— Надеюсь, что ты не ошибаешься… — сказала она и ушла.

Мурашки побежали по спине Могвида, когда он обшаривал взглядом окружавший их лес. Куда подевался Фардейл? Раньше его брат-близнец никогда не уходил на целый день. А вчера вечером, прежде чем отправиться на охоту, Фардейл передал ему несколько размытых картинок, полностью лишенных какого бы то ни было смысла. Даже глаза его горели не так ярко, как прежде. Пожалуй, Мисилл права. Волчья часть души постепенно завладевает Фардейлом.

Могвиду, по крайней мере, досталось человеческое обличье, и потому он не столь сильно подвержен звериным желаниям. Всем известно — если носишь облик дикого зверя, он овладевает твоей душой быстрее. Вместе с тем Могвид не мог не признать, что почти привык к нынешнему телу, находя его с каждым днем все удобнее. Он вспоминал, как ему было непривычно вначале — тонкая кожа, хрупкие кости. Даже сапоги натирали ему пятки до крови. Теперь же он ощущал себя в человеческом теле достаточно комфортно. Сказать по правде, он уже давно считал его своей собственностью, и жгучая тоска по другому облику потускнела. Даже сейчас, когда в голову приходили мысли о необходимости иметь более сильные ноги или шерсть потеплее, он невольно думал о совершенствовании своего нынешнего тела.

Могвид вздрогнул. Ему хотелось бы игнорировать грядущее перерождение, но в глубине сердца оборотень догадывался, что окончательная смена облика неизбежна. Человеческая часть угрожала подчинить его истинную природу. Даже Мисилл понимала образы Фардейла лучше, чем он. И не только потому, что послания волка становились все путанее, а потому, что способность Могвида принимать их уходила.

Он посмотрел на сияющую в небе луну, полную и яркую.

«Еще один месяц… А потом все пропало…»

— Хватит мечтать, — проворчал Крал, проходя мимо. — Тащи сюда котелок!

Горцу уже удалось разжечь небольшой костер. Подхватив вместе с котелком миски, Могвид пошел к нему. Великан раздувал пламя, с его оттаявшей черной бороды капала вода.

— Где этот элв’ин с настоящими дровами? — возмутился Крал. — Пора накормить пламя чем-то более существенным. — В его глазах отражались огоньки.

Могвид поставил на землю принесенную посуду и отошел, стараясь не поворачиваться спиной. Всю свою жизнь он провел в густом лесу и даже сейчас, несмотря на человеческий облик, не потерял звериного чутья. Что-то дикое и необузданное было в этом высоком горце. И с каждым днем дикая натура проявлялась все сильнее, как и в случае с Фардейлом. Возможно, это из-за приближения к Тор-Амону, предположил Могвид. Близость древней родины его народа распаляла в душе Крала старую ярость. Но, находясь рядом с горцем, Могвид порой сомневался в справедливости своего объяснения.

— Я… Я пойду поищу Мерика и Тайруса. Помогу им собрать побольше дров.

— Проверь, чтобы каждый притащил не меньше охапки! — прорычал Крал, поднимая глаза к небу. — Сегодня ночью пойдет снег, холодина будет страшная.

Кивнув, Могвид отошел от костра. Но он не собирался никого разыскивать. В конце концов, у каждого есть свои обязанности по хозяйству. А кроме того, в лесу совсем стемнело — как прикажете их искать? Вместо этого, едва исчезнув из поля зрения Крала, Могвид направился к ручью. Он услышал голоса Мисилл и Ни’лан и на цыпочках подкрался поближе, чтобы разобрать, о чем они говорят.

— Как дела у маленького Родрико? — спросила воительница, имея в виду младенца-нифай — его назвали в честь погибшего резчика по дереву, — и зачерпнула ведром воду из ручья.

Взяв у нее ведро и поблагодарив за помощь, Ни’лан застенчиво улыбнулась.

— Малыш растет и подпитывается духом моего дерева. — Свободной рукой она поправила лямку, которая удерживала ребенка. — И не он один. Мои груди наливаются молоком. Я смогу его кормить, когда семя отделится.

— И когда же это произойдет? — Мисилл вытащила второе ведро, расплескав немного воды.

— Трудно сказать. Через пару месяцев, не больше.

— Так скоро?

Ни’лан кивнула. Обе женщины направились к лагерю, не заметив спрятавшегося Могвида. А он, обогнув обломок гранитной скалы, чтобы не выдать себя, пошел следом.

Не доходя до стоянки, он спрятался за стволом тиса, наблюдая, как другие работают. Тайрус с Мериком притащили достаточно валежника, чтобы Крал развел хороший костер. Ни’лан поставила рядом ведра с водой и уселась на камень, укачивая младенца.

Мисилл подошла к огню и, взяв одно из ведер, отнесла его пони, но тот не обратил внимания на воду, продолжая выискивать пробивающиеся из-под снега травинки. Тогда воительница вытерла руки, опять посмотрела на луну — даже из своего убежища Могвид услыхал ее тяжелый вздох, — а потом скрылась в лесу.

Могвид сжал губы. Он знал, куда и зачем она собралась. Не упуская Мисилл из виду, он крался за ней. Когда оборотень хотел, то мог передвигаться по лесу столь же бесшумно, как и его брат-волк.

Вернувшись на берег ручья, воительница расстелила на поверхности плоской скалы плащ. Затем расстегнула перевязь с ножнами и стянула кожаное одеяние. Немного постояв в льняной рубахе, не замечая холода, она и ее добавила к груде одежды, усевшись на плащ в чем мать родила и скрестив ноги.

Могвид дернулся. Он почувствовал возбуждение в паху, щеки его заполыхали, а пересохшие губы пришлось облизать. Взгляд оборотня блуждал по ее округлостям, по длинным, мускулистым ногам. Ему пришлось даже присесть, чтобы видеть лучше.

Тогда он различил, что Мисилл не полностью обнажена. Ее предплечье по-прежнему обвивала пестрая змейка, пака’голо.

Воительница снова подняла глаза к луне, на этот раз долго не отрывая от нее взгляда.

Как предполагал Могвид, для си’луры настала пора очередной раз обновить себя при помощи змеиного яда. Она осторожно подразнила пака’голу и пересадила его на ладонь. Змейка недовольно извивалась, похоже, тоже чувствуя, что настал миг обновления.

Сглотнув, Могвид не отрывал глаз от предстоящего зрелища.

Мисилл подняла змею и поднесла к своему горлу, запрокинув голову, чтобы обнажить нежную кожу под челюстью. Пака’голо выгибался в ее пальцах, высовывая из пасти крошечный язычок. Потом слегка подался назад и открыл пасть, показав зубы.

Могвид не видел, как змея укусила. Только что она дрожала, приподняв головку, а в следующий миг челюсти сомкнулись на горле Мисилл. По телу змеи пробежала судорога, когда она с силой впрыскивала яд.

Очень медленно женщина опрокинулась навзничь, безвольно разбросав руки. От места укуса, по мере распространения яда по телу, плоть начала расплываться. Вначале плечо и шея превратились в бесформенное, янтарного цвета желе, которое расплывалось и слегка светилось. Когда яд пошел дальше, преобразилось все обнаженное тело Мисилл, растаяв, словно восковая кукла.

Кулаки Могвида сжались от вожделения и разочарования. Вот он — истинный облик си’луры. Ему хотелось тоже расплавиться и слиться с Мисилл. Мужчина в нем видел и желал обнаженную женщину, а теперь и та часть, что осталась в нем от си’луры, дрожала от похоти. Могвид едва сдерживался. Капли пота выступили на его коже. Кровь стремительно неслась по жилам, сердце колотилось в груди. Но не он слился с нею в этом преображении.

Маленькая змейка нырнула в студенистую янтарную фигуру Мисилл и теперь плавала внутри ее. Сквозь полупрозрачное желе Могвид видел, как пака’голо извивается и сворачивается кольцом. Плоть воительницы, казалось, слегка колебалась в ответ. Там, где проплывал пака’голо, янтарное свечение усиливалось. Вскоре сияло все тело си’луры.

Когда дело было сделано, змея возникла на поверхности, будто ныряльщик, поднявшийся из глубины моря. Постепенно колебания и волнение плоти стихало, тело начало приобретать привычные очертания. За считаные мгновения возникли руки и ноги, плавные изгибы туловища.

Мисилл переродилась. Ее губы приоткрылись, она сделала первый вдох, заходила вверх-вниз грудь, но воительница все еще лежала на спине с закрытыми глазами, пока изменение не закончилось. Пака’голо вновь забрался на ее руку, обвившись вокруг предплечья.