— Кстати, сколько Пелагее? — уточнила я.

— Семьдесят восемь. У них с Фифой не такая уж и большая разница в возрасте, но между ними — пропасть. Пелагея Васильевна — бабка, ну а Фифа — это фифа, или дама. Одна из возможных подруг Фифы — бывшая балерина, про вторую не знаю и выяснять не собираюсь. Но в конце-то концов не они же пришли огреть Аглаю Станиславовну каменным членом по голове? Я вообще не уверен, что они знали, кто она такая и что она тут проживает. И жили не под ней. Может, даже не слышали этих воплей и скандалов.

— Покажите, пожалуйста, Фифу еще разок, — попросил Петр Аркадьевич.

Николай отмотал запись на нужное место. Мы с ним принялись разглядывать Фифу, но узнать не смогли. Да и на дамочке была шляпа с полями, которая закрывала часть лица. И еще каблуки. Николай заметил, что представить Пелагею Васильевну на каблуках не может при всем желании. Эта же пожилая дама, похоже, всю жизнь проходила на каблуках и теперь тоже не имеет проблем с ногами, как у многих женщин в ее возрасте.

— Не узнали? — уточнил следователь у Петра Аркадьевича.

Бергман покачал головой. Я тоже покачала. Я не входила в тусовку, в которой и Аглая, и Петр Аркадьевич были своими людьми. Я не могла видеть Фифу.

— А вы балерин знаете? — поинтересовался следователь у Бергмана.

— Кое-кого знаю. Но меня этот мир мало интересует. Я знаю тех, которые еще снимаются в кино и становятся светскими львицами. Хотя у настоящей профессиональной балерины на это нет ни времени, ни сил. Но ведь сейчас главное — пиар. Они и пиарятся. Правильно делают. Кушать все хотят. И старость надо обеспечивать, пока можно. Век балерины короток.

— А как вы думаете, кто все-таки ударил Аглаю по голове? — спросила я.

— Все указывает на вашего единоутробного брата, Наталья Валерьевна, — ответил следователь.

— Хотя мог и Тимофей Аристархович с подпольной кличкой Тихий Псих, — хмыкнул Николай.

Я не раз убеждалась в правильности народной мудрости, гласящей: помяни черта — рожки и появятся.

Не успел Николай сказать про Тихого Психа, как в коридоре послышались возбужденные голоса. По-моему, было три мужских и два женских, причем старушечьих. Как только следователь и Николай их услышали, обоих перекосило.

— Нет! Только не они! — застонал следователь, как от зубной боли.

— Это Пелагея Васильевна с подругой зачем-то вернулись, — быстро пояснил нам с Бергманом Николай.

Больше ничего не успел. Дверь распахнулась, в помещение влетел взъерошенный худосочный мужчина неопределенного возраста. За ним следовали две бойкие старушки, которых безуспешно пытались сдержать двое мужчин в форме. Но мужчинам в форме давно требовалось заняться физическими упражнениями, которыми они явно пренебрегали, — запыхались, преследуя старушек и пытаясь их удержать. Хотя если турники даже во дворах элитных домов используются не для занятий спортом, а для выбивания ковров…

— Мы ничего не могли поделать, — сообщил один из них следователю виноватым голосом.

— Ворвались, как тайфун, — добавил второй в виде оправдания.

— Почему вы… — открыл рот следователь, обращаясь к взъерошенному мужчине, которого сопровождали две старушки.

— А это ты мне скажи, почему в государственное учреждение, которое существует на налоги граждан и для граждан, нет свободного доступа для граждан? — заорала Пелагея Васильевна зычным голосом.

Вторая бабулька тут же рассказала про то, что в районной администрации установили электронную пропускную систему — поставили «вертушку», которая срабатывает только после приложения электронного пропуска, и еще мужика в будку посадили, который эти пропуска выдает.

— Это вместо того, чтобы у нас двор заасфальтировать!

— И на детской площадке у пятого дома грибок починить! Пьянь там все скамейки сломала, а подростки исписали неприличными словами.

— Вы живете в разных районах, — устало напомнил следователь. — У вас разные районные администрации. Разные дворы и разные грибки.

— А я в нашей администрации давно не была, — сообщила Пелагея Васильевна. — Пока не знаю, установили у нас такую систему или нет. Но подозреваю, что раз в одном районе чиновники от граждан, на деньги которых жрут, отгородились, то и в других тоже. Схожу и выясню, когда время будет.

— Обязательно сходите! — включился в разговор Бергман. — Хорошо бы заставить чиновников из их зарплат вернуть деньги народа, потраченные на эту систему, ее установку, содержание и демонтаж. Чтобы у граждан был к ним прямой доступ.

— Раньше был, — сказала Пелагея Васильевна. — Я свободно ходила. Но я и сейчас пройду.

По-моему, никто из присутствующих в этом не сомневался. Более того каждый готов был пожелать Пелагее Васильевне успеха. На самом деле, с какой стати чиновники отгородились от людей, для которых они вообще-то там сидят? Пусть лучше двор заасфальтируют (любой) и грибок починят (на любой детской площадке).

— А вы?.. — Следователь повернулся к мужчине.

— Я пойду вместе с Пелагеей Васильевной, — объявил тот, брызгая слюной. — Я хочу выяснить, почему в моем районе провели так называемый ямочный ремонт дороги. Кто вообще придумал этот термин? Кто придумал такой ремонт?

Пока мужчина распространялся про недопустимость ямочного ремонта дорог и необходимость нормального (я была с ним полностью согласна), я сама его внимательно рассматривала. Я уже поняла, что это и есть Тихий Псих, один из поклонников Аглаи. Да, странная и, главное, трудносочетаемая компания ее посещала… Ведь Юрий Твердохлебов, Саркис Амбардамян, этот Тимофей Аристархович и мой братец — совершенно разные люди. Они не похожи внешне, у них по жизни совершенно разные занятия, они разного возраста, у них разный доход, явно разные цели в жизни (у двоих их, вероятно, вообще нет). Почему они все зациклились на Аглае? Хотя нет, зациклился только этот Тимофей Аристархович. Но дружба Юрия Твердохлебова с Аглаей казалась мне по меньшей мере странной. Амбардамяна еще можно было понять, как и мотивы моего единоутробного братца. А Тимофей Аристархович почему выбрал Аглаю своим фетишем? Хотя его-то о ней можно было спросить прямо.

«Притягательна, как грех», — как-то написал об Аглае один журналист. Другой называл ее «бомбой за пять минут до взрыва». Еще один — «пышущей жаром богиней в холодной оболочке». Наверное, поэтому она и была так популярна, у нее была куча поклонников, а некоторые просто сходили с ума, кое-кто — в прямом смысле.

При этой мысли я посмотрела на Тимофея Аристарховича. Я дала бы ему лет сорок с небольшим, он уже начал седеть, да и оставшиеся волосенки были жиденькими, сквозь них просвечивал желтоватый череп. И эти оставшиеся волосенки были сильно взъерошены. Некрасивые очки с толстыми линзами (не меньше чем минус восемь) портили лицо, хотя красавцем Тимофей Аристархович точно никогда не был. Но красивая, правильно подобранная оправа могла бы сделать его лицо более привлекательным, а не уродовать. Почему Аглая ему не помогла? Хотя бы из жалости? Когда Тимофей Аристархович повернулся другим боком, я увидела, что с той стороны оправа еще и держится на проволочке.

Одет он был в старый серый свитер грубой вязки и серые брюки, свитер проглядывал из-под распахнутой черной штормовки. На ногах были резиновые сапоги… Куда он, интересно, собирался сегодня? Опять за какой-нибудь веткой в подарок Аглае? На улице было сухо.

Тем временем Пелагея Васильевна рассказывала, как они с подругой привезли Тимофея Аристарховича в следственное управление для того, чтобы он рассказал все, что произошло вчера, органам. Насколько мы все поняли, вначале рассказ Тихого Психа выслушала сама Пелагея Васильевна, которая вместе с подругой Галиной Ивановной отправилась домой пить чай. Конечно, поехали к Пелагее — мало ли какое развитие событий будет у дома. Да и журналисты там продолжали дежурить и опрашивать граждан.

Бабульки подъехали как раз вовремя — к дому на всех парах бежал Тимофей Аристархович. На этот раз без веток.