– Прошу прощения, мне надо взять мою куртку, – с подчеркнутой вежливостью обратился он к незнакомцу.

– Пожалуйста, пожалуйста, – посторонился тот.

– Благодарю, вы очень любезны…

– Не стоит…

Набросив куртку, Валерка вышел из комнаты.

В коридоре собрались соседи и с интересом наблюдали за происходящим.

– Куда он ушел? – спросил Сергей.

– За водкой, – буркнула, – я же дала ему денег.

– Зачем?

– Это даст нам возможность спокойно собраться.

Я спрыгнула с табуретки.

– Поехали отсюда, больше не могу на все это смотреть, хватит! – Сергей выглядел измученным, и мне невмоготу было смотреть на него.

– Что еще?

– Не знаю, – я схватилась за голову и стояла в растерянности среди развала.

– Эти банки брать?

– Оставь, Бог с ними…

– А это что?

– Это – грибы, – ответила я.

– Грибы забираем. Мировой закусон, – вернувшиеся ребята подхватили пластиковый таз, и стали ставить туда банки с грибами. Я плохо соображала, что и кто выносит. Моим спутникам, казалось, было все равно, они просто таскали вещи, не обращая внимания на любопытствующих соседей и вернувшегося уже пьяного Валерку; тот, видимо выпил еще по дороге, и вернувшись, стал распоряжаться, он осмелел и цеплялся к непрошеным гостям.

– Я лишу тебя родительских прав, – обещал он мне. Он нервно смеялся и мешал всем, стараясь зацепить кого-нибудь. Наверное, хотел, чтобы завязалась драка.

– Эй, вы чего тут грязь развели? Придется убрать, – начал он приставать к Сергею.

– Разве здесь было чисто?

– Да, – обрадовался он, – идеальная чистота!

– Я уберу, – буркнул Сергей. Кто-то принес швабру, и Сергей принялся протирать пол. Он злился, но мыл очень быстро, с остервенением водя тряпкой, и еще больше размазывая грязь. Ребята вытащили меня из комнаты, и мы стояли у стены, глядя в согнутую спину Сергея. Наконец, он закончил, и отставил швабру.

– Эй, а кто тебя теперь трахать будет? – закричал бывший муж из-за спины Сергея, – Кто? – Он не разулся и топтал грязными ботинками только что вымытый пол. Он очень хотел сделать мне напоследок хоть какую-нибудь гадость, за то, что он сегодня натерпелся стыда, за соседей и этих чужих людей, за разобранную его жизнь.

– Зема, уйди! – толкал он Сергея, пытаясь выйти.

– Пошли отсюда, – шепнул один из ребят, уводя меня по коридору.

– Слушай, я здесь тебе помыл, – угрожающе надвинулся Сергей на своего несостоявшегося соперника.

Не видя бывшей жены, Валерка сник и перестал вырываться из комнаты. Противостояние кончилось.

– Извини, – сказал он тому, кто теперь будет владеть его женщиной, – извини…

Они стояли на ступеньках крыльца и рассматривали осколки трехлитровой банки, среди которых растекался грибной рассол, и поблескивали в скудном свете одинокой лампочки скользкие грибные шляпки.

Один из ребят сидел на корточках над лужей того, что недавно было мировым закусоном.

– Представляете, буквально выскользнула из рук, – сокрушался он. Остальные посмеивались.

– Сколько было осколков? – спросила.

– Что?

– Ну, на сколько частей раскололась банка?

У некоторых цыганских племен есть такой обычай: на свадьбе один из гостей нарочно разбивает глиняный кувшин, количество осколков означает длительность супружества, сколько осколков – столько лет продлится цыганский брак.

– Кто их считал!

Действительно, никто не посчитал грязных кусков стекла, оставшихся лежать в луже грибного рассола на бетонном крыльце. Цыганский брак кончился…

– Все, хватит! Поехали, поехали, – заторопил их вышедший из подъезда Сергей.

– Ну, как там? – спросили его.

– Нормально.

Груженая «Газель», а за ней старенький «Опель» медленно развернулись и выехали на дорогу.

Ф-фух!

Ну, вот. Вот и вспомнила… Как-то противно все это. Хотя, возможно, только потому, что это я вспоминаю, если бы вспоминал кто-то другой, то… Господи! Да, кто – другой? Валерка? Валерка не умер тогда. Он умер только через девять лет. Сообщили – скоропостижно скончался… Я даже не была на его похоронах.

Тот доморощенный астролог из Евдаково не ошибся. Сбылось все, что он предсказал.

Мы почти не обсуждали это; а остальные – да они забыли давным-давно! Подумаешь! Жена ушла от мужа! Тоже мне – новость!

Только, в данных обстоятельствах нельзя так – в лоб… А? Надо, наверное, как-то оправдываться?

Стоп! Глаз не поднимать!

Господи, если бы еще знать в точности, в чем надо оправдываться, а в чем – нет…

Невозможно… Я так никогда ничего не скажу, так и просижу здесь, тупо разглядывая черный пол.

Но ведь никто же не объяснил!

Валентина бродила по дому, кутаясь в фуфайку. Печь только что затопили, а за ночь дом выстудило. Не мудрено – мороз под тридцать!

Я жалась к печке, безуспешно стараясь унять дрожь. Замерзла пока ехала страшно.

– Где бабки-то? – спросила.

Валентина остановилась у стола, глянула в окно, пожала плечами:

– Натуся у соседей, Авдотья – не знаю…

– А что случилось?

– Ночью чуть не подрались… Феня позвонила, – она глянула на меня, спохватилась, – ты сапоги сними, ноги к печке прислони. А сапоги я в духовку поставлю и пальто надо к печке.

Она помогла мне устроится удобнее:

– Да у тебя все вещи изнутри ледяные!

– Холодно… Долго ждала автобус, потом, пока доехали. Первое января – народ отдыхает… Думала, что промерзла насквозь.

– Ничего, – забеспокоилась Валентина, – сейчас чайку горяченького, а потом уже думать будем.

Пока я медленно отогревалась у разгоравшейся печки, Валентина звенела посудой, искала чашки, тихонько ругаясь про себя.

– Вот ведь, – неожиданно обратилась она ко мне, – живешь, крутишься, как вошь на гребешке! А там, – она подняла палец, – словно сидит какой-то гад и ухмыляется: «а, ты выкрутилась! Тогда вот так!» и нажимает чертову кнопку; и у тебя тут все уже совсем по-другому, словно картинки в калейдоскопе; и снова мучительно ищешь выход… и так без конца! – Она посмотрела на меня, – ты как думаешь?

Честно говоря, я не была готова к ее вопросу, да ей и не нужен был мой ответ:

– Боже! Как я устала, – тихо сказала она, – когда же это кончится!

Некоторые люди не ждут ответов на свои вопросы: они сами отвечают на них… Я ждала долго.

Да нет же! Я не оправдываюсь, я признаю, что совершила… Только, одно с другим никак не могу состыковать… Что правильнее: отчаяние, или попытка? Просьба, или действие? Где кончается свобода выбора, а начинается – гордыня?

Ведьмы, чародеи, экстрасенсы, целители, колдуны, ведуны… Интересно, к какому виду из этого, далеко не полного списка можно причислить Раису? Ведь из них же она, из этих – запрещенных официальной Церковью мини-пророков. Это о них сказано в Откровении Иоанна, что появятся они во множестве, заполнят города и будут совершать лже-чудеса, чтобы за ними пошли; а те, кто польстится…

Когда припечет… утопающий с соломинкой… Это ведь о нас, несчастных – испуганных, непонимающих, сомневающихся, оставленных на произвол судьбы. Зато – свобода выбора!

И что впереди? Что если там – только тлен и смерть… и новые ростки из преображенной плоти… перегной, удобрение для следующих, чтобы и они…

Я знаю, знаю – достаточно зайти в любой православный Храм, где любой священник скажет: обращаться за помощью ко всевозможным сенсам – грех. Ибо все они – от лукавого. Прямая связь… Хм, возможно, у некоторых действительно прямая… Большинство же – обычные шарлатаны; деньги люди зарабатывают.

Как же меня, в таком случае, занесло на окраину города, в типовую квартирку на первом этаже, на узкий старый диван, обитый бордовым плюшем, где я сидела рядом с несколькими такими же бедолагами, надеющимися… на что? А что, если?

Пожилая женщина, полная, домашняя, в своей широкой юбке и растянутой трикотажной кофте сидела напротив, положив локти на край столешницы, и говорила глупости. Обычные глупости о том, что наступают последние времена, о людской греховности, осквернении Храмов и неверии и еще о том, что она вылечилась при помощи отрыжки. Последнее было бы забавным, если бы женщина не начала показывать сам процесс излечения. Она сосредоточилась, ее короткая полная шея раздулась, как у поющей жабы, лицо напряглось, покраснело, рот открылся и она издала звук, каким обычно сопровождается процесс переваривания несвежей, или слишком обильной пищи.