— Все сначала тоже так думали, — он горделиво выпятил грудь, — но Ирка никогда не церемонилась и при всех объявила, что мы станем любовниками.
— Ирочка Кривцова? — Я совершенно обалдела. — Но ведь она… но ведь ты…
— А что тут такого? — Он снисходительно сощурился. — Закручу с девочкой роман, наиграюсь вволю, а потом дам отставку. То-то вы всегда со своей толстухой смотрели на меня как на недоделанного. А вот Ирка разглядела во мне настоящего мужика.
— Семен, — я начала приходить в себя, — а если она с тобой поиграется и бросит? Если ты ей понадобился для забавы?
— А мне все равно, — заявил он и придвинулся ко мне. — Я тебе скажу, потому что ты единственная нормальная баба здесь и я давно тебя знаю. Я тоже всегда думал, что наша примадонна для меня недоступна. Утонченная вся, шикарная, а я как шелудивый пес рядом. Ей, скорее всего, действительно поиграть захотелось, вот она при всех и сказала… Но мне все равно, понятно, я хоть раз поиметь ее хочу, чтобы она тоже почувствовала, что нельзя людей своим высокомерием унижать. Пусть тоже себя униженной почувствует. Я ведь не слепой, вижу, как на нее теперь смотрят…
— Неужели ты такой злой, Семен? — Я слегка отстранилась от него.
— А мне, может, тоже надоели все эти ваши… игры, — выдохнул он. — Я тоже хочу позабавиться. Могу я хоть раз в жизни посмеяться? Могу и посмеюсь, чтобы вам, сукам, тошно стало. — Он с ненавистью посмотрел на меня и отошел.
Я опустилась на стул и вытащила из сумочки сигарету. Нет, в курилку я не пойду, а вкус сигареты, может, отобьет тот тошнотворно-неприятный осадок, что оставил после себя разговор с Гузько. Ну и дела! Интересно, о чем Ирочка думает? Спокойно, у нее всегда голова соображает. Не из тех. она, чтобы позволять разным Гузько топтать себя. Нет, Ирочка достаточно умна. Она еще преподнесет нашему песику какой-нибудь сюрприз. От этих мыслей я повеселела.
— Вообще-то у нас есть специальное место для курения, — произнес кто-то надо мной.
Я обернулась. Главный редактор сподобился покинуть свой кабинет и теперь возвышался надо мной. А с Илюшей что-то тоже происходит, вон весь какой мятый. Впрочем, он всегда мятый, но сейчас выглядит на редкость неухоженно. Еще немного, и он сможет конкурировать с любым бичом или, как теперь говорят, бомжиком. Но главного, судя по всему, его собственный вид нисколько не смущал.
— Зайдите ко мне, Леда, — сказал он и направился к кабинету.
Ничего хорошего предстоящий разговор мне не сулил. Но делать было нечего, и я поплелась вслед за Ильей.
— Садись, — он вяло махнул рукой. — Как жизнь?
— Спасибо, нормально, — осторожно ответила я. — А у тебя как?
— Хреново, — коротко ответил главный и потянулся к графину с сомнительной бурой жидкостью. — У меня тут настойка домашняя, может, хлебнешь?
— Нет, — отказалась я. — Да и тебе не советую. Что случилось, Илья?
— А то ты не знаешь. — Он повертел головой, пытаясь найти стакан, но, не найдя оного, хлебнул прямо из горлышка. — Или все-таки не знаешь?
— Откуда? — усмехнулась я. — Только ведь пришла. Даже сообразить ничего толком не успела, как Семен мне новость выложил.
— Про Ирочку, что ли? — Главный ухмыльнулся. — Ну это он зря губенки раскатал, она ему еще покажет кузькину мать. А про меня ничего не говорил?
— Нет, — я покачала головой. — Он про себя распинался, потом ушел. Я села, никак в себя прийти не могла. Да что случилось?
— Лилька ушла, — вздохнул Пошехонцев и снова потянулся к графину.
— Подожди, Илья. — Я попробовала ею остановить. — Как ушла? Куда?
— В редакцию Муромова. Знаешь такого? — Пошехонцев приложился к графину еще раз. — В «Криминальный Петербург».
— Ты шутишь, Илья, — я совсем обалдела от свалившихся на меня новостей. — Да что ей там делать-то? Ну, я понимаю, если бы туда ушла Ирочка, или Яша Лембаум, или даже Гера… Но что там делать Лильке, скажи на милость?
— Я тоже так сначала думал. А они, оказывается, открыли у себя новую рубрику, специально для Лильки. Скандалы с криминальным оттенком из жизни наших звезд.
— Нет, Илья, — я засмеялась, настолько все казалось диким, — подожди. У Муромова серьезное издание, в отличие от нас, не обижайся. Там Лилькина лабуда никак не пройдет. Что-то здесь не так.
— Да все так, Леда, все так, дорогая ты моя. — Пошехонцев решил отведать еще своей настойки, но передумал. — У них ведь фуфло не проходит, сама знаешь. Поэтому они выискивают разные документики, связанные с правонарушениями наших гребаных звезд. Разные протокольчики, заявления, показания, отпечатки пальчиков. Но чтобы были реальные документы. Врубаешься наконец?
— Хорошо, Илья, — я кивнула. — Только много ли удастся такого материала достать?
— Как ни странно, много. Звезды у нас тоже не без греха, особенно молодые. Некоторым даже посидеть удалось, не удивляйся. А вот потом их уже добрые дяди и тети подобрали, обогрели, отмыли и выставили на потребу публике. Вот так и бывает. А Лилька как раз этой рубрикой и заправляет.
— Ничего себе, — только и смогла вымолвить я. — Только все равно мне это сомнительным представляется. Ладно, документы, это хорошо, но ведь публика-то может не поверить. И посчитает, что это все обычная газетная утка. Интересно, зачем Муромову так подставляться?
— Не боись, — Пошехонцев снисходительно махнул рукой. — Он калач тертый, зря не подставится. Газетка солидная, кто не поверит, а кто и поверит. А кто-нибудь и фактики захочет проверить. Раз проверит, два проверит, все сходится… Нет, Муромов — мужик с головой, он знает, что делать.
— Значит, Лилька ушла… А как ваши личные отношения?
— Так же. — Он насупился. — Сказала, что поищет себе кого-нибудь другого. И на порог меня даже не пускает.
— Все может измениться, Илья, — посочувствовала я. — Лилька отходчива. Глядишь, еще все переменится.
— Надеюсь. Поживем — увидим. А ведь у меня к тебе, милая, разговор есть. Ладно, не напрягайся. Личное — это потом, а сейчас только работа. Тебе ведь пришлось статьи о моде делать. Так? А ты совсем не в восторге была. Ладно, не перебивай, сам все знаю. Тут вот какое дело… Ты все эти статейки допишешь, а интервью никакого брать не надо. Возьмешь откуда-нибудь уже готовое, подредактируешь малость — и все. Но затем сделаешь пару статеек о негативных явлениях в модельном бизнесе. Поняла меня? Вижу, что не поняла. Эти статейки можешь выпустить под каким-нибудь псевдонимом, что угодно придумывай, нам не привыкать. И никто никогда не сможет докопаться. Сделаешь?
— А мне казалось, что все сюрпризы на сегодня закончились, — я смотрела на главного. — Сначала с ножом к горлу, вынь да положь статьи хвалебные, а теперь, значит, все наоборот? Или ветер переменился?
— Я так и знал, — главный с размаху хлопнул ладонью по столу. — Вот и имей с вами, бабами, после этого дело. Ну не мог я, не мог, понимаешь, ничего тебе объяснить. Считай, что действительно ветер поменялся. Вернее, не ветер, а заказчик. Если тебя это устроит, то могу пояснить: первый хотел, чтобы мы, вернее, ты представила Диану ангелом во плоти, а теперь… А теперь он уже ничего не хочет, по крайней мере, в этом мире. Ладно, Леда, для нас ведь не так важно, кому подчиняться? Теперь кое-кому другому нужно, чтобы ты эту модель в дерьме закопала, ясно?
— Неясно. Но ведь, собственно, это ничего не меняет.
— Правильно! Умница! — Пошехонцев перестал бегать по кабинету, наталкиваясь на вещи. — Это ничего не меняет! Поэтому сдавай свой материал, какой у тебя есть, а потом начинай заниматься совсем противоположным. И чем непригляднее она будет, тем лучше.
— А читателю как, интересно, все это объясним? Знаешь, что-то меня не устраивает петрушка с чужим именем.
— Ну что ты как маленькая! — опять взвился Пошехонцев. — Ну раз не устраивает, пиши под своим! Пиши, что с удовольствием окунулась в этот мир, все тебе казалось таким интересным, но потом вдруг открылись такие факты, что ты была шокирована и не можешь удержаться от того, чтобы не поделиться ими с читателем, который такой умный, что все насквозь видит и все понимает. Неужели, девочка моя, мне тебя прописным истинам надо учить? Прикинься жертвой, мол, меня саму обманули, поставили перед золоченым фасадом, но стоило зайти сзади… — выгребная яма во всей ее неприглядности. Давай, Леда, не придуривайся. Я знаю, что ты все сделаешь как надо и в лучшем виде. Договорились?
