Узбекская и таджикская диаспоры быстро отыскали своих гражданок, которые родили детей в день рождения Никиты (ведь выяснили же!) и оставили их на попечение государства Российская Федерация. Родственники были готовы простить своих непутевых дочерей (все бывает по молодости, а тут еще и тяжелые условия жизни, неуверенность в завтрашнем дне, невозможность обеспечить ребенку нормальные условия проживания, в особенности если мама и папа живут в расселенном аварийном доме, а то и подвале), отцы — жениться на матерях, с которыми грешили на территории Российской Федерации (и ведь отцы тоже быстренько нашлись!), и все дружно воспитывать Никиту.

— А таджики здесь что делают? — тихо спросила я у следователя.

— А одна их представительница тоже родила ребенка в день рождения Никиты и оставила на ступенях ФМС. Наталья Валерьевна, вот вы способны отличить маленького узбека от маленького таджика?

— Я и большого не способна.

— Вот об этом и речь.

— И они готовы оплатить генетическую экспертизу?

— Готовы! Хоть сегодня. На это деньги сразу же нашлись.

Два омоновца снова усмехнулись. Один из восточных мужчин в это время как раз говорил про то, что они готовы идти хоть до Гаагского суда (и про него знают!), чтобы получить своего ребенка.

— Интересно, как они заговорят, если им найдут тех детей, которых на самом деле оставили две узбечки и таджичка? Ведь навряд ли их усыновили.

Следователь хмыкнул, как и омоновцы.

— Просто так не вернуть, — сказал следователь. — У нас все забюрократизировано.

— Но если находятся биологические родители? Мало ли какая была ситуация. Мать умерла при родах, отец в это время сидел в тюрьме, вышел и хочет забрать ребенка. Своего ребенка, что подтверждает генетическая экспертиза, свидетельские показания, и я не знаю, что еще.

— Это возможно, но хлопотно. В конце концов получит. Но побегать надо. И будут ли они бегать? — Следователь кивнул на большую группу восточных людей, которые теперь выдвинули вперед трех молодух, заламывающих перед журналистами руки и на плохом русском языке рассказывающих о своей трудной судьбе. Журналисты все снимали.

— Кстати, а с отцом Аглаи вы говорили?

— Я лично — нет. Начальство связалось с Англией, но не с отцом Аглаи Станиславовны. То ли с секретарем, то ли с помощником. Я точно не знаю, в какой он должности. В общем, сообщили. Да ведь и Бергман собирался звонить, если не ошибаюсь. Они же знакомы. Или хотел немного подождать? Раз мы все равно должны были официально уведомить кого-то из близких родственников. А близкий родственник — один.

Бергман, насколько я помнила, как раз звонить не хотел, предпочитая, чтобы эту новость отцу сообщили правоохранительные органы.

— А с похоронами что? — спросила я.

— Думаю, что вам на этот вопрос скорее ответит Бергман, а не я. То есть тело мы выдадим в самое ближайшее время. Там, конечно, будут проводиться — и уже проводятся прямо сейчас — необходимые экспертизы, но, по-моему, с причиной смерти все ясно. Кремировать только нельзя будет, так как труп проходит по уголовному делу. Но ведь с деньгами у отца проблем нет? И Бергман оплатит похороны, если потребуется. Просто если родственники, у которых нет денег, хотят кремировать, чтобы подхоронить в уже существующую могилу, то нужно специальное разрешение.

— Его сложно получить? — спросила я для общего развития. А ну как кому-нибудь понадобится?

— Вообще зависит от дела. Например, человеку дали по голове в подъезде, чтобы обчистить карманы. Через два дня, не приходя в сознание, он умер в больнице. Семья малообеспеченная, да и взяли сущие копейки. Хотят подхоронить к матери или отцу. В таком случае реально. Все же понимают, что это были или наркоманы, или хулиганье, или гастарбайтеры. — Следователь бросил взгляд в направлении большой группы восточных людей. — Найти их можно только случайно. Никаких ценных вещей не украли, так как их просто не было, так что и по скупкам не пойдешь. Даже если негодяев и поймают, откапывать потерпевшего все равно никто не будет. А бывает, что в районной прокуратуре не берут на себя ответственность за подобное решение, отправляют в городскую. Если было отравление, есть несколько претендентов на наследство, то разрешения точно не будет.

— А если отец захочет увезти урну в Англию?

Следователь странно посмотрел на меня.

— Я не знаю. Я его никогда в жизни не видела. Но ведь он живет там уже много лет, возвращаться не собирается. Может, Аглая — единственная дочь. Я не в курсе. Помню только, что Бергман говорил про нескольких жен ее отца. И Аглая говорила. Но ведь все могли быть моделями, не желающими портить фигуру. Про братьев и сестер сама Аглая не упоминала никогда. Бергман тоже. Конечно, могут быть еще незаконнорожденные, но Аглая мне сама говорила, что ее отец точно жениться больше не будет. Там что-то было с какой-то молодой женой (не знаю, которой по счету), после чего он дал зарок.

— А мать Аглаи? — спросил один из омоновцев, слушавших наш разговор.

— Она давно умерла. Аглая упоминала, что матери нет в живых, я не выспрашивала деталей. У меня были другие задачи. И зачем лезть человеку в душу? Бергман не знает, что там случилось, только, что тема очень болезненная для Станислава Дубова, отца Аглаи. Для Аглаи, по-моему, не была.

— То есть отец Аглаи Станиславовны сейчас живет один? — уточнил следователь.

— Не знаю, — рассмеялась я. — Лучше спросите у Петра Аркадьевича. Но разве еще не старый и богатый мужчин может жить один? Разве молодые хищницы это допустят? Я точно помню, как Аглая говорила, что отец больше никогда не женится. Последняя жена навсегда отворотила его от женитьбы. Но я не знаю деталей.

— Любовника небось завела молодого, — хмыкнул омоновец.

Его коллеги тем временем стали загружать граждан с нерусской внешностью в поджидавший транспорт. Русские граждане стали расходиться сами. На этот раз они не дрались ни с восточными противниками, ни с омоновцами. Акция прошла довольно мирно. Но и табор (аул, кишлак) был вынужден сняться с места под руководством своих старейшин, которых, в свою очередь, направляли руководители МВД. Старейшины в сопровождении кого-то из своих расселись по дорогим европейским машинам и поехали вслед за машинами руководства МВД. Их родственники покидали территорию на гораздо более скромном транспорте или вообще пешком. Никто не сделал попытки остаться.

Пелагея Васильевна обвела своим соколиным взором территорию перед домом, заметила нас со следователем, стоявших в сторонке, направилась к нам и пригласила к себе пить чай. Следователь попытался отвертеться, но не тут-то было. Омоновцы, правда, успели быстренько улизнуть и присоединились к коллегам, загружавшим граждан в спецтранспорт.

— Вы довольны, Пелагея Васильевна? — первым делом спросил следователь, расположившись на чистенькой кухоньке, украшенной большой рукодельницей. Меня поразили вязаные салфеточки, любовно сшитые прихватки, оригинальная «баба на чайник». Я и не знала, что у Пелагеи Васильевны столько талантов. Хотя почему бы всем этим не заниматься, глядя в окно? Просто так сидеть скучно, а тут руки делом заняты.

— Тем, что территорию перед домом расчистили — довольна. А вот вашей работой — нет.

— Вы говорите про меня лично или про все правоохранительные органы?

— И про тебя, и про всех, — категорично заявила Пелагея Васильевна. — Почему до сих пор убийца не взят под стражу?

— А кто убийца-то? — устало спросил следователь, с удовольствием подкрепляясь печеньем.

— Артист. Кто же еще?

И Пелагея Васильевна взяла с подоконника лист бумаги в клеточку, явно вырванный из школьной тетради, на котором старушечьим почерком было расписано кто за кем пришел и кто за кем ушел.

— Ты вот такой график составил?

— Составил, — кивнул следователь и потянулся за очередным печеньем.

— И что? Ничего вы там у себя не поняли? Артист уже у вас успел скрыться, пока вы копались?

— Пока мы не смогли его найти.