разбередил твою рану.

«Но что же делать мне, о Аллах милосердный?… Хотя, быть может, это и есть моя судьба. Не зря же я так легко справился с поручением мудреца… Что ж, пусть будет так…»

– Увы, мой добрый хозяин, я и не женат и не вдов…

«И это чистейшая правда, без капли вымысла».

– Некогда я был влюблен. Думал, что любим. Но Аллах милосердный распорядился иначе. И она так и не стала моей…

«А это еще более чистая правда… Но было мне тогда всего семь лет. Она же была моложе… Ей было шесть…»

– Прости меня, достойный Мустафа, за настойчивость. Быть может, сама судьба привела тебя к порогу моего дома, а меня заставила встретить тебя? Быть может, это был знак – и здесь, под моим гостеприимным кровом, ты найдешь свою судьбу?

– Быть может и так, достойный Салах, добрый и заботливый хозяин.

«Как же ты удивишься, увидев меня после заката солнца, добрый хозяин…»

Странное полусогласие гостя окрылило Салаха, и он заговорил так, как, бывало, говорил в диване – вдохновенно, с чувством, словно пел странную песнь.

– Так знай же, о добрый гость, что у меня растет дочь…

«Почему же я не удивлен, о мой добрый дядюшка?»

– …красотой способная затмить саму Луну, царицу и украшение ночи. Ум же ее так тонок и обширен, а суждения столь верны и кратки, что она могла бы участвовать в ученых спорах, если бы имамы стерпели такую непозволительную дерзость.

– О Аллах милосердный! Да это же настоящее сокровище! Должно быть, достойному отцу стоило немалых сил вырастить такую дочь…

– О да, мой уважаемый гость. Она сокровище и самый смысл моей гаснущей жизни.

«Как же ты сладкоречив, о добрый хозяин. И только глухой безумец мог бы не распознать в тебе великого политика, а в твоих словах – огромную ложь… Чем же так нехороша твоя дочь, если ты готов ее отдать за первого встречного, даже не спросив его, сможет ли он дать твоей любимой и прекрасной дочери хоть крошку хлеба?..»