Подойдя к шляхтичам, он подозвал своего старшего слугу Станислава Гоголиньского и отправил к мятежникам. Гоголинького, перелезавшего через ограду встретили гневными криками. Проведя его к думным боярам, стрельцы отошли.

– Что нужно предателям и убийцам царей от светлейшего воеводы? – спросил Гоголиньский.

– Всемогущий Бог простирает свое провидение на все королевства и по усмотрению своему ими правит. И без его воли ничего в них не делается. Посему, произошедшее здесь – все это по воле Божьей сталось. Изменник Лжедмитрий, решивший потешиться нашим царством справедливо лишен жизни. А пан твой, поистине, обязан заплатить за свои злодеяния и разделить его участь. Но Бог уберег его до сего часа, пускай благодарит о спасении. Против воли Господа мы не пойдем, ему вреда не причиним и дочь его со всеми ее фрейлинами сохраним в добром здравии. Иди же и поведай об этом своему пану.

Это был боярин Татищев – самый яростный из мятежных дворян. Только доводы Шуйских о том, что не стоит сейчас ссориться с Сигизмундом, потому что народ верен убитому царю и не поддержит бунтарей, удержали его от полной расправы над поляками.

Гоголиньский вернулся обратно и рассказал о своем разговоре.

– Рано радоваться, – сказал Мнишек.

И в подтверждение его слов, толпа за воротами снова начала выкрикивать оскорбления.

Неожиданно прямо над головой воеводы пролетела стрела.

– Ступай обратно и скажи, чтобы предводители приказали народу не толпиться возле ворот, ибо умереть мы не боимся, а оскорблять себя не дадим.

Через час стрельцы отогнали чернь от ворот и окружили двор.

В городе снова ударили во все колокола и послышались залпы пушек – мятежники осадили дом, в котором остановился князь Вишневецкий.

Народ ворвался во двор дома, смел охрану, которую поставили мятежные бояре, и стал грабить людей князя. Князь взял в руки саблю и, собрав вокруг челядь, напал на толпу. Выбив грабителей со двора, он заперся и стал ждать парламентария. Но вместо этого, мятежники ударили по дому из пушек. Начался штурм, но он захлебнулся – поляки убили около трех сотен москвичей.

Тогда к дому прискакал сам Шуйский.

– Хватит отбиваться, князь! – крикнул он.

Спустившись с коня, Шуйский взял в руки крест.

– Целую при тебе крест, князь! Во имя Спасителя прекрати убивать моих людей! – крикнул он.

– Раз пришел с миром, то входи! Я толпой на одного не нападу! – ответил Вишневецкий.

Шуйский прошел во двор и разрыдался, увидев сотни трупов стрельцов и казаков, поддержавших его.

– Собирай своих людей, князь, – сказал Шуйский. – Я сам выведу вас в безопасное место.

И через половину города он перевел Вишневецкого со всеми его слугами и имуществом в один из хорошо охранявшихся дворов.

– Твои люди врывались в спальни к подданным короля и убивали их прямо в постели. На одной Никитской убито семь сотен шляхтичей. Не говоря уже о челяди, – сказал Вишневецкий.

– Они вступились за самозванца, – коротко ответил Шуйский. – Три тысячи моих людей полегло.

– За что отрубили ноги и руки пятнадцати старостам, которым обещали свободу, если они сложат оружие?

– Уймись, князь! – прикрикнул Шуйский. – Вы приехали в чужую страну, как хозяева, за что и получили.

– Пани Тарлова и пани Гербуртова тоже? Что за басурмане встали на твою сторону? За что прострелили они образ Пресвятой Девы, а ксендза нашего, раздев догола, прямо перед алтарем забили?

Шуйский молчал.

– Ты, Шуйский лишь подло воспользовался милостью Дмитрия и предал его, выпустив на свободу из темниц самых лихих злодеев, которые расправились с ним. А предав его, предал и народ свой. Недолго тебе в царях быть, – в гневе закончил Вишневецкий.

– Не горячись. Бояре уже дали приставов со стрельцами для защиты ваших.

В полдень бунт закончился. Лишь иногда, в разных концах города выпущенные преступники нападали на поляков и грабили их.

– Наказал нас Господь за грехи наши. Отнял разум, как у покойного царя, – вздохнул Мнишек, глядя на слуг. – Если бы мы все держались сообща и расположились рядом, да вокруг царских палат, не посмели бы мятежники напасть на нас. И ничего бы нам сделать не смогли.

В тот день городской люд почти не выходил на улицы. Вдоль домов ходили лишь мятежники, тащившие обнаженные тела убитых поляков для устрашения простых людей. Под вечер их похоронили в болотах за городом. Спасшихся собрали на Земском дворе, переписали по именам и отослали к своим панам. Тех же, чьи паны были убиты, оставили в заложниках.

Татищев и Голицын – два главных изменника, переметнувшихся на сторону Шуйского, три раза заходили к Мнишеку, они провели его через бушующую толпу к Марианне.

Войдя в Кремлевский двор, Мнишек увидел груды обнаженных тел, сваленных друг на друга. Он прошел в палаты. Марианна в простом платье, которое ей дала одна из служанок, сидела на стуле.

– Марыся! – Мнишек подбежал к ней и обнял.

Марианна разрыдалась.

Кое-как успокоив ее, он пообещал ей скорое возвращение в Речь Посполитую и был выведен стрельцами.

Мнишек сел на коня и увидел в отдалении изуродованное тело Дмитрия. На лицо царя надели шутовскую маску. А в тело бросали камни и плевали.

– «Москва» в страхе, пан Воевода, – сказал Гоголиньский.

Мнишек, уже пятый день почти ни с кем не общавшийся, повернулся к нему.

– Тело царя схоронили за Москвой-рекой, но установились и начались чудеса какие-то.

– Что за чудеса? – спросил Мнишек.

– В первую ночь над его могилой свет появился. Как огонь от свечей, повисший в воздухе. Наутро позвали попов, и те посоветовали сжечь тело царя. И тогда же случилось чудо – налетел сильнейший ветер и сорвал три щита с ворот Кремля. Сами же щиты упали на землю и встали вкопанными в землю именно так, как они находились на воротах. Невредимыми.

– Бабские басни…

Мнишек отвернулся от Гоголиньского и налил себе вина.

– Басни, может быть. Но тело сжечь не смогли – об этом слуги Вишневецкого в записке передали. Дело напротив их окон проходило. Лишь пальцы на руках и ногах до черноты спалить смогли.

– И что дальше? – без особого интереса спросил воевода.

– Четыре раза хоронили. И все четыре раза не принимала земля тело. Лишь, когда выпалили им из пушки в ту сторону, откуда пришел, разметался прах над рекой.

– А в итоге?

Гоголиньский, не понимая, посмотрел на Мнишека.

– А в итоге, избрали другого царя – князя Василия Ивановича Шуйского. Да, как избрали – три четверти бояр отказались даже приходить на голосование. Не дали на это своего позволения.

Марина ехала с отцом в повозке. Она с грустью смотрела на проплывающие мимо поля и рощи, которые могли бы быть ее собственностью. На деревни, жители которых выходили к обочине дороги, чтобы посмотреть на то, как несколько тысяч шляхтичей возвращались с позором домой. А главное – попробовать увидеть Маринку, как ее стали называть с подачи приспешников Шуйского.

В некоторых деревнях ее встречали поклонами. Старосты, несмотря на опасность, приносили подарки. И Марина с благодарностью смотрела на незатейливые золотые изделия, серебряные чаши и украшения, купленные у торговцев и так трогательно подаренные ей через отца и его свиту. Позади были два года плена в Ярославле.

Поляков заперли в одном из монастырей. И почти все это время то голодом, то отказывая в дровах, пытались заставить отдать оружие. Иногда против чужеземцев местные бояре настраивали чернь и монастырь осаждали разъяренные толпы. Несколько раз мимо стен проходили наемные татарские отряды. Но до настоящих стычек не доходило.

Отец виделся с ней почти ежедневно. Поддерживал и сообщал последние известия. В основном от Дмитрия. Он убедил Марианну, что царь спасся. Никто не видел его убитым. Тело в шутовской маске так и не было узнано никем. В то время, как из разных концов царства – из Брянска, Орла, Тулы постоянно приходили известия о том, что верные Дмитрию отряды нападают на войска Шуйского, ходили слухи, что войско уже собрано и тайными путями пробирается к Москве.